Потом, помню, пили на брудершафт с какими-то крепкими парнями в татуировках. И с девушками. Читосе на спор отстреливала пуговицы на блузке какой-то разбитной девицы, пуговицы отлетали в стороны, блузка распахивалась все шире, демонстрируя татуировку в виде Феникса и полное отсутствие бюстгальтера.
Майко сидела, обхватив голову руками и почти не пила. Именно она в какой-то момент сгребла меня и разошедшуюся Читосе и, скомкано попрощавшись, — утащила нас к выходу. Перед воротами нас остановила все та же девушка в фиолетовом кимоно.
— Уже уходите? — спросила она с дежурной улыбкой: — какая жалость. Не забудьте ваши вещи, дорогие гости.
— Вещи? Какие еще вещи? — начала было говорить Майко, но в этот миг из-за спины девушки с татуировкой дракона — выступила Акира. Еще более бледная чем была. Спина прямая как палка. Одна рука спрятана за спиной. Нож? Зачем ей нож, она и без ножа кого хочешь уделает — мелькнула мысль.
— Эту вещь. — сказала девушка в фиолетовом кимоно: — она больше не является желательной гостьей в этом доме. — и девушка исчезла.
— Что за… — начал было я, но тут Майко подскочила к Акире.
— А ну, покажи руку! — потребовала она. Акира попыталась было слабо сопротивляться, но Майко ловко перехватила ее руку и вытащила из-за спины.
— Старый мудак! — сказала она. Правая рука Акиры была небрежно замотана в белый платок. На платке выступали пятна крови. Кровь пропитала платок и капала на землю. Невооруженным глазом было видно, что платок был замотан таким образом, что сразу становилось ясно — у Акиры не хватает пальца. Мизинца.
Ярость охватила меня, я мгновенно отправил Акире капельку крови обезболивая ее и начиная регенерацию. Вот, значит, как, подумал я, вот почему она … ну, старик, я не прощу тебе этого, сейчас я вернусь на твой праздник, и вы все станете кровавыми пятнами…
— Син! Погоди! Не надо… — останавливает меня Акира: — это был единственный способ. Старик очень любит меня…
— Я уж вижу. — говорю я и разматываю платок, глядя как запекается кровь на обрубке и начинает расти новый мизинец: — очуметь любовь.
— Она права. — говорит Майко: — из гокудо только так или трупом. Старик и в самом деле ее отпустил.
— Я … сказала, что не могу оставаться в семье. — говорит Акира: — Джиро-сама всегда был добр ко мне. И сейчас тоже — он разрешил мне воспользоваться его ножом. — одна капля скатывается по ее щеке, и я знаю, что эта слеза — не от боли. Боль она умеет терпеть.
— Ну, иди сюда уже, дурочка ты моя. — притягивает ее к себе Майко: — так и знала что ты нас не бросишь.
Эпилог
Я стою на балконе и всматриваюсь в ночной город. Где-то там, далеко, в Сливовом Павильоне продолжают пить сакэ парни и девчонки из гокудо. Где-то там в своей секретной комнате сидит старый змей Джиро и смотрит на лежащий у него на столе, завернутый в шелковый платок — маленький женский мизинец.
Где-то в другой части города — спит утомившаяся Нанасэ-онээсан. Где-то — наверное спит Питер-сан, а может и не спит. Юки-тян, Юки-сама, Снежная Королева и Президент Литературного Клуба — точно спит так поздно ночью, потому что завтра — школа. Что делает и где находится сейчас няшка-милашка Сакура — никто не знает. Но она обязательно появится где-нибудь рядом с Юки. Где-то сейчас вышел на ночную охоту Поно-кун, он серьезный кот и по ночам обязательно должен охотится. Что-то поделывает сейчас Иошико и ее подружка Михо Горячие Губки. Не удивлюсь, если это что-то — они поделывают вместе.
