Да тогда бог с ними, с девушками, непонятно, что у них на уме, отчего беспричинные слезы. Больше он глупые кинопредложения делать не будет. А девушка ему понравилась. Но девушки — это потом, сегодня идти на доклад к начальству, а у него ни одной версии по убийству, кроме все того же неустановленного лица. Где же он сделал ошибку и какое лицо упустил? Надо немного подождать, сегодня ребята обещали подъехать из соседнего отдела, у них есть новости.
Сплошные неожиданности в этом доме престарелых: то девушки, которые рыдают от просьбы вместе сходить в кино, то санитарки, которые отсидели в тюрьме. Кстати, он тут нынче наблюдал, что санитарка эта пела, когда шла по коридору, и усмехнулся:
— Ничего, сейчас зайдет в палату, вдохнет зловоние и перестанет петь!
А у Юли действительно было хорошее настроение. Утром она шла по улице, выпрямив спину, и пыталась улыбаться незнакомым прохожим. Получалось плохо, и она решила, что этому надо срочно учиться, чтобы не превратиться в «злую тетку Юльку», у которой на лице гримаса недовольства, а голос визжит, как сломанная пила. Нельзя, чтобы из жизни человека исчезала любовь, любовь к дому, к родным и близким, к себе, наконец! Человек не может оставаться один, не может один стареть, потому что вместе с ним стареет память. А как нам быть без памяти? Еще два дежурства — и свобода, закончился вынужденный отпуск, во время которого она добросовестно отпахала санитаркой. А завтра у нее встреча с главредом, и ей есть что сказать Егору Петровичу. Статья почти готова, еще осталась пара абзацев, и материал можно сдавать. Соскучилась она по работе, хотя тут тоже приносила пользу, в том числе — и себе. Совпадение или нет, что она несколько недель была вынуждена провести в доме-интернате? Ее случайное нахождение здесь сработает на результат — она поднимет депутатов, общественность и привлечет внимание к проблемам дома престарелых. Журналист Сорнева поднимет шум, чтобы сформулировать конкретные предложения, подсказанные ее опытом работы санитаркой.
Утром в коридоре было тихо, но когда она подошла к директорскому кабинету, из него выскочила Антонина Михайловна Котенкова. Она внимательно посмотрела на Юлю, словно что-то вспоминая.
— Вас как звать? Вы ведь у нас работаете? Мы с вами раньше встречались?
— Мухина, я санитарка, пришла на смену. Работаю с медсестрой Кристиной Козиной.
— А-а-а, помню, ты после тюрьмы. Значит, умеешь язык за зубами держать. Где твой карман? — Видимо, у Антонины не было других вариантов, раз она так «зацепилась» за Юльку.
— На месте! — Юлька сунула руку в карман рабочего халата и вдруг почувствовала, что рука Антонины положила туда плотный пакет.
— Сейчас ты быстро уйдешь и передашь пакет Кристине, скажешь, что я попросила прибрать. Она поймет! Все, иди! — она толкнула Юльку в спину. Сорнева шла, не оборачиваясь, и думала, что когда-то Антонина Михайловна красила губы яркой помадой, целовалась в подъезде и ездила с мальчиком кататься на трамвае, чтобы стоять рядом, держаться за руки и касаться друг друга плечами. В туалете Юля вытащила пакет и раскрыла его — в пакете были деньги, плотные пачки купюр.
— Вот это повезло! — она просто охнула.
Что же случилось в кабинете у Антонины, что она отдала деньги чуть ли не первой встречной? Где сейчас ей спрятать их? Кристина в этом деле не помощница. А если Антонина ей сейчас позвонит и попросит встретить в конце коридора? Юля положила деньги на край туалетного бачка и сделала несколько снимков на телефон.
— Надо хоть доказательства оставить!
Когда она выходила из туалетной комнаты, то обернулась на шум. У кабинета Котенковой стояли несколько мужчин. Юлька пошла быстрым шагом, и ей все казалось, что сейчас ее грозно окрикнут: «Вы куда, девушка?»
Но мужчины были заняты чем-то важным и до быстро идущей девушки в другом конце коридора им не было абсолютно никакого дела.
Она не видела, как Антонина спокойно разрешила сотрудникам полиции обыскать свой кабинет в присутствии понятых и, казалось, совсем не удивилась, когда вместе с полицией в ее кабинет зашел Геннадий Иванович Крючков.
— Гражданин Крючков, вы подтверждаете, что сегодня утром передали гражданке Котенковой три миллиона рублей?
— Подтверждаю, передал. Она их сразу положила в стол.
— Покажите, в какой ящик стола Котенкова положила полученные от вас деньги?
Крючков подошел к столу и ткнул пальцем в верхний ящик. Следователь продолжал говорить так монотонно, что у Котенковой застучало в висках. Каким же это она чутьем поняла, что от денег нужно немедленно избавиться? Словно гончая, почуявшая зайца. Господи, как хорошо, что девчонка на пути попалась!
— За какую услугу вы передали Котенковой деньги?
— За продажу квартиры пенсионерки, которая перешла жить в дом-интернат.
— Я надеюсь, что все эти слова будут иметь под собой доказательства, — Антонина видела, как изменилось лицо следователя, когда он не нашел денег в верхнем ящике стола. Он открыл второй ящик, третий, понятые перетаптывались с ноги на ногу, вытягивая шеи.
