По проходу идут Надя и лысый, полный, веселый человек — Р и т м а й е р. Когда они входят в контору, там никого нет. На спинке стула висит пиджак — это пиджак Владимира Ильича.
Р и т м а й е р. Блюменфельд!
В дверь перегородки выглядывает высокий худощавый ч е л о в е к.
К господину Майеру!
К о р р е к т о р. Он занят. Подождите. (Исчез.)
Р и т м а й е р (Наде). Присядьте, пожалуйста.
Н а д я. Я уже потеряла надежду найти его.
Р и т м а й е р. Да, он побывал в разных местах и все время под разными фамилиями.
Н а д я. Так он, значит, не Ритмайер, а Майер?
Р и т м а й е р. Да, он — Майер, а Ритмайер — это я.
Н а д я. В Праге я искала Модрачека, но это был тоже не он. Модрачеком оказался веселый, усатый чех, с ним было очень трудно объясняться, а когда он понял, стал что-то говорить про Париж.
Р и т м а й е р. Совершенно верно. После Праги наша корреспонденция стала поступать через Париж, но мы в Париже не были.
Н а д я. К счастью, по дороге на вокзал я встретила одного нашего товарища из России, который учился у меня в Питере, в воскресной школе, и он сказал мне, что искать надо Ритмайера в Мюнхене и что он содержит пивную.
Р и т м а й е р. Это я, а не он Ритмайер, и это я, а не он содержу пивную.
Н а д я. Теперь я поняла. Он здоров?
Р и т м а й е р. Господин Майер очень много работает. Ферштеен зи, он и редактор, и главный сотрудник, и выпускающий — словом, поспевает всюду, ну и нам тоже достается. (Улыбается.) Впрочем, как умный «эксплуататор», он превосходно умеет повышать работоспособность каждого из нас, фрау Надя.
Н а д я. О да, эту его способность я знаю. И не думает о себе?
Р и т м а й е р. Нет, не думает, нет. Обедает у одной добропорядочной фрау и терпит ее мучные блюда. А дома у него жестяная кружка, из которой он пьет чай, и она у него висит возле умывальника. Надо наладить его жизнь, фрау Надя.
Н а д я. Где он сейчас живет?
Р и т м а й е р. Он живет пока у меня наверху, в мезонинчике над пивной, под самой крышей! Вдвоем там будет тесно. Вам не понравилась моя пивная, фрау Надя?
Н а д я. Напротив, она мне очень понравилась. У вас так чисто и благородно, как в молочной. И почти никого нет.
Р и т м а й е р. Совершенно верно, мы с господином Майером не очень любим, когда у нас много посетителей. Таких пивных, как моя, вы больше не найдете в Мюнхене. В Лейпциге еще была.
Н а д я. А, понимаю.
Р и т м а й е р. Да, сначала была в Лейпциге. Пришлось переменить адрес. Но мы там делали то же самое «пиво», что и здесь.
Н а д я. Пиво?
Р и т м а й е р (улыбнулся). Да, искристое «пиво». Вы понимаете? Маленькая конспирация. И оно неплохо идет, наше «пиво». В Марселе его грузят на пароходы, отплывающие в Батум. «Пиво» идет также через Стокгольм. Оно пробирается через Восточную Пруссию, Австрию, через Прагу. А сам он, «главный пивовар», как невидимка. Он исчез, растворился. И это уже большая конспирация. Я прямо поражаюсь, фрау Надя, как вы ухитрились его найти!
Н а д я. Как видите, нашла. Правда, если бы не этот мой ученик, пришлось бы поплутать чуть ли не по всей Европе.
Р и т м а й е р. Пришлось бы! Не скажешь, что дело у нас поставлено плохо.
Н а д я. Да, «пиво» удивительное.
Р и т м а й е р. Шеф-повар хорош! А сегодня у него праздник: выходит третий номер и приехали вы! Тсс.
За перегородкой показывается В л а д и м и р И л ь и ч. Ритмайер деликатно исчезает. Владимир Ильич в жилетке, оживлен, на ходу вытаскивает из висящего на стуле пиджака толстый карандаш и, скользнув к конторке, делает торопливые заметки на корректурном оттиске.
В л а д и м и р И л ь и ч. Товарищ Блюменфельд!
Появляется к о р р е к т о р.
Надо разогнать строку. Вставьте шпоны. (Передает корректуру и возвращается к конторке.)
Корректор исчезает.
Н а д я. Герр Майер!
В л а д и м и р И л ь и ч. Надя?! (Подбегает к ней.) Сумасшествие! Да что же это такое?! Как и тогда, как в Шуше, опять проморгал тебя! Я три раза ходил тебя встречать. По моим подсчетам…
Н а д я (по-немецки, выговаривая очень тщательно). Вы на редкость плохо рассчитываете, герр Майер.
В л а д и м и р И л ь и ч. Немецкий осилила?
Н а д я (еще более затрудненно — по-французски). Я вижу, у вас прекрасные организаторские способности, но как жаль, что они не распространяются на меня!
В л а д и м и р И л ь и ч. Французский?
Н а д я (по-английски). Но я прощаю вам, сэр.
В л а д и м и р И л ь и ч. Когда успела? За год — три языка.
Н а д я. Ну, как видишь, еще очень хромаю. В Уфе разыскала немца, и он согласился разговаривать со мной два раза в неделю. А французскому училась на курсах. Но у меня оставалось мало времени. Посуди сам — шесть часов тратила на учеников. Правда, ребята попались славные, дети одного уфимского богача. Ты же знаешь: учить ребят — мое любимое дело, и я засиживалась. А потом французские курсы или мой немец… Ой, но я, наверно, писала тебе об этом?..
