Н а д я. А почему шапку не надеваешь? Хочешь простудиться?
В л а д и м и р И л ь и ч. А я бегом — туда и назад. Не представляешь, что делается на дворе, — сбивает с ног. Знаешь, я думал, наивная-то романтика революции кончилась. Наступило другое время. Время мысли и разума. Мы должны жить в трезвой действительности, рассчитывать каждый ход, изучать все условия борьбы. Как в шахматы.
Н а д я. Мамочка, ты куда собираешься?
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а. Я не хотела говорить при Владимире Ильиче, просто неловко. У нас опять не сходятся концы с концами. Мы задолжали лавочнику, на почту…
В л а д и м и р И л ь и ч. Позвольте, позвольте, как же так? Почему я не должен об этом знать?
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а. Вы тут ни при чем!
В л а д и м и р И л ь и ч. А я, изволите ли видеть, ухитрился еще заказать две книги наложенным платежом, не сегодня-завтра принесут.
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а. Владимир Ильич, во всем виновата я! Опять и опять не рассчитала…
Н а д я. Потому что никогда со мной не посоветуешься.
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а. Ну, какая ты хозяйка, Надя, смешно, право.
В л а д и м и р И л ь и ч. Нет уж. Виноват я! Я — растратчик! Назаказал книг, журналов! Разве нельзя было обойтись без «Нивы», без «Финансового вестника»?
Н а д я. К «Ниве» — приложение Тургенева. Ты так хотел.
В л а д и м и р И л ь и ч. Нет, нет! В следующий раз будем на общем совете решать, сколько и что я могу выписывать.
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а. Разве я об этом, Владимир Ильич!
В л а д и м и р И л ь и ч. Что поделать, если меня систематически подводят! Вот смотрите — послал статью в «Новое слово», а журнал закрыли. Написал «К характеристике экономического романтизма», очень важная статья, против теорий народничества, а не печатается и не печатается. Но книгу издадут! Согласитесь, исследование о развитии российского капитализма с ссылками на официальные данные никого не испугает. А пока…
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а. А пока… Уверяю вас, у нас не такое плохое положение…
В л а д и м и р И л ь и ч. Согласен. (Прищурился.) Имейте в виду — правительственные чиновники боятся нас гораздо меньше, чем прежних революционеров…
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а. Вы думаете?
В л а д и м и р И л ь и ч. Безусловно. Хотя бы по одному тому, что мы (патетически) не угрожаем царю бомбами и не стреляем в губернаторов!..
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а. Прикрой дверь, Надя.
В л а д и м и р И л ь и ч. Как вы заметили, мы и отделались-то сравнительно легко — всего тремя годами. А пока они сообразят, что мы за птицы, мы уже будем на воле. Так что надо перебиться… Что поделать, если с издательствами и журналами такая волынка…
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а. Нормальная волынка. Каждый из вас делает свое дело нормально — и вы, и Надя, а вот я — никуда не гожусь. И не спорьте со мной.
Н а д я. Мама!
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а. Что?
Н а д я (достает из укромного уголка конторки зелененькую бумажку). Вот… завалялась…
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а. Три рубля?
Н а д я. Хватит?
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а. За глаза. И в первую очередь отдам лавочнику.
В л а д и м и р И л ь и ч. Преотлично! И лавочнику, в первую очередь лавочнику, вы совершенно правы! Но я-то?.. Хорош литератор! Ни копейки! (Комически развел руками.) Впору заняться сапожным ремеслом!
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а (смеется). Этого еще не хватало!
Н а д я (Владимиру Ильичу). Прогоришь как сапожник, прогоришь!
В л а д и м и р И л ь и ч. А вот нет! А это что? Валенок. А кто подшил? Я! А набойки на твоем башмаке?
Е л и з а в е т а В а с и л ь е в н а. Как дети. (Ушла.)
В л а д и м и р И л ь и ч. Надя!
Н а д я. Что?
В л а д и м и р И л ь и ч. А откуда эти… завалявшиеся?
Н а д я. Видишь ли… Выходит статистический сборник Нижегородской губернии.
В л а д и м и р И л ь и ч. Да, да, да, да. Я всегда был уверен: если бы не Елизавета Васильевна, то мы бы давно варили суп из «Русской мысли» и закусывали статистическими сборниками Нижегородской губернии…
Н а д я (сердито). Посмотрю, как ты обойдешься без этого сборника. (Отвернулась к окну.) Вьюга! Какая вьюга!.. «Мчатся тучи, вьются тучи, невидимкою луна освещает снег летучий…» Володя, а к утру наш дом совсем занесет с крышей, и останется одно лишь окошечко… «Мутно небо, ночь мутна…»
Вьюга за окном стихает. Квартира Старковых и Кржижановских в Минусинске. И чем-то рождественским, предновогодним сразу пахнуло на нас… В углу стоит елка. Ее еще украшают и накрывают на стол — Г л е б К р ж и ж а н о в с к и й, З и н а Н е в з о р о в а, Ш а п о в а л о в, П а н т е л е й м о н Л е п е ш и н с к и й и его жена О л ь г а (в пенсне), С т а р к о в с женой Т о н е й и самый молодой из них — Н и к о л а й О р л о в.
Все празднично одеты, суетятся.
З и н а. Стульев определенно не хватит.