— Пока ничего нет, никаких денег, — опять нудно произнес он.
— Что вы ищете? — Антонина, наконец, успокоилась.
Ее сердце перестало подпрыгивать, и, главное, пришедшие не заметили ее смятения.
— У меня нет и не было никаких денег. Мало ли кто меня оговорить хочет! Где доказательства, где деньги? Я ничего не получала и о продаже квартиры слышу первый раз. Я хочу пригласить адвоката.
— Антонина Михайловна, я прошу вас проехать с нами.
— Я арестована?
— Пока задержаны, мы продолжим беседу в отделении. Просто побеседуем.
Крючков тупо и сосредоточенно смотрел невидящим взглядом в одно место.
О происшествии в кабинете директора в доме-интернате узнали сразу, кто-то видел, кто-то слышал, кто-то пересказал.
— Юля! Мухина! Ты слышала, что Антонину увезли, — Кристина тряслась как осиновый лист.
— Да мало ли что говорят?!
— Увезли, девчонки с соседнего поста сами видели, как она выходила в сопровождении полицейских. Значит, за мной тоже придут скоро.
— Немедленно возьми себя в руки! Ты помнишь, что мы все с тобой обговорили? Нужны доказательства. Доказательства предоставляются суду, и только суд решает, виновен ли человек, совершил он преступление или нет, — Юлька при этом потрогала карман, заколотый на булавку, где тихо и мирно обитали доказательства: пачка денег, спонтанно отданная ей Котенковой. А если сейчас у всего персонала начнут делать обыск, как она будет объясняться? Тут никакой Егор Петрович не поможет.
— Мне плохо, трясет всю. Давай пойдем в подсобку, горячего глотнем.
— Ой, Кристина, не надо нервничать, нас шмонать никто не собирается.
В подсобке на тумбочке стояла грязная посуда, а под столом валялся целлофановый пакет. Юлька разозлилась.
— А это что такое? Я за вами мыть тут не нанималась, только вымою, опять грязную посуду сложат. Ладно, старики за собой убирать не могут, но вы-то, медсестрички-лисички, сами можете стаканчики помыть! Что за дела?
— Да ладно, разворчалась! Да это мне бабка из пятой палаты приперла, говорит, наша Нинка этот пакет выкинула в помойку, а она увидела да притащила назад, сунула, думает, что там лекарства. Полоумные бабки, что с них взять! Выкину опять, нечего склад устраивать. Сейчас проверки начнутся, и столы будут смотреть, и тумбочки. Надо все вычистить.
— Вот и убирай сама! — Юлька в сердцах отодвинула грязные стаканы.
— Как ты думаешь, что Антонине будет?
— Адвоката дорогого наймет, и отмажут ее.
— Даже если она виновата?
— Да знаешь, сколько виноватых землю топчут, а невинных — сидят?
— Там, наверное, Алексей Сурин был, у нее в кабинете.
— Наверное, не зря он тут все высматривал да тебе голову морочил.
— О, что за мешок фокусника?!
Кристина вытащила из пакета маску, на которую была наклеена черно-белая фотография мужчины, и перчатки.
— Дай сюда, — Юля взяла маску и внимательно посмотрела на фотографию. Она показалась ей знакомой.
— Кристина, ну-ка примерь!
— Да ну тебя!
— Давай, давай, поучаствуй в моем следственном эксперименте.
— Ой, Мухина, — Кристина приставила маску к лицу. — На кого я похожа?
Юля знала ответ на этот вопрос — на Александра Гулько!
Глава 38
Тревога — это легкое отвращение перед будущим.
28 лет назад
Прасковья Щукина никогда не была нервной женщиной, она умела держать себя в руках, что бы ни случилось. Но сегодня был странный день. Женщина понимала, что у нее есть возможность выбора: бояться или перестать бояться. Тревога ей была отвратительна, как и страх, который разливался по всему телу. Даже в воздухе чувствовалось напряжение, нервозность, неопределенность и другие признаки грядущей беды. Все это обострилось в тысячекратном размере, когда в парикмахерскую вошла Райка. Надетое ею красное платье выглядело как вызов, брошенный всем. Паша сразу поняла: что-то случилось. «Красное облако» двигалось прямо к Щукиной.
— Паша, Паша, — Райка не могла говорить, ее трясло.
— Что-нибудь случилось? Ты, наконец, выяснила с ним отношения?
— Да! Вот отношения точно выяснила! Теперь полный мрак впереди, тупик, конец!
— Давай-ка от кресла отойдем и от чужих ушей, — Паша видела, как прислушиваются к их разговору другие девчонки. В маленькой комнате, которую все называли подсобкой, никого не было. Паша закрыла дверь изнутри и обратилась к Райке:
— Ну, теперь спокойно расскажи, что случилось.
— Мне не до спокойствия нынче. Я сейчас круги по городу нарезала, час, наверное, ходила.
— Что случилось?
— Жена нас застала! — Райка завизжала, вспоминая с ужасом, что случилось в квартире.
— Жена?
— Жена, жена! Твоя Клара! Ты не ослышалась. Она залетела как фурия и просто накинулась на Сашу.
— О господи!
— Да, да! Она ворвалась в квартиру! Как она туда попала?