— *ля, я не об этом! — Юра подается вперед и нервно трет затылок. — Когда она в первый раз тебе дала? Когда вы вдвоем ушли с флэта, ведь так?
Замираю и матерюсь себе под нос. Я утаила от Юры ту чудесную прогулку, но нас сдали с потрохами, и все это время с его колокольни ситуация выглядела намного грязнее и гаже — отсюда мудацкие выходки и, как казалось, беспричинная злость…
— Чувак, ты плохо о ней думаешь… Ты постоянно повторяешь, что не любишь ее и у вас просто договор. Не обессудь, но… на этом отношения не строятся. — Ярик отходит на шаг и расправляет плечи. — И штамп в паспорте не дает тебе права унижать девочку и устраивать разборки. Если тебе настолько на нее наплевать, тогда… уйди в сторону. От договора можно в любое время отказаться. А от любви и уважения — нет.
Подбегаю к Ярику, хватаю за руку и накрепко переплетаю наши пальцы.
— Юр, послушай! — У меня стучат зубы, реальность двоится, но в груди клокочет азарт и жажда справедливости. — Никто тебя не обманывал. И никто не планировал предавать. Нужны грязные подробности? Ладно. Впервые мы переспали позапрошлой ночью… Я собиралась рассказать, но не было гребаной возможности! А до этого мы две недели отважно боролись с собой — бились башкой о стены, задыхались и делали вид, что справляемся. Не вышло. Да, есть дружба и взаимовыручка. А есть нечто большее… Нельзя было забывать об этом. Нельзя было лишать себя надежды…
В памяти мгновенно вспыхивают моменты недавнего прошлого: неунывающий смеющийся Юра, не позволявший депре утянуть меня в штопор, его шутки, приколы, эпичные фейлы, многочасовые разговоры ни о чем, блестящая идея пожениться, «кофе в постель» по утрам…
Кажется, ему все же есть что терять, и его мир только что… рухнул…
— Прости!.. — вырывается у меня, и я вдруг сдуваюсь. Он видит наши сцепленные руки, а я — его слезы. А еще — отчаяние, разочарование и чистую, разъедающую ненависть.
— Эль, ты хотела объясниться, — мягко вклинивается Ярик. — Но не извиняться.
— Филин, сука, дай перетереть с женой! — рявкает Юра. Вздрагиваю, прихожу в себя и окончательно осознаю, что идиллии не будет — впереди долгая затяжная война. Юра не станет слушать доводы разума и развяжет ее прямо сейчас. Потому что ему больно.
Позади с грохотом распахивается дверь, во двор выходят ребята и офигевшими глазами рассматривают Юру, Ярика, наши переплетенные пальцы и мой потекший макияж.
— Оул, ты что творишь? — Дейзи озадаченно чешет репу. — Если через десять минут не вернемся, нас там на ремни порвут… Юрок, поясни, что за срочный разговор назрел, а мы не в курсе?..
— Да я тут случайно узнал, камрады, что наш Ярослав ПРЕмудрый не смог удержать болт в штанах и залез на Эльку, — объявляет Юра во всеуслышание, Ярик напрягается, а я, превозмогая внезапно разгоревшуюся дикую боль в висках, выкрикиваю:
— Заткнись. Пожалуйста, просто заткнись!
Совсем недавно Юра уже пытался прилюдно смешать меня с дерьмом — от обиды и бессилия, но не вышло… Теперь же он в полной мере упивается произведенным фурором и моим замешательством.
Для компании я всегда была «своим чуваком» и, как выяснилось чуть позже, недосягаемым идеалом девушки. И Ками, и Дейзи, и Никодим, каждый в свое время, по пьяной лавочке тайком признавались мне в большой и светлой любви, обещали ждать сколько потребуется, правда, протрезвев, быстренько обращали излияния в шутку.
Сейчас они, будто ушибленные мешком, в шоке переминаются с ноги на ногу и подбирают отвисшие челюсти. И нашу с Яриком сторону точно не примут.
— Еще слово про нее, и я тебе табло разобью, — тихо предупреждает Ярик. От него исходит волна ярости, но он отлично владеет собой. Зато Юра, как рыба, хватает воздух ртом, и его прорывает:
— Элина, солнце, а ты уверена, что хорошо знаешь этого героя? — Он достает из кармана пачку сигарет, щелкает зажигалкой и изящно закуривает. — Не хотел никому говорить, но… Я пробил: он в федеральном розыске. Жил в какой-то секте, которую разогнал ОМОН, подался в бега и три года бомжует по впискам. Ты понятия не имеешь, что у него в башке… Может, его там растлевали? Не зря же он балуется селфхармом и вечно дергается…
Ярик каменеет от напряжения.
— Закрой рот… — умоляю я, но Юру несет, и надежды на прекращение его словесной диареи нет и не предвидится.
— Думаешь, ты незаменимый, да, Филин? — переключается на него Юра, ожесточенно стряхивая пепел. — Приперся сюда и всех осчастливил, да? Втерся в доверие. Запудрил мозги. Плюнул в душу друзьям. Трахнул чужую жену… И запорол самое важное выступление группы. Ты же все сломал, ушлепок. Ты все сломал…
Губу Ярика пронзает навязчивый тик, но он не пытается его прикрыть, а я в отчаянии лишь сильнее, до побелевших костяшек, стискиваю его пальцы. Юра повторяет слова отчима, много лет ломавшие его психику… Он не мог нарыть в сети подробности о детстве Ярика, но обладает звериным чутьем, помнит инцидент в студии и знает, куда бить. И бьет по больному.
