Шумно сглатываю и кошусь на Ярика, но тот ничем не выдает волнения или иных переживаний.
— И еще, Оул. Надо бы повторить кровавое шоу со струнами, — объявляет Юра, но Ярик качает головой:
— Не получится, чувак.
— Это еще почему?
— Не то настроение.
Юра закатывает глаза.
— Ярик, камон. Не ломайся. Сегодня решается наша судьба. Ты не можешь нас подвести. Так что вперед и с песней! — Он открывает створки полированного древнего шкафа, вытягивает самое нижнее полотенце из стопки и убегает в душ.
Повисает благословенная тишина.
У меня дрожат руки.
Поведение Юры здорово смахивает на гипоманию при биполярке, но от таких новостей — долгожданных, радостных и, казалось бы, вообще невозможных при наших раскладах — у любого напрочь снесет крышу.
— Не сегодня… — шепчу на ухо подошедшему ко мне Ярику, и от надежного спокойного тепла слабеет тело. Меня поводит. Смотрю в красивые, наполненные болью и тоской глаза и вдруг ощущаю в сердце укол тревоги.
Хочется вцепиться в его плечи и никогда не отпускать — свести к нулю вероятности бед и разлук, не терять из вида, помнить смысл…
Но Ярик отступает на шаг и вздыхает:
— Окей. Значит, подождем.
Складываю в рюкзак футболки, браслеты и кулоны, надеваю тонкий свободный свитер и обматываю вокруг шеи платок с принтом в виде самореза. «К» — конспирация. Если Юра вдруг разует глаза и увидит засосы, донести до него свои доводы мирно я точно уже не смогу.
Вставляю контактные линзы и мгновенно прозреваю, густо подвожу веки черным и пялюсь в зеркало. Мандраж отпускает. Все будет хорошо…
Ярик старательно утюжит «матерную» футболку — собственноручно изготовленную им реплику на известный в узких кругах бренд, натягивает джинсы с булавками и завязывает на поясе рукава серой толстовки.
— Как я выгляжу? — Он прячет руки в карманы и, подавив тик, бросает на свое отражение хмурый взгляд. Если не брать во внимание все, что я знаю о нем, выглядит он неприступно и даже пугающе. Но на самом деле адски волнуется — на кону будущее ребят, а слова отчима о его никчемности застряли на подкорке и постоянно давят. Мне хватило пары месяцев буллинга и одного разговора «по душам», чтобы сломаться. Не представляю, как после стольких лет травли и унижений сумел не сломаться он…
— Как бог! — ободряюще улыбаюсь в надежде вернуть ему присутствие духа. — А я?
— Ты прекрасна… — Ярик трогательно краснеет, мои щеки тоже вспыхивают.
Нас тянет друг к другу с чудовищной силой, но придется терпеть и не рассекречиваться еще несколько долгих часов.
***
Из хрипящих колонок орeт музыка — кавер группы «Fall Out Boy» на некогда мою самую любимую песню «Love Will Tear Us Apart», Дейзи разгоняет «Ласточку» до ста пятидесяти, вылетает на встречку и, обгоняя тихоходные фуры, жалуется на тяжелую судьбу: хорошо тем, у кого басуха или гитара — им не пришлось с утра ползать и скакать вокруг ударных сначала на флэте, а потом в коттедже.
Никодим жестко нервничает и периодически огрызается на Ками, который, не затыкаясь, от самого гаража талдычит, что дело обязательно выгорит, ребятам с лейбла понравится сет, и нас ждет вселенская слава.
Вручаю Никодиму початую бутылку — он уже выхлебал свое пиво, но гармонию с миром так и не обрел. Тот кивает в знак благодарности и отворачивается к окну.
До судороги напрягаю ноющие мышцы — стараюсь не льнуть к Юре, хоть и сижу на нем, изо всех сил втягиваю живот, чтобы его грабли не лапали меня и не касались даже случайно.
Зато со всей страстью упираюсь коленом в бедро Ярика, разглядываю длинные ресницы, точеный профиль и все еще чуть припухшие губы, исследовавшие каждый сантиметр моей кожи и шептавшие на ухо самые красивые слова на свете. Я едва дышу и уплываю с ума, а он задумчиво смотрит на дорогу.
— Я скучал… — Юру, усосавшего банку темного эля, пробивает на лирику. — Я все высказал матери, мы два дня были на ножах. Обещала подумать над своим поведением… Вот увидишь, она осознает, что была не права! Понимаю, тебе никогда не везло с людьми, но я все улажу. Веришь? — Он трется носом о мою щеку и лезет целоваться, но Ярик прикусывает несколько раз дернувшуюся губу и резко поворачивается к нам:
— Чувак, а с ментами или местными проблем не будет?
— Не ссы, если что, скажем, что отдыхаем после сельхозработ. Музычка, пивко… — Юра хмыкает и тут же забывает о своих романтических поползновениях, а я мысленно благодарю Ярика за помощь. — Местных там нет. Да и какой дурак сунется в эту дыру…
Он снова углубляется в оргвопросы — проговаривает порядок песен в выступлении, в сотый раз заставляет Ками проверить зарядку на камере и наличие запасных аккумуляторов в рюкзаке, а я незаметно глажу бритый затылок Ярика, наматываю на палец мягкие волнистые волосы, провожу костяшками по теплой шее и едва сдерживаюсь, чтобы не прошептать ему, что люблю… Он не палится — сосредоточенно смотрит вперед и потягивает пиво, но я вижу: ему приятно. Сейчас он по-настоящему расслаблен и готов замурлыкать, как кот.
