С т а р к о в. Принято единогласно. Продолжаю. Вы все знакомы, и тем не менее по долгу одного из хозяев этой квартиры начинаю торжественную часть. Компанья невеличка, але бардзо знакомита, как говорят наши друзья поляки. Прошу, Владимир Ильич, весьма уважаемый полицией господин Ульянов, не по возрасту прозванный еще в Питере — Старик, хотя я его ничуть не моложе. А это его супруга. Педагог, и у нее такой же адский характер. Кржижановский Глеб Максимилианович, по тужурке видно, что в прошлом он студент-технолог. И кроме всего прочего, поэт и шахматист, единственный из нас, который говорит нашему Старику «ты». Зина Невзорова, его жена, припомните-ка, как она ловко протаскивала листовки на фабрику Лаферм. Пантелеймон Николаевич Лепешинский, прозывался «Лапоть». Побольше бы таких лаптей нашей Расеюшке! Ольга Борисовна, их супруга, она у нас медик, строгая дама. Александр Сидорович Шаповалов, мрачноватый металлист, но и среди текстильщиков свой брат рабочий. Наш молодчага Коленька с трудом нарастил бородку, чтобы казаться старше. Моя половина — Тоня, отчества не надо, хотя она уже мамаша. И, наконец, я — Старков Василий Васильевич, играю на гитаре и прозываюсь в иных случаях по-французски — Базиль. (Кланяется.)
В л а д и м и р И л ь и ч. Не много нас, конечно. «Компания невеличка». Но все-таки собрались. И это очень важно, что собрались.
К р ж и ж а н о в с к и й. Ефимов еще должен был быть, но он болен, и, пожалуй, всерьез.
В л а д и м и р И л ь и ч. Да, ты писал. А что с ним?
К р ж и ж а н о в с к и й. Оля?
О л ь г а. Функциональный психоз. Мания преследования, Владимир Ильич. Не знаю, что делать.
В л а д и м и р И л ь и ч. Но ведь в Минусинске есть больница?
О л ь г а. Есть. Но тут не с кем говорить. Надо везти в Красноярск. Была я вчера у нашего драгоценного подполковника, просила…
В л а д и м и р И л ь и ч. А он?
О л ь г а. Величественно молчит. Не его, дескать, дело.
В л а д и м и р И л ь и ч. Потому что не просить надо, а требовать. Требовать! (Ходит по комнате.)
Все примолкли.
Не выдержал человек. Вот в чем дело. Не выдержал. А кто виноват?
С т а р к о в. Этап у него был трудный.
Ш а п о в а л о в. Допросы тяжелые.
В л а д и м и р И л ь и ч. Тем более надо было подумать о нем. Поймите — они хотят, чтобы все мы стали живыми трупами. Это их задача, это их цель, а мы будем здоровыми наперекор всему. Так или нет? И душевно и физически. (Кржижановскому.) На коньках катаешься?
К р ж и ж а н о в с к и й. Загляну к тебе в Шушу — увидишь сам! Наперегонки хочешь?
Н а д я. Смотрите, Глеб, проиграете!
В л а д и м и р И л ь и ч. А я не шучу. Ко всем относится. Режим! Строжайшее расписание на каждый день! Утром гимнастика. Колите дрова. Расчищайте снег, потом — за книги. Потом прогулка и небольшой отдых после обеда. Кто занимается языком — прекрасно. Можно перебить легким чтением. А перед сном — шагать, шагать в любую погоду. В десять, самое позднее в одиннадцать — сон!
Н а д я. А сам перестал спать.
В л а д и м и р И л ь и ч (слегка сконфузился). А что я могу поделать, если у меня чертовская бессонница?
Н а д я. Нет, не бессонница. То и дело вскакивает ночью и что-то записывает. Называется, живет по расписанию. Режим.
В л а д и м и р И л ь и ч. Не сплю, да, не сплю. Времени не хватает! И чем дальше, тем хуже. Братцы, считаю дни! Раньше этого не было! А сейчас, когда близок срок… Как же не думать? Ведь надо понять до конца, на каком мы свете, решить…
Ш а п о в а л о в. Вот именно. Все неясно. Кругом разброд.
В л а д и м и р И л ь и ч. Вот я и спрашиваю — как же быть? Не сегодня-завтра кончится ссылка. Попробуйте ответить: с чего будем начинать?
С т а р к о в. По-моему, надо готовиться к новому съезду.
В л а д и м и р И л ь и ч. К съезду?
Тут все загалдели.
К р ж и ж а н о в с к и й. Наверно, еще нельзя.
Л е п е ш и н с к и й. То есть как это — нельзя?
О л ь г а. Почему — нельзя?
К р ж и ж а н о в с к и й. «Почему», «почему». Не готовы.
Т о н я. Ой, проснулась! (Убегает в соседнюю комнату.)
Л е п е ш и н с к и й (переходя на шепот). Так что же, по-твоему, делать?
Слышно, как Тоня успокаивает ребенка, напевая.
После «Союза борьбы», после арестов снова — кружки?
З и н а. Какие кружки? Разве в них дело?
Ш а п о в а л о в. Правильно, кустарщина!
В л а д и м и р И л ь и ч. А как же от нее освободиться, от кустарщины?
З и н а. Мне вот пишут о питерской стачке…
Н и к о л а й. Да не только у нас в Питере. А в Екатеринославе, в Орехове, не слыхали?
Ш а п о в а л о в. А в деревне что творится?