Я же стою на балконе в квартире Майко и остро жалею, что в этом теле не научился курить. Рядом раздается шорох, и сама Майко осторожно ставит локти на перила, наваливается на них всем телом и достает пачку сигарет. Ловит мой взгляд и протягивает пачку.
— Будешь? — я отрицательно мотаю головой. Молодое тело еще не привыкло вдыхать сигаретный дым и я неминуемо… а, к черту.
— Давай. — говорю, я после того, как уже помотал головой, отказываясь. Майко прищуривается, но сигарету дает. Дает огонька из старенькой зажигалки, что валяется у нее на кухне. Я затягиваюсь и конечно же — захожусь в приступах кашля.
— А ты думал, я тут мед пью. — удовлетворенно говорит Майко, похлопывая меня по спине.
— Что с ней? — спрашиваю я, откашлявшись. Майко также закуривает и выдыхает дым вверх, следя за клубами дыма в ночном воздухе.
— Спит. — говорит она: — намаялась бедолага. Как пришла, они с Читосе обнялись и давай рыдать. Читосе у нее прощения просила, на колени вставала. Телячьи нежности развела. Ну… вот и спит. В обнимку с Убивашкой. Мягкие все такие. Сентиментальные дурочки.
— Хм. — говорю я: — а мне кажется, что ты тоже слезы вытирала.
— Брехня. — отмахивается Майко: — я-то? Я циничная старая наемница, я за свою жизнь такого повидала. У меня и сердца нет — так думают. Я даже кофе всегда черный заказываю.
— Угу. — киваю я. Мы молчим и смотрим на ночной Сейтеки. Сигарета в моей руке истекает тяжелым дымом.
— Знаешь, я кажется, понял, в чем моя проблема. — говорю я. Майко молчит, она дает мне выговориться.
— Кажется я был слишком пассивен. Слишком плыл по течению. Бац — и случай с сестренкой. Хлоп — пробудились способности. И завертелось. Понимаешь, я как будто жил в музее — ходил вдоль стен и стендов, любовался на экспонаты, но везде словно была прикреплена невидимая табличка «Руками не трогать». — говорю я.
Вслух не сказать, но у меня было такое ощущение, что я живу не свою жизнь, что я уже прожил свою и не имею права что-то портить или менять в этой. Словно впустили в тело на некоторое время и будет неловко, когда заберут обратно, а я тут уже все по-своему переставил. Словно не моя эта жизнь, а так, посмотреть пустили.
Но сегодня я понял, что эта жизнь — моя. Нет больше старого меня или молодого Синдзи — есть я. Кто бы я ни был теперь. И у меня есть жизнь. И как полагается любому, кто ее проживает — за нее надо биться. Надо драться. Сражаться.
За этот свежий ночной воздух и возможность стоять на балконе рядом с другом, который поймет тебя и будет молчать рядом, давая высказаться. За утренний кофе в компании друзей, которые поддержат и защитят в нужную минуту. За тех людей, которые рядом, которых ты — несмотря на все свои усилия отстраниться — все равно уже изменил. Мы в ответе за тех, кого мы приручили — в один голос говорил и старина Антуан де Сент-Экзюпери и маленький Лис.
— Но сегодня я понял, что так больше нельзя. — говорю я: — что это может стоить… много. Такую цену я не готов заплатить. Значит нам надо стать сильными — чтобы никто в этой стране не мог даже подумать о том, чтобы причинить нам неприятности. Надо стать очень сильными, надо привлечь как можно больше союзников и ресурсов. Стать выгодными для всех в этой системе, этом городе, этой стране. Знаешь ли ты, что это означает, Майко?
— Это означает что легенда о Сумераги-тайчо будет жить? — спрашивает Майко, наклоняя голову вбок. Я киваю. Да, в том числе. Но еще это означает, что многим придется умереть. А легенде… легенде — жить.
— Ееее! — вяло поднимает вверху руку Майко, ей сегодня тоже досталось и она устала.
— Долгие лета нашей Сумераги! — говорит она и затягивается сигаретой: — всегда нравилась эта девчонка.
КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