Фары последнего авто гаснут за поворотом, со всех направлений подступает тишина, пустота, одиночество и ледяной страх…
— Ярик, пожалуйста, скажи, что это шутка… — Я сижу, прислонившись к бетонным трубам, серые мотыльки беснуются под фонарем, их тени, похожие на огромных летучих мышей, трепещут на плитке покинутого всеми коттеджа. — Ты обещал, что всегда будешь рядом… Ты же обещал!
Вдали раздается звук мотора, заросли вишни, грунтовку, траву и мои грязные коленки озаряет голубоватый свет.
Красная малолитражка прет прямо по полю и тормозит у переполненного контейнера. Сумасшедшая Светка приветливо машет из-за руля, открывает пассажирскую дверцу и, перегнувшись через сиденье, затаскивает меня в теплый салон, пропитанный приторным запахом вейпов и ванили.
— Юр-рочка позвонил и слезно попросил тебя забрать… — Она прибавляет громкость в колонках, давит на газ, вылетает на шоссе и демонстрирует мне обкуренную улыбку: — Концерт был обалденным… Как хороший секс! Ангел разодр-рал руку в кровь, завел всех и довел до экстаза. А потом попрощался, спустился со сцены, взял рюкзак и исчез… И вот что, Элина. Ты его не найдешь. Он же говорил на последнем стриме: «Если ты не хочешь, чтобы тебя нашли, тебя не найдут…»
25
Мне лень слушать эту поехавшую деваху, по просьбе Юры примчавшуюся на помощь, хотя помощь не требовалась…
Черт, да кого я обманываю: она требовалась.
Если бы не Юра и Света, меня бы, вероятно, с утра выловили мертвой из пруда.
Но от заботы Юры тошнит. Тошнит от усталости и боли. Тошнит от страха за Ярика. И за себя.
У родного подъезда покидаю машину, долго роюсь в кармане рюкзака и вглядываюсь в темные окна своей квартиры — в это время суток в них всегда горел свет, а теперь в безжизненном черном зеркале стекол отражаются звезды, деревья, луна и крыша соседнего дома.
Поднимаюсь по заплеванным ступеням подъезда, поворачиваю в замке ключ, закрываю за собой дверь и погружаюсь в уныние и тишину.
— Конец… — От криков все еще раскалывается голова, саднит горло, ноги гудят от слэма и бесполезной беготни по дачному поселку. — Как такое вообще могло случиться?!
Они оба среагировали слишком остро. Произошла катастрофа, но усталость пока не дает в полной мере осознать весь ужас — мысли и эмоции проваливаются в нее, словно в вату, и гаснут.
Разуваюсь, бросаю на пол рюкзак и, шаря ладонями по стенам, включаю во всех помещениях тусклые желтые лампочки.
В комнате что-то не так, и я мгновенно нахожу отличия: ноут развернут экраном к дивану, микрофона и камеры нет. Дверцы шкафов раскрыты, полки, когда-то ломившиеся от суперэксклюзивных вещей Юры из окрестных секонд-хэндов, пусты.
Я бреду в студию, чтобы убедиться — аппаратура исчезла. Остался лишь стол, два кресла и стул в углу.
Юра ушел…
Никогда раньше здесь не бывало такой тишины.
На меня нападает иррациональная, выползшая из детских ночных кошмаров боязнь одиночества и темноты — некстати припоминается родственник, отдавший богу душу в этих стенах, странные стуки и шорохи, из-за которых Юре временами приходилось провожать меня в ванную или туалет и честно сторожить у двери.
Пулей лечу на кухню, с ногами влезаю на диван, хватаю подушку и изо всех сил обнимаю… Она пахнет Яриком.
Его пепельными кудрями… Его шеей и ключицами. Его теплом… Сутки назад мы лежали здесь кожа к коже, и сердца бились громко и часто.
Именно Юра создал условия, чтобы я в конечном итоге выздоровела настолько, что смогла полюбить. Именно Ярик сделал меня счастливой и заставил жить на всю катушку. И обоих я лишилась.
Я в полной мере осознаю это только сейчас, и меня накрывает истерика — без слез, без воздуха, без сил, без смысла.
Прижимаю к себе подушку Ярика, кутаюсь в его одеяло, представляю его рядом, и это позволяет до рассвета не сойти с ума.
***
«Утро вечера мудренее» — любимая поговорка Юры.
Но пасмурное холодное утро не приносит разнообразия — вокруг все та же пустота и тишина — ни смеха, ни голосов, ни музыки, ни запаха кофе. Ни планов. Ни улыбки Ярика. Ни надежды на будущее…
На ветвях кленов и тополей, как полоумные, каркают вороны, по оцинкованным отливам барабанит дождь, в форточки задувают ледяные сквозняки и шуршат в углах, создавая иллюзию жизни.
Наверное, Ярик сейчас идет вдоль трассы, подняв вверх большой палец, а мимо проносятся грузовики.
Он промок до нитки, но люди по сути своей добры и красивы, и один из дальнобоев обязательно остановится и предложит ему временное убежище в кабине и компанию на пару сотен километров вперед.
И я спокойна.
Жаль только, что с каждой минутой моя самая сильная, самая чистая, самая пронзительная и невозможная любовь все дальше и дальше от меня… И больше нет возможности сказать, что мое сердце давно сделало выбор.
