Л ю б а. Но с Василием-то Ивановичем у нее, наверно, разговор был?
К о с т я. Не было.
Л ю б а. Как — не было?
К о с т я (хмуро). То есть Василий Иванович сказал, конечно, про вас, а она — ничего. Наталья с характером, в отца. Виду не покажет. Вся в себе.
Л ю б а. Ничего не сказала?.. Не спрашивала?.. Ну, идите, идите…
К о с т я. Сейчас машину достану. (Повернувшись к Настеньке, но не глядя на нее.) Как вы думаете, Витька признает меня или, может, заартачится и не поедет со мной?
Н а с т е н ь к а. Говорите невесть что, как не поедет?
Л ю б а (улыбнувшись). С Костей должна поехать ты.
К о с т я. Я и говорю, без нее у меня ничего не получится.
Н а с т е н ь к а. Пожалуйста, я поеду.
К о с т я. Важная какая стала. Давайте руку.
Н а с т е н ь к а. Ничего, я сама. (Независимо и важно уходит.)
Костя за ней. Ушли.
Люба одна. Она сидит на ступеньках крыльца, притулив голову к перекладине, и, утомленная тревогами и волнениями дня, засыпает. Входит Н а т а ш а (она в рабочем комбинезоне). С ней — С т а р и ч о к с п а л о ч к о й.
С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. Тш. Заснула. Ты постой. Постой-ка тут. Тихонечко разбужу ее…
Н а т а ш а. Уйдите лучше. Я сама. И познакомлюсь без вас.
С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. А может, не надо будить? А может, я? Хорошо, хорошо, не сердись… (Уходит на цыпочках.)
Наташа, склонившись, долго разглядывает спящую Любу.
Н а т а ш а (шепотом). Вот какая вы. Я думала, другая вы.
Люба приподнимает голову.
(Выпрямившись, стоит заложив руки за спину, и в упор смотрит на Любу.) Я скажу… Здравствуйте. Я дочка Василия Ивановича.
Л ю б а. Здравствуй.
Н а т а ш а (холодно). Коли устали с дороги, то я сейчас отворю дверь и вы сможете войти.
Л ю б а. Спасибо.
Н а т а ш а (поднимаясь на крыльцо). Войдите, отдохните. Мой отец, Василий Иванович, просил меня. (Снимает замок.) Пожалуйста.
Люба поднимается на крыльцо.
Вода — здесь. В доме ведро. Я скажу, умывальника у нас нет. (Отвернулась.)
Л ю б а. Спасибо. (Вошла в дом и вскоре вернулась с ведром.) Ай-ай-ай, как же у тебя неумыто-неприбранно. Гора грязной посуды, постель с утра не застелена, платье разбросано.
Н а т а ш а. Мне некогда. Я весь день на стройке.
Л ю б а. Надо успевать. На то ты и женщина. Неужто мама твоя такое неряшество терпела?
Н а т а ш а. Нет.
Л ю б а. И я не буду. Воевать буду, а не потерплю. И неужто Василий Иванович до того, как опять ушел на фронт, в такой вот неприбранности жил?
Наташа молчит.
Терпел, конечно. Старался не замечать.
Наташа молчит.
Нет, нехорошо. Он там, внизу, на хуторе, какое дело начал! И мало того, здесь тоже успевал — для тебя, для меня. Гляди, какой дом! И уж наверно хотелось ему прийти, отдохнуть, порадоваться… А ты!.. Огорчила ты меня, ах, как огорчила. (Набрала воду в ведро, ушла в дом и снова появилась на крыльце с какими-то половичками и занавесочками. Выбивает их.) Дрова-то у тебя есть поблизости?
Наташа сидит на приступочке, уткнувши лицо в ладони.
Да ты что? (Подошла к ней.) Ты что, глупая девочка? У меня самой на душе кошки. Думаешь, легко — одной-то? В чужих местах?
Н а т а ш а. Не в чужих, нет… Не глядите на меня, я зареванная. А дрова наложены за печкой… (Порывисто обнимает Любу.) Никогда не рассказывайте ему, как я встретила вас… Забудьте про это… Люба… Можно я буду так называть вас?.. Он всегда так вас называл, когда мне рассказывал… А потом, ночами, втихомолочку я, как дура, плакала, плакала и ненавидела вас…
Л ю б а. И впрямь глупая девочка, совсем глупая…
Обнялись и обе расплакались.
Н а т а ш а. Только не рассказывайте ему, не рассказывайте…
Так, обнявшись, и ушли в дом. Далеко-далеко поют солдаты:
На чужой земле, в походах,
Вспомню о тебе не раз,
Дом с подсолнухом у входа
И прощальный утра час.
Появляется В а с и л и й И в а н о в и ч. Он идет со стороны моря, в походном обмундировании, в шлеме, с автоматом.
Г о л о с Н а т а ш и. Неужели сами шили? Да ведь как вышло — совсем по мне, совсем как раз, словно видели меня…
Она выбегает на крыльцо в новом платье и рассматривает его.
Н а т а ш а. Неужели мне? И вам не жалко? Люба! А Настеньке? Она какая? А может, лучше подарить его Настеньке?
Г о л о с Л ю б ы. Ну, вот еще. Насмотрелась, и хватит. Давай печку растапливать, пока наши с разъезда не вернулись, а то не успеем.
Наташа убегает.
Выходит Л ю б а. Рукава у нее засучены, лицо по-хозяйски озабочено. Не замечая Василия Ивановича, она направляется к колодцу.
