С е р е ж а. Не знаю, как бы он поступил.
К р у м и н ь. Лжете! Знаете! Почему вы не позвонили сюда?
С е р е ж а. Но, видите ли… тут… как бы сказать… разные принципы.
К р у м и н ь. Ах да, принципы!
С е р е ж а. Должно быть, вам непонятно. Но меня не этому учил мой отец… и, наверно, дед, и прадед, наверно…
К р у м и н ь. Не кичитесь. Потомственный интеллигент!
С е р е ж а. Я не кичусь, а горжусь этим!
К р у м и н ь. Пустая фанаберия. В другие времена живем.
С е р е ж а. В другие. Согласен. И даже не в те, что год назад. Понемногу начинают понимать, что без интеллигенции далеко не уедешь. И коли старая не годится — новая нужна? А откуда она вырастет?
К р у м и н ь. Не волнуйтесь. Вырастет.
С е р е ж а. На пустом месте ничего не вырастет. Позади сколько накоплено?
К р у м и н ь. Соль земли! Выходит — гладить по головочке каждого контрика, если у него «накоплено»?
С е р е ж а. Я этого не сказал.
К р у м и н ь. А вы не увиливайте, не увиливайте. Отвечайте прямо.
С е р е ж а (хмуро). Я не увиливаю. Я размышляю.
К р у м и н ь. Ох уж мне эти мыслители, философы…
С е р е ж а. Да, я понимаю. Пока что такие, как я, не очень нужны. Иногда даже подозрительны. Но ведь уже наступает завтрашний день! И у него будет совсем другой счет! Вот тогда мне, а не вам по этому счету платить.
К р у м и н ь. Вот как! (Насмешливо.) Значит, я ухожу в прошлое, а вы прокладываете дорогу в будущее?
С е р е ж а. Не прокладываю, но должен быть готов к нему. Требования будут другие.
К р у м и н ь. Отличная мысль! А пока что можно отойти в сторону и не замечать, если рядом совершается преступление против этого самого будущего?
С е р е ж а. Но ведь я пытался объяснить вам, что, например, у вас я служить не могу. Что поделать, если у меня не те моральные принципы?
К р у м и н ь (грохнул кулаком по столу). Чистюля! А вот я проникал в белогвардейские логова, выведывал и доносил! Этой вот рукой самолично расстреливал врагов революции, видел ужас в их глазах, и рука моя не дрогнула ни разу, и на сердце было ясно и чисто! Вот как было в гражданскую!.. Принципы!
С е р е ж а. Но почему вы кричите, если все было так ясно и чисто?
Круминь, не ответив, подошел к окну и разом распахнул обе створки. Донеслись звуки духового оркестра, — очевидно, из городского сада. Сыгрывались, репетировали что-то старое, какой-то вальдтейфелевский вальс, или «Амурские волны», или что-то в этом вкусе.
К р у м и н ь. Свинский городок. И эта музычка.
С е р е ж а. А что?
К р у м и н ь. Вспоминается, знаете, как в саду гуляли офицеришки нашего гарнизона с барышнями и гимназисты вроде вас, а мы, мальчишки из трехклассного городского, выглядывали из-за забора. Дальше нам хода не было.
С е р е ж а. И все-таки детство…
К р у м и н ь. Что?
С е р е ж а. Какое бы ни было, а остается в памяти на всю жизнь.
К р у м и н ь. Может быть, может быть… (Прикрыл окно и повернулся к Сереже.) А ведь я ненамного вас старше, Неховцев, хотя и кажусь почти стариком.
С е р е ж а. Какой вы старик! Класса на два, на три старше.
К р у м и н ь. Вот то-то. Думаете, я один такой?
С е р е ж а. Исторически это уже случалось. При Наполеоне семнадцатилетний Антуан Жюльен был комиссаром революционных войск в Пиренеях.
К р у м и н ь. Я хоть и не Жюльен, но тоже был комиссаром, а вот заниматься в его возрасте прелестями великой русской литературы мне уже не пришлось.
С е р е ж а. Понял.
К р у м и н ь. Очень хорошо, что поняли. Позавидовать можно эдаким размышляющим обывателям! Повылезут потом чистенькие, ни в чем не вымазанные, не замаранные… В сторонке-то — легко?
С е р е ж а (хмуро). Кому как.
К р у м и н ь (усмехнулся). Впрочем, мы с вами здорово испортили им страстную субботу! В городском саду играем вальсики, в святую ночь под их колокольный звон наши ребята вывалят с песнями «Долой, долой монахов, долой, долой попов» и будут размахивать факелами, запустив фейерверк! Что они — эти с куличами?
С е р е ж а. Злятся.
К р у м и н ь. Пусть! И все-таки надо не слишком шуметь, когда начнется крестный ход. А то в прошлом году черт знает что было.
С е р е ж а. Это не по моему ведомству. Мое дело обеспечивать артистами и музыкантами.
К р у м и н ь. Ну что ж, по вашему ведомству, так сказать, у вас наиболее приятная и безопасная часть работы. (Подошел к столу.) Если не ошибаюсь, ваш друг, я говорю о Михаиле Яловкине, соответственно подготовленный к размышлениям, мечтал стать народным учителем?
С е р е ж а. Да.
К р у м и н ь. Ну и как, гражданин Неховцев, можно такому человеку доверить воспитание молодого поколения?
С е р е ж а. Мне кажется.
К р у м и н ь (повышая голос). Того поколения, которое будет создавать, коли на то пошло, наше с вами будущее?
С е р е ж а. Да, можно было.
К р у м и н ь. Думайте, о чем говорите!
