— Я буду держать тебя за руку весь вечер и спасу, если влипнешь в неприятности.
Ден и вправду положил ладонь поверх моей и переплел наши пальцы. И его, кажется, были ещё холоднее моих. Дубровский и вдруг волнуется? Странно!
— Денечка, — я повернулась и прикусила губу. Надеюсь, вид при этом вышел достаточно жалостливый, — миленький, солнышко, заинька, давай не пойдем, а? Пожалуйста-пожалуйста!
Он опешил ещё на «солнышке», теперь просто таращился на меня. Затем нахмурился, погладил подбородок, обнял меня за талию и потащил на выход.
— За руку, пожалуй, не слишком надёжно, вырвешься ещё.
— Но Денечка…
Почему я не из тех красоток, которые умеют хлопать ресницами, завлекать декольте, улыбками, жестами, кокетничать и флиртовать? Такая бы точно смогла остановить Дена. Хотя нет, такая бы с удовольствием пошла в ресторан. В красивом платье, в идеальных туфлях, на которые ушла половина зарплаты за прошлый месяц и под руку с самым замечательным парнем — чем не мечта? Но у меня от перспективы выйти из дома начинали колени дрожать.
— Представь, что ты актриса, которая играет идеальную, незамороченную комплексами Фиру, — Ден сделал вид, что не заметил мою попытку ухватиться за косяк. — Что бы ты тогда сделала? Если бы считала, что имеешь полное и неотъемлемое право находиться здесь и сейчас?
— Я и так имею: это же моя квартира. Двушечка.
— Поехали в мою, если это поможет сосредоточиться на основной проблеме.
— И так опаздываем.
— Без нас все танцы не истанцуют. Ты любишь танго?
Еще бы про пасадобль спросил или контемпорари!
Мы стояли на пороге, как два идиота, и не решались выйти. Точнее, Ден-то решался, но ключа у него не было. А у меня от паники уже все тряслось, волосы и ногти. Да, невозможно, но по ощущениям так и было.
Значит, надо вести себя как актриса и делать что хочу? Да пожалуйста! Я и в театральный кружок ходила, недолго, но кое-чему научилась.
Я улыбнулась Дену, потянула его за галстук, вынуждая нагнуться и поцеловала. Без стеснения и робости. Без мыслей, что делаю все неправильно и ему не понравится. Главное — нравится мне, а он просил поступить именно так. Голова закружилась от нехватки кислорода, от собственной дерзости и того, как Ден шагнул вперед и почти впечатал меня в стену, не давая нормально расстегнуть ему пиджак или рубашку.
— Уверена? — только и спросил он. Но отвечать я не стала, только поцеловала еще раз и помогла расстегнуть молнию на платье.
А-а-а! Зачем он спрашивает, я же и передумать могу! Но стоило сказать себе: «Фира, или вот это вот несбыточное, желанное, приятное, либо идем в ресторан к куче одногруппников, где ты непременно облажаешься» — решение стало очевидно. И я сама потянула вниз молнию на платье.
После ни минуты не жалела об этом поступке. Все будто стало правильно и так, как должно быть. А еще мне понравилось лежать на плече у Дена и прижиматься плотнее, чтобы не мерзнуть. И быть очень нужной и прекрасной. Пусть он не сказал ни единого лишнего слова, но я чувствовала все и это было в разы важнее.
Не помню, как заснула, но проснулась от назойливого жужжания вибровызова. Ден тянулся к нему одной рукой, чтобы не тревожить меня. Потом взял, коротко ответил и почти сразу сел.
— Мне надо идти, — он поцеловал меня в макушку, тихо встал и поправил одеяло. — Это правда срочно. Я позвоню.
Странно было бы думать, что теперь мы вместе навсегда и никогда не расстанемся, даже на минуту, но такой быстрый уход все равно неприятно кольнул. Когда за Деном захлопнулась дверь, я зашла в кухню, щелкнула кнопкой на чайнике и отодвинула оконную штору.
Дубровский как-то быстро появился в луче фонарного столба. Он что-то нервно грыз и поглядывал на дверь моего подъезда. Потом к нему подошла блондинка, яркая такая, почти кислотная. Обняла, прижала к себе. Поцеловала в щеку, затем в губы. Ден же обнял ее в ответ и тоже поцеловал. Не страстно, а как-то медленно и нежно, будто они уже лет десять женаты, но еще не утратили привязанность.
А для меня мир словно бы рухнул…
— Так и не ответишь? — продолжал давить Ден.
— Если в договоре нет такого пункта — не отвечу. И отойди, мне душно.
Он поднял руки вверх и сделал несколько шагов назад. Я же несколько раз вздохнула, пытаясь не разреветься, затем вытерла выступившие слезы купальником и обессиленно плюхнулась на стул.
— Это называется: «Всего лишь пригласил ее в баню», — Ден сжал челюсти и поставил передо мной стакан воды. — Хочу чтобы ты кое-что услышала.
Дубровский порылся в планшете, затем оперся о холодильник и четко, без всяких эмоций зачитал:
— «Уважаемый Денис Павлович! Именно вас одна из моих пациенток назвала самым злостным негодяем из всех, попавшихся на ее жизненном пути. Друзья же и родственники признали наличие у нее некой симпатии и повышенного интереса к вашей персоне. В связи с чем я просил бы вас взять на себя некоторые обязательства по отношению к Сорокиной Г.А.», — после он отложил планшет и: — Значит, я злостный негодяй? Почему, Сорока?
