— Все, я выслала ему все деньги.
— Хорошо, будем считать, что ты спасла любимого человека. Спасла, Надя. Потеряла деньги, но спасла, — Юлька понимала, что лишить Надю веры будет преступлением. — Ты хочешь, я тебе денег одолжу?
— Нет, не хочу. Ты, пожалуйста, — Метеля сделала паузу, — никому не говори о моих проблемах.
— Я не скажу, но только ты не плачь больше. Извини, мне идти надо.
— Ты «копаешь» под дом престарелых?
— Надя, я в отпуске и очень устала. Держи хвост пистолетом.
— Вас Юлей зовут? — ее воспоминания прервал строгий голос медсестры. — Вы плохо слышите?
— Почему плохо слышу?
— Да потому, что я вас зову и зову в пятую палату!
— Я сейчас.
В пятой палате все были лежачие. Но старушка, имя которой Юлька еще не запомнила, умудрялась каким-то образом памперсы снимать. Юля наловчилась надевать поверх памперса брюки и прикалывать памперс булавкой.
— Вот так будет лучше держаться, только не снимайте, пожалуйста. — Бабушка посмотрела на нее ясным взглядом, и Юля поняла, что памперс будет снят сразу, как только она выйдет из палаты.
Нет, наверное, зря она равняла стариков и детей. Уход за ребенком — это радость, ребенок с каждым днем становится все умнее, а уход за бабушкой в маразме — это грустно, и в первую очередь от того, что маразм с каждым днем прогрессирует.
Медсестра Нина пила в подсобке чай.
— Поменяла? Садись чай пить. У меня конфеты вкусные.
— Поменяла, да ненадолго это, стаскивает она с себя памперсы, я уже и булавками закалывала, бесполезно.
— Да здесь все бесполезно. Носим воду решетом, работа у нас такая.
— Грустная эта работа.
— Другой нет, да и здесь зарплата побольше, ночные хорошие.
— Я первый раз в ночь. Скажи, Нина, ночи здесь беспокойные? Поспать получится или как?
— Как придется. Им на ночь всем почти снотворное прописано, раздаю таблетки, контролирую, чтобы выпили. Кто слишком активный — дозу увеличиваю, все у меня по палатам спят.
— Тут как-то ночью был пожар, получается, люди не могли покинуть палаты, потому что крепко спали?
— А лежачих что, на себе надо было выносить? Ты вон с одной бабкой справиться не можешь, памперс, она, видите ли, снимает, а когда у тебя два десятка таких, не захочешь, а взвоешь. Вздремнула я в ту ночь. Устала днем, я же днем в стационаре, в неврологии медсестрой ишачу, выдыхаюсь. Когда устаю сильно днем, так тут отсыпаюсь. После девяти пойду лекарства разносить, — Нина допила чай.
Юлька вдруг случайно перехватила ее взгляд, он был злой и холодный.
— Я, пожалуй, опять в пятую.
Юлька схитрила, она из подсобки увидела, что по коридору идет Петр Петрович.
— Здравствуйте, Юля!
— Здравствуйте, Петр Петрович! Как ваши дела?
— Да какие у меня могут быть дела, девочка! Кашу поел и на боковую. Но вечером я обязательно пятьсот шагов прохожу, пять раз по сто шагов, туда и обратно по коридору, все движение, а движение — это жизнь. Заходите ко мне в палату, пряничком угощу. Вы любите пряники?
— Люблю, — Юля засмеялась. Старик ей нравился своей энергией и отношением к жизни.
— Угощайтесь.
Пряники и вправду были вкусные и рассыпчатые.
— Петр Петрович, а вы кем раньше были?
— До этой богадельни?
— Ну, до того, — она замялась, — ну до того, как переехали сюда.
— Участковым милиционером.
— Как? — она даже перестала жевать. — Милиционером?
— А что ты удивляешься? Здесь и милиционеры, и начальники городские, и простые шоферы. Знаешь, кто та бабушка в маразме из пятой палаты?
— Кто?
— Бывшая заведующая городским управлением образования Краснова Ираида Павловна. Красавица была и умница, строгая, горделивая.
— Не может быть, — Юля вспомнила, как старушка стягивала памперс.
— Может, все может быть! Старость никого не красит. Я разве похож на бравого милиционера? Так, дедок-развалюшка, а было время — крутил с дамочками романы.
— А мне говорили, что у вас роман и здесь был с женщиной, Прасковьей Щукиной, той, что во время пожара погибла.
— Врут. Не было у меня здесь никаких романов. Общались мы с ней, не спорю. Кстати, я слышал, что ты в тюрьме сидела. Это правда?
— Было такое, — Юлька без запинки назвала статью. — Кража.
— Не похоже, — Петр Петрович прищурился и подозрительно глянул на Юльку. — Ну не похожа ты на сидевшую в тюрьме!
— И хорошо, что не похожа. Я новую жизнь начала, — еще не хватало, чтобы ее раскусил бывший участковый. Зря она думала, что здесь все потеряли память и впали в маразм.
— Ну начала, и хорошо. С тобой поговорить приятно. А что про Пашу, так советовалась она со мной.
— Да мне про нее Глафира Сергеевна, ее соседка, рассказывала, что она в свое время была самым модным мастером и что попасть к ней на стрижку было просто невозможно.