Выбираюсь из-под одеяла, наполняю стакан мутной водой и присасываюсь к стеклянному краю, закрываюсь в ванной и долго пялюсь на отражение. Черные круги, опухшие веки, всклокоченные патлы.
Сердце бьется через раз, глубокие вдохи провоцируют чудовищную боль в груди, и я дышу ртом.
Юра нашел болевую точку Ярика. Ярик благородно исчез из нашей жизни. Но я все еще надеюсь, что дурной, нелепый, бессмысленный сон развеется, они одумаются, вернутся ко мне и спокойно поговорят.
Худо-бедно привожу себя в порядок, перемещаюсь в комнату, раскладываю на столе тетради и методички и подрубаюсь к телеконференции — сегодня первый экзамен, табличка на экране оповещает о скором начале.
В ожидании препода забиваю логин и пароль Юры, захожу на канал «Саморезов» и не верю своим глазам — он подчистую снес все видео с участием Ярика, удалил все фото и треки. Вычеркнул его из памяти, как и обещал.
Страница пополнилась новым коротким роликом — в нем бледный измотанный Юра, привычным изящным жестом поправив каре, объявляет, что Оул «по семейным обстоятельствам» покинул группу, а «Саморезы» берут творческий отпуск на неопределенный срок.
Я матерюсь и откидываюсь на спинку скрипучего стула.
Вот и все…
Годы бессонных ночей, бесконечных репетиций, надежд и планов ребят, годы борьбы Ярика с прошлым пошли прахом из-за того, что я захотела присвоить душу и тело израненного сломленного парня, которого Юра однажды назвал своим другом.
У Ярика не было поддержки в лице близкого человека, он со всем справлялся сам, до тех пор пока не поддался соблазну. Мы действительно все развалили. Но виновата в случившемся только я. Мои трусость и предательство, алчность, слабость, желание быть ведомой, непомерный эгоизм…
Чертова кукла.
«…Она страдает, ненавидит себя и ранит. Но не делает ничего, чтобы измениться. Потому что тащится от собственного гнилого нутра…»
***
Дни мелькают бесконечной чередой однообразных черно-белых фоток.
Кофе, сигареты, кофе, сигареты, кофе… Я надеюсь на сердечный приступ и скорую смерть, но вместо нее приходят вязкие изматывающие сны без сновидений. А по утрам я снова открываю глаза и вижу над собой размытый близорукостью серый потолок.
Я сотни раз набирала Ярику, но его телефон так и не ожил. Ежеминутно просматривала новостные паблики, но никаких жертв ДТП, утопленников или неопознанных трупов в окрестностях обнаружено не было.
Дурочка Света был права: Ярик просто ушел.
Потому что корит себя. Потому что виноват перед Юрой. Потому что считает себя виноватым передо мной… Он считает себя недостойным — да и откуда нормальной самооценке взяться у человека, выросшего в аду.
И слова Юры, сказанные в горячке, все громче и громче стучат в висках.
Мне нельзя никого любить. Мне нельзя!
Я не умею.
Успешно сдаю досрочную сессию, но облегчение не приходит — наоборот, одним отвлекающим фактором становится меньше, а я еще на шаг приближаюсь к пропасти. Край уже не только виден. Он прямо у моих ног.
Я не вовлечена в движуху. Не в курсе дел ребят. Понятия не имею, чем живет Юра. И самой большой, незаживающей раной на сердце кровоточат воспоминания о Ярике. Я до сих пор не знаю, где он, и начинаю забывать его родные, до нехватки воздуха прекрасные черты.
С каждым днем по капле из меня уходит радость, мешок за плечами тяжелеет и давит, а сердце ледяной железной хваткой сковывает невыносимая тоска.
Сутками зависаю на сайте для извращенцев и забиваю пустую голову шок-контентом — с интересом исследователя наблюдаю, как другие ноют, сходят с ума, спиваются, торчат и выпиливаются. Может, в скором будущем и меня ждет такая же участь. А, может, случится чудо, кто-то красивый и чистый за шкирку вытащит меня из дерьма, а я снова не смогу его удержать…
Невозможно. Лимит чудес давно исчерпан.
Утешает одно: контакт с ником Owl давно не выходит в сеть.
Если Ярик посещал этот сайт только в моменты адского депрессняка, значит, сейчас он не на «десятке». И даже не на «восьмерке». Он добрался до города мечты, нашел преданных друзей и цели, к которым стремится. Он жив, здоров и весел, и его глаза в лучах яркого июньского солнышка отливают янтарем. У него не болит душа, и на коже нет новых шрамов. Он не прислушался к едким словам Юры и простил его… Я очень надеюсь, что он простил и меня.
Шатаюсь по сумрачным комнатам, курю, как паровоз, и часто беспричинно плачу. Иногда, прямо в домашних шортах и шлепанцах, выбираюсь в гипермаркет, чтобы пополнить запасы кофе, бич-пакетов и сигарет. На меня пялятся, но мне наплевать.
Обо мне беспокоится только мама, но я не верю в ее искренность — свожу разговоры на нет и вообще отключаю телефон.
***
В квартире бардак — переполненный мусором мешок, слой пыли на полках, гора грязной посуды в раковине. Мелкий затяжной дождь за окном, сырость и серость, труп птицы в луже у лавочки и мертвые глыбы огромных домов дополняют идиллическую картинку моей шизы.
Я сижу на подоконнике и наслаждаюсь депрессией — до тошноты, до удушья, до оцепенения.