В л а д и м и р И л ь и ч. Писала кое-что. Но ты рассказывай…
Н а д я. Болтаю, не могу остановиться.
В л а д и м и р И л ь и ч (улыбается). Рассказывай, рассказывай…
Н а д я. Ну… в общем… возвращалась домой уже в темень, а в доме почти каждый вечер народ, хотя я не такая общительная. Гоняли чаи и — разговоры, разговоры. Только к ночи садилась за самоучитель, по английскому…
В л а д и м и р И л ь и ч. Молодец!
Н а д я. Я, наверно, очень неспособная к языкам, Володя, но, право, это было намного легче, чем догадаться, что ты в Мюнхене и что ты — не ты, а господин Майер. Не Модрачек, не Ритмайер, а Майер…
В л а д и м и р И л ь и ч. Позволь, я специально послал тебе книгу, какой-то дурацкий роман, с подробным адресом для тебя.
Н а д я. Ну вот, дурацкий роман, — его и зачитали барышни на почте.
В л а д и м и р И л ь и ч. А я там подробно нарисовал, как пройти с вокзала, ни у кого не спрашивая…
Н а д я. Да, да… Сидя в Уфе, я многого не понимала.
В л а д и м и р И л ь и ч. Еще бы! Но как я мог написать тебе обо всем подробно?
Н а д я. Это я понимала.
В л а д и м и р И л ь и ч. До разрыва с Плехановым дело не дошло, но мы были на грани.
Н а д я. А теперь?
В л а д и м и р И л ь и ч. Машина, как видишь, крутится. Только внутри порвалась какая-то струна, и вместо прекрасных личных отношений наступили деловые, сухие, с постоянным расчетом по формуле: если хочешь мира, готовься к войне.
Н а д я. Понимаю. Но зато твое «пиво» течет и течет во все уголки России.
В л а д и м и р И л ь и ч. «Пиво»?
Н а д я. «Пиво».
В л а д и м и р И л ь и ч. Ритмайер, значит, уже ввел тебя в курс наших маленьких тайн?
Н а д я. Немного ввел. И про мучные блюда знаю.
В л а д и м и р И л ь и ч. Нажаловался, толстяк. (Обнял ее.) В общем, досталось бедной, а?
Н а д я. Досталось. Я выехала из Уфы — там был мороз. Я в шубе. В Праге на меня все оглядываются. Меня тащит извозчик в цилиндре, я ищу Модрачека, а Модрачек — не ты и ни черта не понимает по-русски… Нет, я становлюсь болтушкой, ведь только что то же самое рассказывала Манеру.
В л а д и м и р И л ь и ч. Не Майеру, а Ритмайеру. Майер — это я, а он Ритмайер.
Н а д я. Оговорилась… И знаешь, «то мне дал адрес сюда? Николай с Путиловского, он был вместе с нами в ссылке, мой ученик в Питере — помнишь? Но его не узнать. Он одет пижоном, у него паспорт на имя сына какого-то московского купца, и он якобы скупает дорогие картины. А в этих картинах провозит твое «пиво»… Я так соскучилась, я все болтаю, потому что все время молчала, молчала… Что с тобой?
В л а д и м и р И л ь и ч (он сидит на стуле, вдруг странно сгорбившись). Ничего, Надя, ничего…
Н а д я. Устал?
В л а д и м и р И л ь и ч (шепнул). Я сегодня совсем не спал. Но эта ерунда! Не пришло еще время уставать… (Поднял голову, улыбнулся ей.) А что, лампа моя шушенская цела?
Н а д я. Была со мной в Уфе.
В л а д и м и р И л ь и ч. И абажур?
Н а д я. И абажур.
В л а д и м и р И л ь и ч. Ты не представляешь, как это мне дорого…
К о р р е к т о р (появляясь). Геноссе Майер, вторая полоса проверена.
В л а д и м и р И л ь и ч. Хорошо. Закрепите шпации и опускайте лист в машину. Проверьте остальные полосы.
К о р р е к т о р. Момент! (Исчезает.)
В л а д и м и р И л ь и ч. Ну-с, теперь-то мне будет полегче! Принимай хозяйство, Надежда Константиновна! Ты давно уже назначена секретарем редакции первой свободной, бесцензурной газеты русских революционных марксистов. «Искра» заждалась тебя! Пожалуйста! (Царственно подводит ее к конторке.) Владей всем этим! Всем, что я накопил для тебя! Плоды трудов моих, хлопот, забот, тревог… Тут рукописи, письма, гранки готовых статей… Вот, вот, вот…
К о р р е к т о р (выглянул). Полосы проверены. Хотите взглянуть?
В л а д и м и р И л ь и ч. Иду. Я сейчас, Надя. (Уходит вслед за корректором.)
Надя стоит у конторки, просматривает рукописи и гранки. Начинает шуметь печатная машина. Потом появляется оживленный В л а д и м и р И л ь и ч. В руках у него свежий оттиск первой полосы «Искры».
В л а д и м и р И л ь и ч. Печатается. Слышишь? Начали.
Н а д я (кивнула). Ага…
В л а д и м и р И л ь и ч. Может, хочешь взглянуть?
Н а д я. Конечно! Но ты посмотри, сколько у меня тут дел! Твои труды не пропали даром. Сколько сотрудников! Сколько новых имен! Кто они? Кто это все пишет? Откуда?
В л а д и м и р И л ь и ч. Из Питера, из Риги, из твоей Уфы. Пишут и пишут, только успевай печатать…
Н а д я (держа в руках гранки). И какая поразительная статья! Значит… (пробегая глазами строчки)