— Мы с ней познакомились уже здесь. Она, между прочим, нашу директрису в молодости знала, может, тоже кто из ее родни к ней в парикмахерскую ходил.
— Да, в нашем городе через третьих лиц могут быть все друг с другом знакомы, — согласилась Юля.
— А советовалась она со мной как с милиционером. Сложное у нее положение было. Она утверждала, что убила человека. Спрашивала, могут ли ей это простить за давностью лет.
— Кого она могла убить? Зарезать в парикмахерской ножницами?
— Знал я про это убийство, громкое дело было, хотя и не мой участок. Но Паша умерла, что я зря буду на нее наговаривать. Мне казалось, что ей хотелось себя оговорить, такое при стрессах тоже бывает. Вот она и придумала это убийство. Я вот запамятовал многое из того, что она говорила. Да и ерунда все это. Никого уже нет в живых в этой истории. Не мог он к ней по ночам приходить.
— Кто он?
— Тот, кого она убила.
Глава 21
Все, что изменяет нашу жизнь, — не случайность.
28 лет назад
Раз в году Клара с дочерью лежала в московской клинике, в хорошей палате. Это был так называемый «профилактический осмотр». Что это за профилактика такая, она не совсем понимала: если болезнь неизлечима, зачем лишний раз девочку мучить, ставить системы, болезненные уколы. Сашенька была в отделении общей любимицей.
— Солнышко мое фарфоровое, — так называл девочку лечащий врач Игорь Петрович Потехин. — Сколько в ней доброты, позитива, участия.
Сашенька действительно легко знакомилась с другими детьми, расспрашивала об их здоровье. Собственно, о здоровье детей больше волновались и переживали родители, но девочка понимала, что она не такая, как все.
— Мама, а Миша меня обзывал. Сказал, что я уродка.
— Сашенька, не обращай внимания. Мальчишки всегда обзываются.
Кларе хотелось оградить ребенка от косых взглядов и любопытства окружающих, ей нужно научить дочь правильно относиться к своей проблеме, к своей необычности, к своему «я». Сказка о гадком утенке здесь не годилась, потому что в их случае не могло быть счастливого конца. В библиотеке она не нашла ни одной истории из жизни людей, имеющих нестандартную внешность и достигших успехов. Да и как объяснить дочке, что ее болезнь — редкость, что не больше пятидесяти человек в мире страдают ею, отсюда такое внимание медиков. Клара теперь знала назубок название заболевания — синдром Хатчинсона — Гилфорда. Генетическая мутация белка, вызывающая ускоренное старение организма. Детская старость. Ее любимая девочка с разбухшими венами, выкатывающимися глазами, оттопыренными ушами превращается в столетнюю старуху, стареет быстрее, чем ее мать. Как принять все это ребенку? Такие дети живут и стареют, словно по собачьему летоисчислению. Каждый день Сашенька принимает аспирин и другие лекарства, разжижающие кровь, но это так мало помогает. Кожа девочки становится совсем бледной, почти прозрачной, а во рту вырос второй ряд зубов, волосы почти все выпали, и Сашенька носит панамку, детскую панамку, по ее настоящему возрасту. Почти все, кто впервые видит девочку, не могут сдержать возглас удивления. Единственная, кто ничем себя не выдал, — ее парикмахер Прасковья, которую она пригласила домой постричь Сашеньку. Тогда, несколько месяцев назад, еще было, что стричь. Занималась по школьной программе Саша тоже дома.
— Мама, я всегда буду старой? Посмотри, какая у меня кожа.
Сашенька оттянула сморщенную кожу на маленькой ручке.
— Я думаю, что нам вместе нужно преодолеть твою болезнь. Ты — необычная девочка.
— Мама, разве ты не видишь, что я не девочка, а старушка?!
— Ты девочка, просто у тебя есть проблемы с одним геном, так бывает.
— Это из-за тебя или из-за папы? Вам нельзя было заводить детей?
— Сашенька, ты наш любимый ребенок, но медицина не знает причину твоей болезни.
— Миша сказал, что я скоро умру, потому что я — мерзкая старуха.
— Я поговорю с Мишиной мамой, он перестанет говорить тебе гадости, а то у него чирей на языке вырастет. Кстати, он тоже лысый.
— Но мама, Миша мальчик, а мальчики могут быть лысыми, девочки — нет. — У Сашеньки была своя, неоспоримая логика.
— У тебя вырастут волосы, — сдерживая слезы, сказала Клара. — А хочешь, мы с тобой парик купим? Красивый, с белыми кудрявыми волосами. Или Пашу попросим сделать, она знаешь какая мастерица.
— Я не хочу парик, я хочу свои волосы.
Врач Игорь Петрович был единственным человеком, с которым можно было поговорить и посоветоваться. Клара видела, что он смотрит на нее глазами не доктора, а мужчины, но у нее даже объясниться с ним не было сил, она могла говорить и думать только о дочери. Ее муж Саша звонил на пост в больницу регулярно, справлялся о здоровье дочери, но Клара понимала, что рано или поздно в его жизни появится женщина, а может, уже появилась. Он же не виноват, что Клара родила больную дочь и теперь привязана, прикована к ней. Клара знала, что она — красивая женщина, но уделять внимание своему любимому мужу она не могла. Сашенька, только Сашенька занимала все ее свободное время.