Н а д я. Искусственно ничего нельзя склеить.
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а. Конечно, это так, иначе разве бы ты поехала? Но ты волнуешься, нервничаешь, я вижу, и это передается мне…
Н а д я. Мама, как же я могу не волноваться? И конечно, я нервничаю. Было бы дико, если бы я была спокойна. Для меня все, все решается сейчас! Неужели это надо объяснять?
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а. Разумеется, нет… Но я не это хотела сказать!
Н а д я (вдруг). Ой, Володя бежит!
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а (взволнованно). Да, он, он!
Н а д я. Он бежит, распахнув куртку, как сумасшедший! Иди задержи его, чтобы я привела себя в порядок, потому что я могу сейчас заплакать, потому что я могу сказать не то, совсем не то… Иди, умоляю тебя…
Елизавета Васильевна торопливо выходит. Надя одна. И кажется, что время тянется невыносимо долго. Может быть, громко тикают деревенские ходики, как бы подчеркивая это. Потом распахивается дверь и вбегает В л а д и м и р И л ь и ч.
В л а д и м и р И л ь и ч. Надя!
Н а д я (резко повернулась к нему). Мои телеграммы! Видишь, вот мои телеграммы!..
В л а д и м и р И л ь и ч. Ах, почтарь! И ведь какая досада! Я уже представлял себе, как я выеду к тебе навстречу…
Н а д я. А вдруг мы бы разминулись?.. Ты… какой-то другой стал…
В л а д и м и р И л ь и ч. Другой? Нет! Ну, смотри — разве не такой, как был?
Н а д я. Потолстел… Честное слово, потолстел.
В л а д и м и р И л ь и ч. Еще бы! Гуляю, охочусь. Воздух — сибирский. После предварилки-то! А вот ты плохо выглядишь.
Н а д я. Ничуть. Это после дороги.
В л а д и м и р И л ь и ч. Нет, плохо, это никуда не годится!
Н а д я. Не преувеличивай, пожалуйста. Не так плохо. (Торопливо.) А как Глеб? Как Старковы?
В л а д и м и р И л ь и ч. Кржижановские по-прежнему в Теси. Это от нас совсем недалеко. С Глебом я по переписке играю в шахматы. А Старковы недавно перебрались в Минусинск. У Тони дочка родилась.
Н а д я. Дочка?
В л а д и м и р И л ь и ч (пристально смотрит на нее). Но ты-то как мне ответила?
Н а д я. Я?
В л а д и м и р И л ь и ч. Да, ты. Когда я тебе написал… Последнее письмо…
Н а д я. Сразу ответила…
В л а д и м и р И л ь и ч. Как ответила? «Женой — так женой».
Н а д я. Разве это не ответ?
В л а д и м и р И л ь и ч. Да уж…
Н а д я. Володя!..
В л а д и м и р И л ь и ч. «Женой — так женой». Пойми тут! Обидеться впору.
Н а д я. Да вот же я, здесь я! Разве это не лучший ответ?
В л а д и м и р И л ь и ч. Лучший! (Подбегает к ней.) Конечно, лучший!
Появляется М и н ь к а.
М и н ь к а. А вот и я.
Пауза.
Газеты разобрали? Перевязывать?
В л а д и м и р И л ь и ч. Завтра, Миняй, давай уж завтра. А ты что таким волком смотришь?
М и н ь к а. А я ничего.
В л а д и м и р И л ь и ч. Тебе что, тетя Надя не нравится?
М и н ь к а. По мне, жили мы без нее и жили бы, как жили.
В л а д и м и р И л ь и ч. Э, брат, а я думал, ты мне друг!
Входит Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а.
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а (Миньке). Пойдем, братец, я без тебя как без рук. Сейчас возьмемся за посуду. Надя, где у нас уложена посуда?
Н а д я. Там, где теплые вещи. На ящике пометка — четвертый.
В л а д и м и р И л ь и ч. Четвертый? А три — с книгами?
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а. С книгами.
В л а д и м и р И л ь и ч. Воображаю, как вы меня проклинали! Но я-то без них погибаю. (Присел на корточки перед ящиком.) Зато теперь богач! (Смотрит на Надю.) Ноги бы поломать этому почтарю! Маринует телеграммы, и ему наплевать, что люди волнуются.
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а (Наде). Какие телеграммы?
Н а д я. Мои.
В л а д и м и р И л ь и ч. А сколько книг запросто пропало!
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а. Вы только о книгах и писали, хоть бы слово о себе.
В л а д и м и р И л ь и ч. Э, нет. В одном из писем я подробнейше описал Шушу. (Достал одну из книг.) «Статистический временник Российской империи…».
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а. Описали прямо как Швейцарию.
В л а д и м и р И л ь и ч. Да ведь точно же! Вы еще увидите наши горы!
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а. Они отсюда не ближе, чем Монблан от Швейцарии.
В л а д и м и р И л ь и ч. А леса? А климат? Лучший в Сибири! Курорт! Вы не поверите, но я даже стихи здесь начал сочинять. «В Шуше, у подножия Саяна…» Правда, на этой строчке так и застопорилось, но все-таки…
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а (в сторону Нади). «Я здорова. Все идет нормально». Курорт.
В л а д и м и р И л ь и ч (не понял). Что?
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а. Я говорю, что, въезжая в вашу знаменитую Шушу, мы завязли в такой грязи, что думали, не выберемся.
