Он говорил мне: будь ты моею,
И стану жить я, страстью сгорая!
Прелесть улыбки, нега во взоре
Мне обещают радости рая…
Зазвонил телефон, висящий на стене, и Шевчик, лениво приподнявшись, дотянулся до него, покрутил допотопную ручку и снял трубку.
Ал-ло! Подотдел искусств. Управделами Шевчик. Он самый. Лично товарища Неховцева нет. Я мыслю, должен сегодня быть. О Боровске знаю. Звонили, звонили уже. Ох, если бы один Боровск! Дел невпроворот. Товарищ, я не глухонемой. Я все понял. Понял, понял. (Повесил трубку, зевнул и снова взял гитару.)
Бедному сердцу так говорил он,
Но — не любил он, нет, не любил он…
Еще когда Шевчик разговаривал по телефону, вошел В о л к о в и ч и остановился в дверях, закурил, иронически поглядывая на Костю. У Волковича ослепительно красные галифе, щегольские сапоги, он перетянут новенькими ремнями, сбоку в кобуре револьвер.
В о л к о в и ч. А Сергея так-таки до сих пор и нет?
Ш е в ч и к (сконфуженно откладывает гитару). Ты каким ветром? (Подозрительно.) Он на коллегии Губнаробраза.
В о л к о в и ч. Что ты говоришь? А я подумал, что он еще на колокольне!
Ш е в ч и к. Ты откуда знаешь?
В о л к о в и ч. Я, голубчик, обязан все знать.
Ш е в ч и к. Понимаю, понимаю, понимаю, Митя, но ты напрасно. Он на заседании. Да, вот так. (Официально.) Вам что угодно, товарищ Волкович?
В о л к о в и ч. А мне ничего не угодно, товарищ Шевчик. Сколько билетиков ты прислал мне?
Ш е в ч и к. На сегодня?
В о л к о в и ч. Нет, на вчера.
Ш е в ч и к (подбрасывает щепки в печурку). На улице, понимаешь, теплынь, а тут, понимаешь, промозгло, как в леднике. (Подошел к столу, роется в ворохе бумаг.) Так-так, значит, — на сегодня. На сегодня, на сегодня… В Чека — двадцать пять, тебе — семь. Согласно требованию и по списку. Но, может быть, Митенька, ты хочешь получить еще?
В о л к о в и ч. Мазила! Мы взяток не берем! И если хочешь знать, эти билетики на сегодня нам вовсе не нужны.
Ш е в ч и к. П-почему?
В о л к о в и ч. А вот это не твоего ума дело. Куришь?
Ш е в ч и к. Н-нет.
В о л к о в и ч. Кури.
Ш е в ч и к. Ого. Папиросы высшего сорта. Лаферм.
В о л к о в и ч. Кури, кури. И знаешь, кому надо передать эти билетики?
Ш е в ч и к (поперхнувшись от дыма). Право, не знаю.
В о л к о в и ч. Красота! Бывшему офицерью из артдивизиона. Знаешь таких?
Ш е в ч и к. Ага.
В о л к о в и ч. Ну вот и договорились. Кроме того, тебе придется самому заглянуть в театр и переписать точно, кто из них был. Ясно?
Шевчик рывком затянулся и тут же закашлялся до слез.
Да-а, курить ты не мастак. (В задумчивости покачивается на носках, зажав папиросу в углу рта и пуская кольца дыма.) Странное дело… В общем, сидели когда-то рядком за партой три неразлучных мушкетера — Сережка, Миша Яловкин, я… И вот… Смешно мне с ними. Как были гимназистами, так и остались гимназистами. Да не пыжься ты, брось папироску, пока не стошнил.
Ш е в ч и к (с облегчением отплевываясь в носовой платок). Ты, Мить, молодец, курил еще до революции.
В о л к о в и ч. С третьего класса. А гимназии, между прочим, уже давно нет.
Ш е в ч и к (уныло). Нету, Митя. Школа второй ступени.
В о л к о в и ч. Малинников по-прежнему витийствует?
Ш е в ч и к. А что ему делается, у него на уроках — как в старое время. Обносился немного, кокарду снял с фуражки и с сумкой для пайка не расстается, а так все прежнее.
В о л к о в и ч. Зубрите про царей?
Ш е в ч и к. Тебе легко говорить, а мне кончать надо. Я только в университет хочу, как и Сережка.
В о л к о в и ч. Сомневаюсь чтоб.
Ш е в ч и к. Верно. Не подхожу по признакам происхождения.
В о л к о в и ч. Это хорошо, что понимаешь суровый закон революции. Классовый подход. Как здоровье папаши?
Ш е в ч и к (хмуро). Болеет.
В о л к о в и ч. А то надо бы мне пофасонистее френчик соорудить.
Ш е в ч и к. Это он как раз может, Мить, хотя частных заказов не берет.
В о л к о в и ч. Ах ты! Не берет?
Ш е в ч и к. Теперь он не на себя, а исключительно на советскую власть работает. Но у тебя, Митюша, возьмет, как у моего друга. Он тебя исключительно уважает.
В о л к о в и ч. Да ты что, шуток не понимаешь? Я на казенном обмундировании, шишка стоеросовая!
Входит М и ш а Я л о в к и н.
М и ш а (как-то мимо Волковича). Здоро́во.
В о л к о в и ч. Привет.
М и ш а (Шевчику). Сергей просил передать, что он пошел в Наробраз и чтобы ты его ждал.
Ш е в ч и к. Невозможно быть управляющим делами, когда заведующий исчезает неведомо куда и я срываю заседание театральной секции, не говоря уже о том, что не знаю, как быть с гарнитуром, из-за которого идет драка у музея с театром, а у меня никаких распоряжений нет.
