Синдром выгорания любви — страница 13 из 40

— Котенок! Это что за новости, ты меня перестала узнавать?!

— Главное, чтобы ты Катьку свою узнавал, а мне тебя узнавать необязательно.

— Да мы ревнуем!

— Да отстань ты от меня, Щукин. Отвали! — она оттолкнула его и сбежала вниз по лестнице. Она решила, что просто влюбилась не «в того человека», но с этим нужно было что-то делать, потому что приближался последний, выпускной, класс школы и нужно было думать о поступлении в вуз, а не о любви. Тоня хотела в медицинский, она мечтала стать врачом, а до того, что будет делать ее ветреный сосед по имени Никита Щукин, ей не должно быть никакого дела. Но вышло по-другому — у первой любви свои законы. Никита снова поджидал ее у подъезда, они шли в кино, гулять, да все равно куда, лишь бы быть вместе. В один из выходных, когда на улице зарядил дождик, он пригласил ее к себе домой.

— Отец в командировке, мать на работе, что мы как бездомные?

Сначала был горячий чай, потом неизвестно откуда-то взявшееся сладкое вино, а потом они оказались в постели. После того как произошло то, что и должно произойти между двумя молодыми людьми, Никита сказал, что они обязательно поженятся. Вот поступят в институты, отучатся пару курсов — и сразу в загс.

— Ты ведь теперь никуда от меня не денешься?

— А ты от меня? А как же Катька?

— Да зачем мне какие-то Катьки, когда у меня свой Котенок, свой собственный.

— Если увижу еще с Катькой, то берегись, — она пригрозила ему кулаком. — А если ты женишься не на мне?

— Ну, тогда мы будем дружить семьями!

— Дурак! Я не буду дружить с твоей семьей, потому что это невозможно. Я этого не переживу.

— Котенок, не бесись! Я женюсь на тебе.

— А как же твои планы? Ты же собираешься в крутой столичный вуз поступать — авиационный, а потом искать вариант, чтобы уехать на ПМЖ в Америку. Ты же мне сам говорил!

— Говорил, в МАИ я хочу точно, а вот все остальное — это родительские «хотелки». Это они говорят, что из нашей страны надо уезжать, что нет тут перспективы.

— Ну, а ты сам что думаешь?

— Да не думаю я пока ничего! За меня временно думают они. Я пока решение еще не принял.

— А на мне жениться ты принял решение?

— Это не обсуждается, Котенок!

— А как же ты совместишь МАИ, Америку и семью?

Он не успел ответить на ее вопрос, потому что в дверях стояла Прасковья Петровна и обращалась к сыну, словно не было здесь никакой Тони.

— Это с каких пор ты начал в моей кровати с девчонками кувыркаться?! У этой проститутки стыда нет, а ты у нее идешь на поводу. Вон отсюда!

Тоню бросило в жар и от слов, и от ситуации, в которой она оказалась. Антонина судорожно одевалась. Никита тоже торопливо напяливал джинсы и не смотрел в сторону девушки. Как Тоня выбежала из квартиры Щукиных, она плохо помнила. Вечером Прасковья Петровна пришла к ним домой и о чем-то говорила с Тониной матерью на кухне. Тоня сидела у себя в комнате, смотрела в окно, где ветер качал голые ветки деревьев, и понимала, какой разговор ей предстоит. Не хотелось жить, не хотелось ничего. Почему Никита промолчал, когда его мать говорила про нее гадости? Почему?

Глава 15

И в старости свои страсти.

Пословица

Наши дни

Юля очень старалась, она мыла пол в палатах так тщательно, что медсестра Кристина начала возмущаться.

— У тебя что тут, исправление трудом? Это же дом престарелых, а не реанимация. Не надо такой чистоты, а то привыкнем к ней, ты уволишься, а нам что делать?

— Да куда я от вас денусь?

— Ой, не рассказывай сказки, прямо тут медом намазано! Это ты после своих приключений у нас заземлилась, а чуть оглядишься — и поминай как звали. Я же вижу, ты девчонка неглупая, стариков наших жалеешь. Это мы уже тут черствые стали, для нас это работа.

Юлька действительно понимала, что ее жизненные приоритеты начали меняться, и причина тому крылась здесь, в доме престарелых, — такое влияние на нее оказывали эти стоящие на пороге вечности люди. Многое из того, что казалось в жизни главным, отошло даже не на второй, а на пятый план. Она словно открывала жизнь с другой, совсем неизведанной стороны. О чем говорили и о чем жалели обитатели дома престарелых: о том, что мало общались с родными, много работали, рожали мало детей и мало учились. А еще о том, что не вечна наша земная жизнь, о том, что прожита она как-то неправильно, и многое не удалось сделать, но повторить — невозможно. О том, что слишком поздно поняли, что главное в этой жизни, а что поверхностное, что напрасно считали жизнь длинной, а она прошла за какой-то короткий миг. Если бы люди понимали все это раньше, когда еще есть возможность что-то исправить! В этих пожилых людях была какая-то неиссякаемая сила духа — они угасали, но не сдавались. Они словно возвращались к началу жизни, замыкая круг, и становились беспомощными как младенцы и, конечно, нуждались в опеке и уходе. К старости люди становятся болтливее, но это никак не распространялось на Глафиру Сергеевну, соседку погибшей Щукиной по палате, место которой тут же было занято престарелой женщиной со звучным именем Генриетта.