В а с и л и й И в а н о в и ч. Люба!
Л ю б а. Ты!.. (Бросается к нему.) Как же ты, откуда ты?
В а с и л и й И в а н о в и ч. Часть тут моя проходит. Вырвался на полчаса. Думал, а вдруг приехала? Думал, вдруг увижу…
Л ю б а. Вот я… вот… (Припав к его плечу, замирает.)
В а с и л и й И в а н о в и ч. А слезы-то зачем, слезы? Я скажу, конец слезам приходит. Гляди! Уже мирный труд торжествует на нашей земле! Я скажу, будь спокойна, будь счастлива.
Л ю б а. Ах, стосковалась я…
В а с и л и й И в а н о в и ч. Жена моя, жена…
Солдатские голоса поют: «Там, у самой сини моря…»
З а н а в е с
1945
ГРИБОЕДОВПьеса в 3-х действиях
Г р и б о е д о в А л е к с а н д р С е р г е е в и ч.
М и х а и л П а в л о в и ч — великий князь.
Л е в а ш е в В а с и л и й В а с и л ь е в и ч — генерал-лейтенант, член Следственного комитета.
Б л у д о в Д м и т р и й Н и к о л а е в и ч — делопроизводитель Верховного суда.
Г р и б о е д о в А л е к с а н д р С е р г е е в и ч.
Б у л г а р и н Ф а д д е й Б е н е д и к т о в и ч — литератор.
А л е к с е й Г р и б о в (Алексаша) — слуга Грибоедова.
Д о к т о р М а к н и л — врач английской миссии.
Э л ь з е в и р а — служанка Булгарина.
Р о д о ф и н и к и н — начальник Азиатского департамента.
Н е с с е л ь р о д — граф, вице-канцлер, министр иностранных дел.
М а л ь ц е в И в а н С е р г е е в и ч — секретарь посольства.
Н и н а Ч а в ч а в а д з е.
А х в е р д о в а П р а с к о в ь я Н и к о л а е в н а — вдова генерала.
Д а ш е н ь к а — ее дочь.
Е р м о л о в С е р г е й Н и к о л а е в и ч (Сережа), поручик, племянник Алексея Петровича Ермолова.
М и щ е н к о — старый кавказский офицер, майор в отставке.
Ш а х н а з а р о в — штабс-капитан, переводчик.
Д о к т о р.
Г о с т и в доме графа Нессельрода.
Ч е р н ь города Тегерана.
К а з а к и, охрана русского посольства в Тегеране.
ПРОЛОГ
Луч света освещает фигуру Г р и б о е д о в а.
Глаза у него завязаны.
Г о л о с Л е в а ш е в а. Снимите повязку.
Луч гаснет. Из тьмы возникает помещение Петропавловской крепости, где заседает Следственный комитет по делу декабристов. На столе зажжены свечи. За столом — генерал-лейтенант Л е в а ш е в и делопроизводитель Верховного суда Б л у д о в. В глубине, совсем в сумраке, — великий князь М и х а и л П а в л о в и ч.
Г р и б о е д о в (снимает повязку). Почему, однако, дорога от Главного штаба в Петропавловскую крепость должна держаться в столь строгой тайне?
Л е в а ш е в. Извольте, не раздумывая, подчиняться правилам, установленным для лиц, находящихся в вашем положении.
Г р и б о е д о в. Тогда, может быть, Следственный комитет ответит мне наконец, долго ли я буду находиться в этом положении?
Л е в а ш е в. О, это зависит исключительно от вас. Вы слишком неразговорчивы. (Блудову.) Прошу.
Б л у д о в. Возникли сомнения насчет некоторых ответов коллежского асессора Александра Сергеевича Грибоедова. Вот. (Читает.) «Ничего не зная о тайных обществах, я никакого собственного мнения не могу иметь».
Г р и б о е д о в. Натурально, коли не знал.
Л е в а ш е в. Не знали? А кого из заговорщиков знали?
Б л у д о в (глянув в бумагу). Ответ. (Читает.) «Я был знаком с Бестужевым, Рылеевым, Оболенским, Одоевским и Кюхельбекером».
Л е в а ш е в. С пятью первейшими участниками мятежа?
Г р и б о е д о в. Я был знаком с Бестужевым, Рылеевым, Оболенским, Одоевским и Кюхельбекером, сохранив память о них как о людях, исполненных долга и чести.
М и х а и л П а в л о в и ч (из сумрака, лениво). А граф Иван Федорович Паскевич… Он… как тебе приходится?
Г р и б о е д о в (только сейчас увидев великого князя и поклонившись ему). Женат на моей двоюродной сестре, ваше высочество.
М и х а и л П а в л о в и ч. Да, да… Елизавете Алексеевне… Императрица Мария Федоровна была крестной матерью ее двум дочкам… Достойнейшая из женщин твоя кузина, Грибоедов!.. (Левашеву.) Продолжайте.
Б л у д о в (Грибоедову). Вы указываете, что в разговорах названных лиц вы слыхивали суждения насчет государя и правительства… И… (листая бумаги) суждения о том, что народ русский задумался о судьбе своей после войны двенадцатого года. Рабство стало ему невтерпеж.
Г р и б о е д о в. Когда бы слыхивал, то подумал: неужели названные лица в своих мечтаниях ушли от нас лет на сто вперед?
Л е в а ш е в. Неясная мысль. Но вы показывали, что в суждениях этих брали участие, осуждая, что казалось вредным, и не на сто лет вперед, а теперь, и желая лучшего.