Он порвет публику, сделает все по высшему классу, за ним будут гоняться лейблы… Сегодня он отплатит Юре за вдохновение и мотивацию, исполнит мечту ребят о сцене и избавится от призраков прошлого, раз и навсегда доказав, что может все.
А потом, взявшись за руки, мы свалим в закат и будем жить долго и счастливо…
23
Наконец из зарослей вишни выплывают знакомые серые стены и металлический забор, «Ласточка» тормозит на заставленной машинами обочине, мы вытряхиваемся наружу и выпрямляем затекшие конечности. Дейзи глушит мотор, открывает багажник и заботливо вручает каждому по рюкзаку.
Ворота распахнуты настежь, по участку расслабленно прогуливаются странные личности — знакомые и не очень. Дымится мангал, гремит музыка, пиво льется рекой.
Света сердечно приветствует Юру, и ее загадочное лицо озаряет обкуренная улыбка. Впрочем, ничего нового. У меня никогда не было к ней антипатии.
Однако она оборачивается к Ярику, плотоядно скалится и пожирает его глазами, и я вдруг припоминаю, что до нашего знакомства он две недели жил у нее на флэте.
— Пр-ривет, мой ангел. Твой совет сработал. Уныние отпустило… И почему я не поговорила с тобой раньше? — Ее грудь томно вздымается в глубоком декольте, и меня переполняет решимость сломать этой озабоченной нос.
Ребята уходят в коттедж, я глубоко вдыхаю и бреду следом. Здороваюсь с теми, кого не видела, и приступаю к своим обычным обязанностям — расстилаю на строительном столе неиспользованную для розжига газету, достаю мерч и аккуратно раскладываю.
Вокруг мгновенно образуется небольшая толпа, футболки и украшения разлетаются за двадцать минут.
Юра ругается с техниками и двигает мониторы в глубину сцены — на сегодня ею стала площадка недостроенной лестницы, Ярик меняет струну на гитаре, Дейзи отрабатывает вступление, создавая неимоверный грохот и шум.
Ребята увлечены прогоном, но иногда Ярик отвлекается от великих дел, находит меня взглядом и пристально смотрит. Мы — лучшие друзья и сообщники, мы на одной волне, но об этом не знает больше ни одна живая душа…
Подпадаю под гипноз, таю, все вокруг перестает существовать, но чьи-то широкие плечи заслоняют обзор. Мгновенно узнаю длинную потертую бордовую рубашку в клетку и фокусируюсь на раскрасневшемся лице Юры — в зеленых глазах застыла смертельная усталость, ко взмокшему лбу прилипли черные пряди — это я красила их в цвет воронова крыла.
Вздрагиваю, но осаждаю себя — Юра никогда не устает, не унывает, не расстраивается и не сдается.
В следующую секунду он наклоняется над моим ухом и, перекрикивая грохот, орет:
— Скажи мне, что это не сон!
Я прищуриваюсь и глотаю скользкий ком. Ну конечно же, он имеет в виду, что мерч разлетелся очень быстро, а народу собралось очень много, и песни его звучат очень круто…
— Оставим пару штук, хорошо? Замутим розыгрыш. — Прячу оставшиеся браслеты в рюкзак и трусливо сбегаю. Сбрасываю его в углу среди других пожитков и выхожу на улицу.
Во дворе многолюдно — все доски заняты, гости сидят даже на прогретой солнцем плитке — несмотря на разгар дня, кое-кто уже изрядно пьян. Чуть дальше, в гигантских бетонных кольцах несостоявшегося водовода, несколько парней катаются на скейтах.
Задираю рукава безразмерного свитера и спускаюсь к пруду — теплый ветер, не знающий преград, носится по бескрайним просторам, гладит спину, приятно холодит старые шрамы и треплет мои волосы.
Пейзажи вокруг преобразились — кусты верб покрылись серебристо-зеленой листвой, а бархатные луга — огромными желтыми одуванчиками, их пыльца, словно напыление золота, мгновенно липнет к черным джинсам.
Останавливаюсь у берега, стягиваю с запястья потрепанный кожаный ремешок и собираю голубые патлы в хвост на затылке. Этот ремешок часто выручает меня в простых бытовых ситуациях. Он — единственное материальное подтверждение, что человек, которого я когда-то любила, действительно существовал…
Над головой, в пронзительно-синем небе, парят кипенно-белые облака, подернутое рябью зеркало воды переливается слепящими бликами.
Привычного мешка, набитого неподъемной виной, растерянностью и страхом, за плечами нет — его нет уже несколько суток, с тех пор как Ярик предложил свою помощь, дружбу, любовь, себя… Умудрившись вместить все это в короткую невинную фразу.
На сердце просто и радостно, как в давно забытом детстве.
Позади раздается шорох кустов, резко оборачиваюсь и вижу Ярика — безмятежная улыбка, глаза невероятного оттенка янтаря, ямочки на щеках и веснушки на переносице невыносимо милы.
Он вынимает из-за спины венок из одуванчиков и надевает мне на голову.
В памяти взвиваются яркие болезненные ассоциации — застывший в вечности взгляд цвета моря и точно такой же венок — последний подарок для моей первой любви…
— Я не очень люблю их, — признаюсь тихо, и Ярик кивает:
— Конечно, они не шикарные. Но, блин, посмотри, как они тянутся к солнцу! Они мало живут — быстро старятся, распадаются на части и умирают, так и не долетев до него. Но каждой весной возрождаются снова и становятся маленькими солнцами. И… как же они тебе идут…