С е р е ж а. Я говорю так, потому что знаю Мишу как никто! Он бы жизнь отдал!..
К р у м и н ь. Встречал, встречал и таких. Они нас вешали и расстреливали и клялись декабристами и всеми святыми именами революции…
С е р е ж а. Но ведь Миша…
К р у м и н ь. Бросьте жалкие слова! Мы говорим об убийце!
С е р е ж а (мучительно сжав губы). Знаю.
К р у м и н ь. Возьмите платок, вытрите нос, у вас, кажется, насморк.
С е р е ж а. Нет у меня никакого насморка.
К р у м и н ь. Ну, значит, у меня насморк. Вот я сейчас с удовольствием высморкаюсь. Да, вот так. Мити нет. Нету Мити.
С е р е ж а (встал и — как можно тверже и спокойнее, в упор встретившись с глазами Круминя). Я уже сказал вам, гражданин Круминь, что полностью несу ответственность за это страшное убийство и вместе с Мишей Яловкиным, моим другом, стою здесь, перед вами. Извольте продолжать следствие. Что еще не ясно? Я спрашиваю: что еще не ясно? Готов рассказать и про то, где я просидел два дня, и все другое, что только нужно!
К р у м и н ь. Ничего не нужно. Думаю только, что у семнадцатилетнего мальчишки Антуана, наполеоновского комиссара, недоставало бы времени пропадать два дня на колокольне из-за ерунды.
С е р е ж а (почти шепотом). Я люблю девушку. Это не ерунда.
К р у м и н ь (буркнул). Ладно, ладно… (Перелистал бумаги.) И ведь что оказывается? Оказывается, мне все известно. Оказывается, ни одной новой странички заполнять не надо. Без лишних разговоров все чудовищно ясно. Ужасно ясно! (Пододвинул к Сереже бумагу.) Подпишите. (Грубо.) Прочитай сначала, что подписываешь.
Сережа читает.
Опять играют этот чертов вальс. Или он мне чудится?.. Если бы вы знали, что в эту проклятую ночь, в Загородном, я мог собственноручно размозжить ему голову рукояткой револьвера, потому что одна мысль была как молния: он убил Митю!.. Вот тут и тут подпишите… Да, мог! И уж не знаю, как сдержался. Что вы на меня смотрите? Подписали?
С е р е ж а. Подписал.
К р у м и н ь. Еще тут: «Зачеркнутому верить».
С е р е ж а. А что тут зачеркнуто?
К р у м и н ь. То, что вносит путаницу. Все эти ваши заявления, что признаете себя виновным.
С е р е ж а. Если бы я не осудил себя, я был бы подлец.
К р у м и н ь. Оставим переживания. Вы не дурак и прекрасно понимаете, что дело Яловкина и без того плохо.
С е р е ж а. Да.
К р у м и н ь. Очень плохо. Невольно задумаешься, как доказать, что все это — мальчишество и идиотство.
С е р е ж а (потрясенно). Вы хотите спасти его?!
К р у м и н ь. Я не спасаю врагов революции, а караю их.
С е р е ж а. Но вы сказали…
К р у м и н ь. Что я сказал? Его дружков, подлое это офицерье, мы расстреляем без жалости, можете не сомневаться. А вот вам самое время подумать не об Яловкине, а о своем бывшем друге, о Мите Волковиче.
С е р е ж а. Мы давно перестали с ним встречаться. У нас ничего не осталось общего.
К р у м и н ь. Жаль, что не встречались.
С е р е ж а. Ничего хорошего из этого не вышло бы. Он со всеми разговаривал снисходительно и свысока.
К р у м и н ь. Со всеми? Нет. С вами — может быть. Вам это понятно? Он выбрал ясную и прямую дорогу, как и полагается мужественному человеку в наше время.
С е р е ж а (хмуро). Дороги разные бывают, даже когда одна цель. И характеры бывают разные.
К р у м и н ь. Насчет характеров — верно. Я его уважал. Этого мальчика я уважал. Редко кого так уважал. Он был воин! (Метнул взгляд на Сережу.) А ваш мальчишка Яловкин…
С е р е ж а (почти вскрикнул). Что он? Ну что он?.. Вы же сами сказали, что во всем разобрались… и что все это… и что он…
К р у м и н ь. Мне не только разобраться надо, но и решать надо. Я чекист. Уразуметь можете? Личные чувства — побоку. Я обязан обо всем подумать. И о будущем, между прочим, не меньше, чем вы и ваш учитель истории. (Выдернул листок.) Возьмите пропуск.
С е р е ж а. Пропуск?
К р у м и н ь. Ну да. Идите. Когда в Москву?
С е р е ж а. Как только придут бумаги.
К р у м и н ь. Значит, в университет?
С е р е ж а. Да.
К р у м и н ь. Добро.
С е р е ж а (взволнованно). Вы видели, как много я пережил здесь… Но теперь знаю, знаю — я тоже должен быть воином, чтобы не сбиться со своего пути! А путь мой нелегкий, очень нелегкий, вы же понимаете это, товарищ Круминь!
К р у м и н ь. Ты учиться, учиться едешь! Помолчи! (Нажал кнопку звонка.) Еще подпишите. Обо всем, что здесь говорилось, обязуетесь не разглашать. Ясно?
Вошел А н д р ю х и н.
(Андрюхину.) Яловкина на допрос. А товарища Неховцева пусть проведут через двор на выход.
А н д р ю х и н (угрюмо). Проходите, товарищ Неховцев. (Пропустив Сережу, задерживается.) Там ихняя чертова старуха ломится.