— Ярик, не надо. Не слушай… — Я встаю перед ним, отвлекаю и умоляю взглянуть на меня, но он изображает короткую ободряющую улыбку и отпускает мою руку.
Он отпускает…
Ледяной страх пробирается под ребра и выступает испариной на лбу. Ноги слабеют. Слова застревают в горле — не хватает воздуха, чтобы их произнести…
— Что, герой-любовник… — воодушевленно шипит Юра, глаза блестят, как у обдолбанного. — Видел все ее шрамы? Ну видел же, камон… А знаешь, откуда они?
— Нет.
Я сжимаю опустевшую ладонь в кулак и кляну себя за то, что не рассказала Ярику о прошлом, хотя имела миллион возможностей сделать это. И все, что я могу сейчас — безуспешно просить Юру прекратить…
Но он не обращает внимания.
— Три года назад Эля нарвалась на такого же исполосованного лезвием мудака, как ты. По итогу он выпилился, а она едва не загнулась от депрессии. У нее все тело было искромсано в мясо. Если ты там, я не знаю, влюбился… или черт тебя разберет… То она — нет. Она не может любить. Ей нельзя. Ей нельзя! Я каждый божий день вытягивал ее на поверхность. Отвлекал. Развлекал. Не оставлял ни на минуту. Спроси себя, чувак: ты к такому готов? Или, может, хватит с нее душевно нездоровых полудурков?
Ярик накрывает лицо ладонью и прислоняется спиной к стене.
— Как ты и хотел: я прощу ее и пальцем не трону, мы забудем тебя… — Юра в три затяжки приканчивает сигарету, отщелкивает окурок и подходит вплотную к Ярику. — Тебя нет и никогда не было. Мы даже имя твое не вспомним. Просто исчезни из нашей жизни. Свали, ушлепок…
— Нет… — шепчу я. Голова адски болит. — Не надо, Ярик… не ведись… Только ты можешь мне помочь. Только ты и можешь…
Ярик не слышит — резко срывается с места и, отшвырнув с пути Юру и случайно подвернувшегося Ками, скрывается в коттедже. Побросав недокуренные сигареты, ребята бегут за ним, через пару секунд изнутри раздаются вопли, свист и первые риффы «Веревки».
— Не надо ломать себе жизнь… — Юра прет на меня, прижимает к стене и заботливо стирает с моей щеки слезу. — Пусть Оул валит обратно в свою секту. У нас все будет как раньше.
— Ошибаешься. Как раньше не будет… — Я всхлипываю, его близость привычно успокаивает, но чертовски сильно смахивает на абьюз.
«Кукла просто тащится и не желает ничего менять…»
Вздрагиваю от омерзения к себе и наконец решаюсь:
— Я хочу развестись с тобой к хренам. Наши матери правы: мы — недоразвитые придурки. — Я заглядываю в его покрасневшие глаза. — Мы не пара и не семья, и уже не будем друзьями…
— Ты выставляешь меня виноватым?.. — Он нервно моргает. — А ничего, что налево сходил не я?
— Никто не виноват. Я вообще не должна была соглашаться на такие отношения. Но была слишком слабой. А ты воспользовался…
Из коттеджа вываливаются разгоряченные люди — выкрикивают цитаты из песен, вопят, благодарят Юру за шоу и рассаживаются по машинам.
Концерт окончен.
Отталкиваю его и спешу в дом — мне нужно выцепить Ярика и как можно скорее вправить ему мозги. Поведать реальную историю своего прошлого и настоящего. Убедиться, что он не поверил Юре и поклясться в вечной любви.
Оставленные инструменты грустно взирают со сцены, в углах блестят пустые бутылки и скомканные пластиковые стаканчики, в затхлом воздухе висит запах плесени, духов, перегара и пота.
Несколько пьяных парней, с трудом застегнув олимпийки, выходят на улицу.
Я остаюсь одна… И предчувствия бьют кулаком под дых.
На негнущихся ногах спешу к нашим пожиткам, но потертого рюкзака Ярика среди них не нахожу…
— Где Оул? — Я налетаю на знакомых и незнакомых ребят во дворе, но они только растерянно пожимают плечами. От ужаса темнеет в глазах.
— В монастырь ушел. Замаливать грехи. Аминь! — Юра вырастает передо мной, ржет и манерно поправляет каре. — Ну, или испугался ответственности и бросил тебя. Слабак…
— Да он в сто раз сильнее и круче тебя! — рычу я, но Юра похабно ухмыляется:
— Хорошо трахает? Так и мной ты была ох как довольна…
Размахиваюсь и со всей дури бью его по щеке — на ней мгновенно проступает бордовый отпечаток. Юра прищуривается, будто решая, дать ли сдачи, но, тряхнув волосами, примирительно протягивает мне рюкзак:
— Поехали домой. Завтра попустит.
— Я никуда с тобой не поеду! — Вешаю лямку на плечо и хватаю его за грудки: — Верни его. Найди его, урод! Ребята, не тормозите. Если он уйдет, группа закончится… — Я оглядываюсь в поисках поддержки, но Ками, Дейзи и Никодим стоят, виновато потупившись, и не двигаются с места.
— Ты еще ко мне прибежишь… — Юра рывком освобождается от моего захвата, с достоинством поправляет воротник, разворачивается и уходит.
— Да пошел ты! Гори в аду! — ору его спине, а из-под ног уезжает земля. Все, что казалось надежным, простым и искренним, закончилось навсегда. Я мечусь по участку и саду, заглядываю в оставшиеся машины, пробираюсь к пруду, брожу по склонам. Срываю связки, выкрикивая самое красивое имя на свете, но ответа не слышу…