Т о н я. Надо положить гладильную доску.
С т а р к о в. Гениально! Два стула и гладильная доска. Подержите меня, я прикреплю звезду на верхушке. Коля, Пантелеймон, доска в кухне и там еще один стул. (Прикрепляет звезду.)
К р ж и ж а н о в с к и й (помогая ему). Елка — как в лучших домах Минусинска.
Ш а п о в а л о в. А эту вилку куда воткнуть? (Он вообще немного мрачноват.)
Т о н я. Это для рыбы.
С улицы доносится пьяное пение:
Свя-а-тый бо-оже,
Свя-а-тый крепкий,
Свя-а-а-тый бессмертный,
Помилуй на-ас!..
Ух-ха! Ух-ха!
С т а р к о в. Уже! Не дождались двенадцатого часа. Давай-ка гирлянду.
О л ь г а (Тоне). У тебя очень милая блузочка. Сама шила?
Т о н я. Конечно, сама.
О л ь г а. А я не умею. В наших условиях трудновато без этого.
Т о н я. В два счета научишься. Здесь даже мужчины научились.
З и н а. Воображаю Владимира Ильича с иголкой.
Т о н я. Еще как управлялся, ты бы видела.
З и н а. И рюмок не хватает!
С т а р к о в. У Ольги должны быть медицинские банки.
Ш а п о в а л о в. Из медицинских банок я не пью.
Николай выходит и возвращается с гладильной доской, за ним идет Л е п е ш и н с к и й со стулом и табуреткой.
Н и к о л а й. Надежду Константиновну я знаю хорошо, а его видел раз и честно скажу — побаиваюсь.
Л е п е ш и н с к и й. Что так?
Н и к о л а й. Да говорят, ежели при нем скажешь чего-нибудь не то, так он разделает под орех.
Л е п е ш и н с к и й. Это бывает.
Н и к о л а й. Вот и побаиваюсь. Как будто генерал едет.
К р ж и ж а н о в с к и й. А вот мы его и встретим, как генерала! (Старкову.) Пропусти-ка, Базиль, еще эту гирляндочку, самолично склеил. Тащи чуть наверх. Еще. Вот так. Красота!
З и н а. Детство, детство, где ты?
Ш а п о в а л о в. Предрассудки все это.
З и н а. Не скажите, в традициях есть своеобразная прелесть. Чем плохо?
Н и к о л а й. Наверно, хорошо, только у нас елки не делали. На какие шиши? Семь душ, один работник.
К р ж и ж а н о в с к и й. Тихо! Бубенцы.
Все бросились к окнам.
О л ь г а. Кто-то подъехал!
Н и к о л а й. Они!
Т о н я. Ильичи! Ильичи подъехали!
К р ж и ж а н о в с к и й. Встречать, живо!
Веселая суматоха. Одни выбегают в переднюю, другие торопливо зажигают свечи на елке. Звенит колокольчик.
Голоса:
«Ух, наконец-то!»
«Сюда, сюда!»
«А мы боялись, что не доберетесь!»
«Глеб, ты?»
«Я, я, Ильич, собственной персоной!»
«Выехали — было тихо, а в поле началось…»
«Держите его, а я стащу валенки…»
В передней и у входа столпились все, так что по-прежнему приехавших не видно.
Голоса:
«А это Николай, тоже наш, питерский».
«Как же, слыхал про него. Здравствуйте!»
«Не бойся, Коль, генерал не кусается!»
Хохот.
«Глеб, укушу, если будешь щекотаться…»
«Ведите ее в комнату, она совсем замерзла…»
С т а р к о в, Т о н я и Н и к о л а й ведут Н а д ю, на ходу продолжая раскутывать навороченные под ее шубкой платки.
Н а д я. Ну, рассказывай про свою малышку, какая она?
Т о н я. Девчонка вся в меня, вот увидишь.
С т а р к о в. Не в нее, а в меня.
Т о н я. Сейчас увидишь. Что делается, Надюша! Тебя-то я еще и не видела в роли жены и хозяйки!
Н а д я. Ой, какая я хозяйка, у меня все вот так, Тоня…
Н и к о л а й. Надежда Константиновна! Неужели вы меня не признаете? Я с Путиловского. Учился у вас в воскресной школе…
Н а д я. Вы…
Н и к о л а й. Не помните! А это я вам сказал: барышня, научите меня настоящие книжки читать…
Н а д я. Кажется, вспомнила…
Н и к о л а й. Нет, нет… В синей косоворотке, в пиджаке…
Н а д я. Николай Орлов! Коля!
Н и к о л а й. Он самый! Я! Я! Только теперь у меня…
Поглаживает бородку, но тут же сконфуженно замолкает, потому что входит В л а д и м и р И л ь и ч.
В л а д и м и р И л ь и ч. У, какие конспираторы! Елка, свечечки!
К р ж и ж а н о в с к и й. А как же! Новый год — не придерутся.
С т а р к о в. Да, Новый год. И все как в лучших домах. Зажглась елка, а на углу у костра мерзнет шпик, наш вечный страж и спутник.
В л а д и м и р И л ь и ч. Откройте штору, пусть любуется.
К р ж и ж а н о в с к и й. Быть может, вынести бедняге чуточку погреться?
Ш а п о в а л о в. Ни в коем случае.