В л а д и м и р И л ь и ч. Навоз, Елизавета Васильевна, навоз. И согласитесь, природа тут ни при чем. «Шестой выпуск материалов для статистики фабрично-заводской промышленности Европейской России». Ай да Надя, что за молодец! (И вдруг.) А почему ты нервничаешь?
Н а д я. Я не нервничаю.
В л а д и м и р И л ь и ч (он все время наблюдает за ней). Смотри пожалуйста! Еще и Ключевский! Сколько заплатила?
Н а д я. Двадцать пять рублей за четыре тома. У букиниста.
В л а д и м и р И л ь и ч. Так он же разбойник! Четыре целковых — красная цена.
Н а д я. Попробуй найди. Это же литографированное издание. (Встретилась с ним глазами.) Черствый книжник! Обрати внимание на лампу.
В л а д и м и р И л ь и ч. Лампу? (Встал, подбежал к столу.) Действительно… лампа. Как я сразу не заметил? Она напоминает мне детство!..
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а (Миньке). Ну, чего мы стоим? Брось газеты. У нас дел не перечесть. Пошли, пошли… (Уходит и тянет за собой Миньку.)
В л а д и м и р И л ь и ч. Совсем такая же, как была у нас в Симбирске.
Н а д я. С Маняшей выбирали.
В л а д и м и р И л ь и ч. Ты не представляешь, как это мне дорого!.. Кажется, немного успокоилась?
Н а д я. Немного успокоилась.
В л а д и м и р И л ь и ч. А это что? Перчатки?
Н а д я. Да.
В л а д и м и р И л ь и ч. Лайковые?
Н а д я. Ты же писал о них.
В л а д и м и р И л ь и ч. Разве? Ах, да. Это от комаров. Комары здесь злющие-презлющие. Волки, а не комары. Ты не боишься комаров?
Н а д я. Я ничего не боюсь.
В л а д и м и р И л ь и ч. Ничего?
Н а д я. Ничего.
В л а д и м и р И л ь и ч. И мышей не боишься?
Улыбнувшись, она отрицательно покачала головой.
Вот то-то. А жандармов?
Н а д я. Нет.
В л а д и м и р И л ь и ч. И тюрьмы?
Н а д я. Нет.
В л а д и м и р И л ь и ч. Ну… а ехать сюда? Вместо Уфы — сюда? Ведь это черт знает где! На краю света! Трусила?
Н а д я. Честно?
В л а д и м и р И л ь и ч. Честно.
Н а д я. Чуть-чуть. (Совсем тихо.) Боялась, а вдруг ты меня как-то не так встретишь…
В л а д и м и р И л ь и ч. То есть как это — не так?
Н а д я. Молчу. Но не перебивай, не перебивай меня! Я знаю, Володя, не часто у нас будет своя крыша над головой. И что впереди — неизвестно. Где будем — тоже. И будут разлуки, и, может быть, не одна, ведь так?
В л а д и м и р И л ь и ч. Так.
Н а д я. Я знаю и не боюсь.
В л а д и м и р И л ь и ч. Значит — навсегда?
Н а д я. На всю жизнь.
Зима. Вьюга, метель. В этой метели, в кружении света и снега, постепенно вырисовывается, возникает комната в шушенском доме. Слышно, как завывает вьюга, но здесь тепло, уютно. В л а д и м и р И л ь и ч сидит на низенькой табуретке и сосредоточенно подшивает валенок. Потом откладывает иглу и, аккуратно сложив листки мелко исписанной бумаги, оттягивает вторую половину подошвы и просовывает туда листки. Н а д я, стоя у конторки, пишет.
Н а д я. Я написала так: «Дорогая Лидия Михайловна! Очень беспокоит ваш ревматизм. Носите эти валенки. Они еще хорошие, хотя и не новые, а подошвы у них двойные…»
В л а д и м и р И л ь и ч. Не надо «двойные». «Подошвы подшиты кожей от сырости». Или что-нибудь в этом роде.
Н а д я. Поймет?
В л а д и м и р И л ь и ч. Она опытный конспиратор. Пиши адрес — город Астрахань.
Н а д я. Помню.
В л а д и м и р И л ь и ч. Почерк изменила?
Н а д я. Как смогла. Как будем посылать?
В л а д и м и р И л ь и ч. Оказией через Минусинск, когда поедем на Новый год.
Н а д я. Думаешь, поедем?
В л а д и м и р И л ь и ч. Непременно поедем. Разрешение обещано. Смотри, как метет. Я думаю, Кржижановский с Зиной приедут, Лепешинские, Шаповалов. Ты не представляешь, как сейчас важно нам встретиться. Пойду-ка за дровами на завтра, пока сарай не занесло. (Надевает куртку, выходит.)
Надя продолжает писать. Входит Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а, открывает дорожную корзину, что-то в ней ищет.
Н а д я. Ты не заметила, он шапку надел?
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а. Кажется, нет.
Н а д я. Ну вот, опять.
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а. Понимаешь, Надя, нам надо с тобой поговорить, но лучше без него.
Н а д я. А что такое? Что-нибудь случилось?
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а. Потом, потом…
Возвращается В л а д и м и р И л ь и ч. Он несет охапку дров и складывает их у печки.
В л а д и м и р И л ь и ч. Мне кажется, для того чтобы понять сегодняшний день, надо вырваться мыслью далеко вперед и посмотреть оттуда. А потом отойти назад и посмотреть из прошлого. Тогда-то становится ясно, что делать и с чего начинать. А дрова здорово сырые. К утру немного подсохнут. И я коры хорошей для растопки принес.