Я только пожала плечами и отхлебнула столько воды, что чуть ей не поперхнулась. Это нечестно! Есть же понятие врачебной тайны. А про негодяя я говорила только Доктору, больше никому. И не собиралась. И не думала даже.
— Молчишь, как всегда? Знаешь, надоело. С завтрашнего дня возьмусь за тебя плотнее. По всем пунктам договора.
— А баня как же? — пробормотала я ему вслед.
— Негодяи не парятся.
36
Этот негодяй не парился вообще ни о чем: поздно ночью сбегал в круглосуточный магазин за новой порцией семечек, потом подпевал своему обожаемому Фастеру в душе и улегся спать далеко за полночь, даже не попытавшись заговорить со мной. На следующий день он пришлепал на кухню уже к семи утра своих любимых просторных семейниках. Я же только-только начала готовить завтрак, а Ден стащил блин прямо со сковородки и макнул его в общую банку сметаны.
И чем больше я смотрела, тем больше мелких черт и различий замечала. Вот волосы чуть длиннее, чем были вчера. Талия в самом деле несколько шире. Не такой рубчик от БЦЖ. На одном из ногтей обломан край. Совсем другая мимика. И блин опять же. Не могу представить себе Дубровского, макающим еду в пластиковую банку со сметаной. Так что или я схожу с ума, или кто-то здесь задумал розыгрыш века. Снова с моим участием.
— Как спалось, Выдра?
Он с трудом сглотнул, затем прищурился и быстро дожевал блин.
— Ну че ты, а? «Сорока» — это ж не со злом. Это как знак уважения. И производная от фамилии. А «Выдра» — уже тянет на оскорбление. Вот взяла и ранила мои чувства с утра пораньше!
— Ладно, к чему этот концерт, — я бросила полотенце на стол и села напротив «Дена». Если не ошибаюсь, это его более мягкий вариант, такой можно попытаться расколоть. — Я знаю все.
— Отлично! — просиял он. — Всегда тащился, какая ты умная! Чумовой контраст: полная наивняшка и при этом натуральный гений.
— У меня просто очень хорошая память. При этом низкий уровень творческого мышления и креативности.
Велика ли заслуга быстро решать всякие логарифмы и сходу запоминать страницы учебников? Зато во всем остальном — ходячее несчастье.
— Я как раз подобрал тебе работу по потребностям и возможностям! Собирайся, Сорока, скоро выезжаем!
После Ден утащил еще несколько блинчиков и ушел, напевая песню: «Посмотри-и-и, там стоят свободные парни. Улыбни-и-ись, сделай им приятно!».
Работой мечты оказался тот самый «Шин-таж». В принципе, если прокрутить в голове это слово, то в нем что-то есть. Звучит точно лучше, чем таксопарк «Феофан». И, кажется, к моему приезду здесь тоже готовились: расчистили дорожку к административной части от снега, подмели пол, кое-где даже вымыли, — я видела остатки лужи возле входа, — и притащили письменный стол с кривоватым деревянным стулом. «Reception» — как гласила золоченая табличка в центре всего этого безобразия. Не то сворованная где-то, не то подобранная со свалки, потому как новой она точно не выглядела.
— О, Выдра, привет!
Первым к нам вышел брат Маши и сразу же протянул руку Дену. Точнее — человеку, похожему на Дена.
— Выдра? Значит ты — Выдра? — я сразу же вклинилась между ними и начала наседать на Дубровского. Который самый настоящий, сам об этом говорил.
— Вишь, Сорока, какое ты прилипучее прозвище придумала? Уже все его знают! — он придурковато улыбнулся и похлопал меня по плечу, после пошел здороваться со всеми остальными.
У меня же голова лопалась от того, что Шурка — это бородатый бугай по фамилии Саенко, Саня — хрупкая девушка, Аполлон, который на самом деле Валентин — брат богини Махи; темноволосый и кучерявый, похожий на испанца механик — Иоганн, Китаец сегодня отсыпается, а Вендетта, да, тот самый страшный с повязкой на глазу — специалист по работе с клиентами и чистке салона. Они все поочередно подали мне руку, торжественно дотолкали до стола, впихнули в руки телефон и рассказали об обязанностях: вежливо отвечать на звонки, записывать клиентов, помогать напечатать чек для оплаты заказа. Да, у них даже кассовый аппарат нашелся.
Убедившись, что я в надежных руках, Выдра отсалютовал всем пакетом семечек и скрылся. Я огляделась по сторонам. Села. Огляделась ещё раз. Саня и парни также настороженно наблюдали за мной, сидя рядком на диване. Точнее, Шурка и Вендетта не влезли и занимали кресло и колченогий стул. Потом немного расслабились и вытащили смартфоны. Я тоже попыталась почитать, но теоретическая физика такая теоретическая и такая физика, что сконцентрироваться на ней сложно, а понять, какие из теорий имеют право на жизнь, какие направлены на освоение бюджетов и написание научных работ — почти невозможно.
Клиентов не было, как и звонков. Непыльная у меня работа. Простая. Ску-у-учная.