О л ь г а. Студенты тоже…
Н и к о л а й. Аресты, аресты, а все равно не остановить…
К р ж и ж а н о в с к и й. Не только рабочая, но и крестьянская Россия зашевелилась! Правда, волнения пока стихийны, то там, то здесь, но их надо объединить, возглавить…
Т о н я (появившись с малышкой на руках). Да! (Кричит.) Легко сказать — объединить!
О л ь г а. Тише, разбудишь!
Т о н я. А у нас так иногда кричат, что она привыкла. Она от тишины просыпается. О каком объединении можно говорить, когда развелось столько путаников! Кусковы, Струве…
Н а д я. Ты хоть руками не махай.
Т о н я. Тут поневоле размахаешься.
С т а р к о в (берет у нее ребенка). Распутывать, распутывать надо… (Уносит его.)
К р ж и ж а н о в с к и й. Вот именно. Ошибка на ошибке едет и ошибкой погоняет.
Н а д я. Это не просто ошибки. Некоторые договорились до того, что рабочим не нужно никаких Марксов и Энгельсов.
Ш а п о в а л о в. Вот те раз! А кто это написал?
Н а д я. Струве. В «Новом слове». Устарела, мол, Марксова теория. Она возникла шестьдесят лет тому назад, а с тех пор изменились-де материальные условия производства. Так и написал. Знакомая песенка. Нет, тут не распутывать надо, а разрубать!
Н и к о л а й (не выдержав). До чего ж я счастлив, что попал в казематку, а оттуда сюда, в ссылку!
Л е п е ш и н с к и й. Что-что?
Н и к о л а й. До чего здорово, что мы здесь!
Ш а п о в а л о в. Вот те раз! Нашел чему радоваться, чудак!
Н и к о л а й. А как же! Я-то раньше не понимал, что такое эти самые экономисты, или как их там… Думал, они за рабочих. А ведь как хитро! За штраф — воюйте, за копейку — воюйте, а что тебя за человека не считают — это неважно. Не суйся, мол, в калашный ряд. А у рабочего, между прочим, и тут и тут давно пробудилось.
В л а д и м и р И л ь и ч. Вот! Этот разговор мне нравится. Речь, стало быть, о чем? О борьбе за политические права рабочего класса. Нас с самого начала порицают, что мы выбрали путь борьбы, а не путь примирения. А наша задача — создать революционную рабочую партию. Вот нас и тянут со всех сторон в болото. Да, верно, тут дело хитрое, и придется дать бой не только врагам, но и так называемым друзьям.
Л е п е ш и н с к и й. А где? Где этот бой давать?
В л а д и м и р И л ь и ч. Где? (После небольшой паузы.) На страницах своей газеты.
С т а р к о в. Ого! Своей газеты!
В л а д и м и р И л ь и ч. Да. Общерусской газеты революционных марксистов.
Ш а п о в а л о в. Благодарю. Один раз попробовали. На гектографе. И вот — все здесь. Пять тысяч верст от Питера.
К р ж и ж а н о в с к и й. Считай, пять тысяч с гаком.
Н и к о л а й. Ух ты… Своя газета!
Ш а п о в а л о в. А на чем печатать? Я человек опытный. Опять на гектографе? По пятидесяти экземпляров?
В л а д и м и р И л ь и ч. Нет, зачем же? На гектографе не годится. В типографии.
Л е п е ш и н с к и й. В России это невозможно, вы знаете.
В л а д и м и р И л ь и ч (опять выдержав небольшую паузу). А — за границей?
Л е п е ш и н с к и й. Что?
И все смотрят на него молча, вдруг поняв, что он не сейчас это придумал, что он с этим и приехал сюда и только сдерживается…
С т а р к о в. За границей?
Н и к о л а й (весело). Языка не знаю!
В л а д и м и р И л ь и ч. Вот именно — за границей. Вместе с группой Плеханова. Издавать там, а распространять здесь, в России.
Л е п е ш и н с к и й. Плеханов, конечно…
С т а р к о в. Это, безусловно, его участие может решить вопрос об издании.
Ш а п о в а л о в. А как он относится к нам? Не забыл ли в своей эмиграции, как мы выглядим?
К р ж и ж а н о в с к и й. Он не может не считаться с нами. Мы то самое поколение, с которым связано и его будущее.
В л а д и м и р И л ь и ч. Не сомневаюсь, он это понимает.
Ш а п о в а л о в. «Здравствуй, племя молодое, незнакомое…» А он нас не испугается?
Л е п е ш и н с к и й (фыркнул). Как бы мы его не испугались!
К р ж и ж а н о в с к и й. Кто из нас не воспитывался на его книгах? А о чем он писал? А о чем пишет теперь? Разве это не наша линия? А его международный авторитет и огромные связи за границей?..
Ш а п о в а л о в (мрачно). Согласен, мы без него как без рук.
В л а д и м и р И л ь и ч. Я, как и Глеб, уверен, что мы дадим наш первый бой рядом и вместе с ним. Для разногласий поводов нет. (Посмотрел на часы.) Ого! А время-то, время!
Т о н я. К столу! К столу!
Все шумно рассаживаются. Сутолока.
Г о л о с а. Садитесь осторожно, этот стул сломан!
— Предупреждаю, вилок не хватает!
— Да, да, газета станет собирающим центром! Она станет как бы лесами для всего революционного здания!
— Не садитесь с краю, пока не сядут с другого конца, а то рухнем…
— Наливайте вина!
— Почитай Маркса, сколько раз я тебя тыкал в простейшие вещи…
— А ты не тычь, я сам грамотный…
— У всех налито?
— Не хватайте рыбу, это главный удар!
— Ты только подумай — своя газета!
— Старик недаром страдал от бессонницы.