Входит С а м а р о в - С т р у й с к и й.
С а м а р о в - С т р у й с к и й. Считайте, что дело с гарнитурчиком я проиграл. Товарищ Малинников, Дмитрий Васильевич, вдвинет его в свой морозильник для обозрения времен и будет торжествовать победу. А кто ходит в его музей? Народ ломится в театр. (В сторону Волковича.) Здравствуйте, молодой товарищ.
В о л к о в и ч. Привет.
С а м а р о в - С т р у й с к и й. Вижу в вас, так сказать, представителя лучшей части нашего, так сказать, массового зрителя и спрошу: вы против таких пьес, как «Тетка Чарлея», «Трильби», «Дни нашей жизни», «Измена» Сумбатова?
В о л к о в и ч. Да нет. Нормальные пьесы.
С а м а р о в - С т р у й с к и й. Вот! Слышали, Шевчик?
Ш е в ч и к. Что Шевчик? Что Шевчик? Я не знаю, какая муха укусила Сергея, но, вернувшись из Москвы, он буквально заболел Мейерхольдом.
С а м а р о в - С т р у й с к и й. Да, но мои актеры хотят играть роли, а не кувыркаться на сцене. Я с трудом собрал первоклассную труппу — Мартини, Рощина, Шер… Вы представляете Поликсену Михайловну на трапеции?
В о л к о в и ч. Цирк, как говорит одна моя знакомая девица. А впрочем, что вам стоит разок отмочить футуристическую штучку? И потом дуйте свою «Тетку Чарлею», никто не против. Смех тоже нужен в суровые дни революции. Вы не согласны?
С а м а р о в - С т р у й с к и й. Я-то согласен…
В о л к о в и ч. Тогда в чем дело?
С а м а р о в - С т р у й с к и й. А в том, молодой товарищ, что надо ломать сцену, все декорации выбросить и в центре партера, вместо кресел и стульев, воздвигнуть огромный шар из фанеры.
В о л к о в и ч. Это зачем же?
С а м а р о в - С т р у й с к и й. Таковы пьесочки.
Ш е в ч и к. Учтите — я лично против футуризма. Таким образом, дело упирается в одного Сережу. Разве он один здесь командует?
С а м а р о в - С т р у й с к и й. А если товарищ Фомичев — за?
Ш е в ч и к. Упаси бог, не думаю.
М и ш а. Все это прекрасно, но и Маяковский уже устарел. Не слыхали? В Москве, говорят, вошли в моду какие-то имажинисты.
С а м а р о в - С т р у й с к и й. Оставьте, и знать не желаю!
М и ш а. Ну, разумеется! Хотите про любовь? Или ковыряние в душе? Душещипательные мелодрамы? Или того хуже — фарсы?.. А что говорил Герцен? Мещанство и обывательщина — вот что задушит революцию. В иных случаях это пострашнее полицейщины. А вы чему потакаете?
С а м а р о в - С т р у й с к и й. Значит, Гоголь, Островский, Чехов — мещанство? Шекспир — мещанство? Да наконец, просто легкое и веселое искусство театра — тоже мещанство? (Подхватил гитару.) Нет уж, нет! Если хотите, я артист для публики и знаю ее вкусы. (С необыкновенной для своего возраста легкостью пританцовывая, поет.)
Жизнь наша с горем пополам:
В ней прочности ужасно мало.
Сегодня здесь, а завтра там —
И многих будто не бывало.
Не трудно это разгадать:
Как ни верти, а жить придется —
И нить тонка. Чего ж тут ждать?
Где тонко, там и рвется!..
В о л к о в и ч (подмигнул Шевчику). Видал миндал?
С а м а р о в - С т р у й с к и й (порозовел, веселый стал). Театр есть театр! Э-хе! В Пензе, помню, меня из театра на руках выносили! (Продолжает.)
Вот что заметил я давно:
Из тонкостей, чего нет легче,
Всех лучше тонкое вино,
Когда за глотку схватят крепче.
А тонкий ум, и тонкий вкус,
И все, что тонкостью зовется, —
Все вздор! И я того держусь —
Где тонко, там и рвется!
(Откинув гитару, опускается в кресло, едва справляясь с одышкой.)
Ш е в ч и к (испуганно оглядываясь на Волковича). Да как же можно, да нельзя вам так, Фома Александрович…
С а м а р о в - С т р у й с к и й. Еще как можно! Люди! Крокодилы! Нервы, нервы не дергайте.
М и ш а. Наплевать мне на этот ваш театр! Крокодилам надо из Шиллера. Тут пушки нужны, а не водевильчики. (Декламирует.) «Кто запретит пламени бушевать, когда ему назначено выжечь гнездо саранчи? Как тяготят меня все эти злодеяния! Да посмотрите кругом! Уже трубят трубы! Уже грозно блещут сабли!»
С а м а р о в - С т р у й с к и й (автоматически). «Разбойники». Действие второе. Сцена третья. Но вы безбожно путаете текст.
М и ш а. Мне бы ваши заботы, господин артист для публики. (Шевчику.) Скажи Сергею, что я зайду к нему попозже. Мое тебе с кисточкой.
В о л к о в и ч (приближаясь к Мише). А ты, между прочим, нахамил уважаемому артисту.
М и ш а. А ты, между прочим, считай, что у меня тоже нервы.
Они стоят лицом к лицу.
В о л к о в и ч. Эх, Миша, Миша, лучше бы ты закрасил свою шинельку, а то ходишь как недорезанный гимназист.