— У нас места в дефиците, — говорила Кристина. — Только одного вывезут на кладбище, а уже шестеро за воротами стоят. Каждый своего пихает.

— Кто кого пихает? — не поняла Юля.

— Ой, у нас тут все сложно. У Антонины свои списки.

— Понятно, что здесь очередь.

— Ничего тебе не понятно, и не надо понимать. Фонд тут один появился, «Старость в радость», тоже мышкует вокруг нашей Антонины. Все хотят денег.

— Каких денег?

— О-о-о-о! А еще в тюрьме сидела! Или врут люди?

— Не врут, — Юлька потупилась. Она все время забывала о своем «криминальном прошлом».

— Ну, чтобы старушка или старичок тут оказались, нужно постараться.

— Взятку дать?

— Нет, это все по-другому называется. Например, взнос в благотворительный фонд или желающие могут ремонт в палате у своих родственников сделать.

— И что, много таких желающих?

— Достаточно! Ты в других домах престарелых не была. У нас по сравнению с ними — конфетка. С памперсами, кстати, тоже проблем нет.

Фонд — это интересно, это, наверное, разнообразило финансовые действия Котенковой. Надо пособирать информацию об этой структуре, а пока надо обязательно встретиться с медсестрой Ниной, которая дежурила в ту злополучную ночь, и снова искать подходы к Глафире Сергеевне. Случай неожиданно представился сам собой — новенькая жилица Генриетта упала с кровати.

— Черт тебя дернул вставать, — ругалась Кристина, когда они вместе с Юлей поднимали женщину с пола.

— Пить захотела, голова закружилась, — слабо отвечала старушка.

— Не лежится вам, — все не успокаивалась Кристя.

— Я посижу с ней, иди, — Юля села на край кровати. — Что же вы, Генриетта Наумовна, так неосторожны?

— Да случайно все вышло. Извините.

— Это вы меня извините, что не дала вам воды. Вы в следующий раз кричите погромче, я обязательно подойду.

— Можно подумать, воду тут разносить начнут. Не дозовешься вас, — с кровати раздался голос Глафиры.

— Ну неправда, я, когда работаю, все время лишний раз сюда забегаю. Имя у вас необычное — Генриетта.

— Да что же необычного, родители так назвали, говорили, что означает оно «благородная красавица». Я правда в молодости хороша была, кавалеры просто толпой за мной ходили, — старушка лукаво зажмурилась, вспоминая далекие дни. — Да, все поменялось вокруг, теперь вместо поклонников — больничная койка, на которой даже не могу удержаться. Остается только жить воспоминаниями, это теперь и есть наша жизнь, — в ее словах была мудрость, которая открывала пространства времен, от которых захватывало дух и начинало биться сердце. Генриетта словно сама находилась в другом месте и в другом времени.

— Что толку от ваших воспоминаний, — недовольно сказала Глафира. — Ну что мы все тут прошлое толчем?

— Вам не нравится ваше прошлое? — с улыбкой спросила Генриетта, и Юля наблюдала за их разговором с интересом. — Я люблю возвращаться в то время, когда я была молодой, когда меня любили и любила я. Вы помните хорошее, а все плохое вычеркивайте из памяти, и станет легче.

— Не надо копаться в прошлом, ни к чему хорошему это не приведет! — уверенно произнесла Глафира Сергеевна. — Мы тут с вашей предшественницей тоже все прошлое вспоминали, она истории рассказывала из своей жизни.

— Смешные истории?

— Почему смешные? Жизненные. Она парикмахером работала, модным мастером была.

— О, знаю я этих парикмахерш! Создания без особых заморочек.

— Не знаю, о ком вы, а Паша была интересным человеком. Ей, между прочим, клиентки доверяли, дружили с ней. А одна женщина, — она перешла на шепот, — даже мужа своего убила. Она мне рассказывала, хорошая такая семья была, и вдруг раз — и убила.

— Значит, было за что убить!

— Да вы, может, и слышали! Она говорила, что красивый такой мужик был, видный. Об этом весь город судачил.

— А фамилия у него какая была? — спросила Юлька.

— Гулько его фамилия. Мне Паша много раз эту историю рассказывала.

— А-а-а-а, это тот, что из торга? — небрежно спросила Генриетта. — Он всегда подозрительными дамочками был окружен.

— Почему подозрительными? — не выдержала Юля.

— Да потому, что это ненормально, когда мужчину везде сопровождают хорошенькие женщины, — назидательно сказала Генриетта. — Слишком большие соблазны.

— Это правда, того и гляди какая-нибудь молодушка привяжется, — Глафира снова вспомнила свою семейную драму.

— А что, Прасковья Петровна дружила с женой Гулько?

— Да там какая-то мутная история была, один раз она мне так рассказала, другой раз по-другому. Да и вообще, за неделю до смерти она заявила, что дух Гулько к ней приходил. Нервничала она в тот вечер, уснуть не могла.

— Господи, что же мертвые не успокаиваются! — всплеснула руками Генриетта. — Зачем к бедной женщине приходить?!