Л ю б а. Какие разговоры?
Г а л и н а В а с и л ь е в н а. Ах, боже мой, нельзя так, Люба! У вас прямо все на лице и написано.
Л ю б а. Что написано?
Г а л и н а В а с и л ь е в н а. Счастье ваше. (Понизив голос.) Со мной бы поговорили, я бы вас научила. Не знаете, какой городок? Моментально разнесется…
Л ю б а. Вы о чем?
Г а л и н а В а с и л ь е в н а. Потихоньку надо, дорогая моя. Осторожно. А вы даже похорошели вся!
Л ю б а (залилась краской). Просто блузочку новую надела. Сегодня комиссия приезжала…
Г а л и н а В а с и л ь е в н а. Боже мой, я понимаю, я сочувствую. Но если так себя вести, то пеняйте на себя. Вот сегодня я дедушку, вашего папашу, спрашиваю, кто колодец сделал, а он — я, говорит, я, — нарочно громко.
Л ю б а. Да ведь это же Василий Иванович, а не он.
Г а л и н а В а с и л ь е в н а. Смешно подумать! Неразумная вы женщина, не кричите об этом. Не выставляйте наружу чувств. Понятно? Такая простая техника… (Улыбнулась, уходит.)
Люба смотрит на Сабунова, который стоит в стороне и исподлобья наблюдает за ней.
С а б у н о в. Как раз подругу себе и нашла, вертихвостку эту.
Л ю б а. Вы знаете, не подруга она мне. Лучше скажите, что за разговоры происходили без меня?
С а б у н о в. Плохие разговоры.
Л ю б а. Колодец кому-то не понравился?
С а б у н о в. Мне не понравился. (Грозно.) А ну, смотри мне в глаза.
Л ю б а (тихо). О чем вы, батя?
С а б у н о в. Отвечай. Знаешь, о чем люди болтают?
Люба молчит.
Поняла? Еще отвечай. Правду они говорят или нет?!
Л ю б а. Правду. Да не ту, что думаете вы. У меня по-серьезному.
С а б у н о в. Да ты что, ополоумела? Где ж серьезность эта, или я ослеп? Ведь он к себе вернется, а ты?.. Витьку взяла, ведь он как внук мне! Сестру воспитываешь — Настьку мою! У тебя был муж. Герой гражданской войны. Железнодорожник! И сама — какого уважения достигла? На тебя смотрят. Первая должна соблюдать. А ты…
Л ю б а. Не смеете так говорить. Не понимаете.
С а б у н о в. Не понимаю?
Л ю б а. Перед людьми мне прятаться нечего. Моя совесть чистая. Коли хотите знать… как жила, так и буду жить!
С а б у н о в. Так и будешь жить? (Ударяет ее по лицу.) Позор!
Л ю б а (рывком отбросила его руку). Не отец вы мне после этого! И не дочь я вам! Не дочь! (Быстро ушла.)
С а б у н о в. Не дочь?.. Не дочь…
Выбегает А л е к с е й, за ним, как буря, Е л и з а в е т а.
Е л и з а в е т а. Я тебе твоего права уступать не позволю! Где подарок? Почему тебя подарком не наградили?
А л е к с е й. Елизаветушка, не хватало. Я ж сам в комиссии, руковожу, понимать должна…
Е л и з а в е т а. Как я на люди покажусь?.. Где мое новое платье? Коли его нет на мне, значит, кто мой муж? Лодырь?
А л е к с е й. Елизаветушка, да кто же не знает меня на станции…
Е л и з а в е т а (наступая на него). Я заставлю тебя! Действуй! Требуй, стучи кулаком, напирай, грози, доказывай, во все места жалуйся, на все корки разделывай, всех начальников пуши, пусть знают, пусть, что ты в праве своем…
На ее выкрики показывается Л ю б а; Сабунов, как только она вышла, уходит.
А л е к с е й. Елизаветушка…
Е л и з а в е т а. Не перечь!
Появились В а с и л и й И в а н о в и ч и К о с т я.
В а с и л и й И в а н о в и ч. Расшумелись невесть с чего, а я вам газетку дюже интересную принес…
Е л и з а в е т а (запнувшись). А?
В а с и л и й И в а н о в и ч. Между прочим, про ваши станционные огороды написано.
Е л и з а в е т а. А ваше какое дело? А вы кто такой тут, чтобы встревать?
В а с и л и й И в а н о в и ч. Я скажу, соседи все-таки. Вы слушайте, слушайте. (Читает.) «Огороды в настоящий момент — важнейший участок для улучшения жизни трудящихся, а многие недооценивают и, рассчитывая на чужой труд, относятся к работе на общественных огородах халатно». Понимаете?
Е л и з а в е т а (упавшим голосом). Ну?
Люба, улыбнувшись, посмотрела на Василия Ивановича.
В а с и л и й И в а н о в и ч (выдержав паузу и повышая голос). «Тем более надо отметить работу женщин нашей станции, которые образцово провели весенние посевы».
Е л и з а в е т а (расплываясь от удовольствия). Они напишут! Я Ганьку Винчугову разве что лопатой не подгоняла…
В а с и л и й И в а н о в и ч. Уж не знаю как, а пишут вот что: «Бригада во главе с женой нашего передового диспетчера товарища А. Сабунова показала пример…»
Е л и з а в е т а. Неужто так и написано?
В а с и л и й И в а н о в и ч. Возьмите, почитайте сами…
Е л и з а в е т а. И возьму. Давайте, что ли. (Берет газету.) Леша, пойдем, а то еще опять кричать начнут.
Уходит с Алексеем, который оглядывается и весело подмигивает Василию Ивановичу.
В а с и л и й И в а н о в и ч (Елизавете вслед). Голову под кран не забудьте, голову. Очень помогает от прилива крови.
Алексей и Елизавета ушли.
К о с т я. Ведь вот из-за тряпки на какой крик способна. Оттого, что сидит и ничего, кроме своего носа, не видит.
Л ю б а. Снаружи, может быть, и так. Народ у нас простой, иной раз даже грубый, это правда. Жизнь трудная.
К о с т я. Трудная? В очереди постояли — вот и все, что знаете. А когда город горит и с детишками под бомбами в степь бегут — это знаете?
Л ю б а. Под бомбами не были, но тоже понимаем, что такое война.
В а с и л и й И в а н о в и ч. А все ж таки стыдно смотреть, из-за чего ссорятся.
Л ю б а (быстро повернулась к нему). А я думала, понимаете вы.
В а с и л и й И в а н о в и ч. Ей бы мужа другого, Любовь Никитична.
Л ю б а. С вашей мужской точки зрения, может, правда. А она, коли хотите знать, о подарке кричит от самолюбия своего, ни от чего больше. Она мужем своим гордиться желает! Такие вот, как Алексей, мужчины наши, которые остались и не пошли на войну, да жены их, — думаете, мало таких, — они за десятерых работают, себя не жалеют, ни на какие трудности не жалуются. А вы с какой стороны на них смотрите, что видите?
В а с и л и й И в а н о в и ч. Мы не про них. Мы не женщинами, а бабьем возмущаемся.
Л ю б а. Бабьем! А что было бы с детишками вашими, кабы не стало этого бабья? Я про себя скажу: мне легко. У меня один Витюшка да Настенька. А вот хотя бы Зинаиду Гурилеву возьмите, вон там живет. Она голосиста, Елизавета рядом с ней тихоня. Так на ней пятеро висят, мал мала меньше. И все сытые, чистенькие, и в доме порядок — глаз радуется. А ведь это же геройство — семью, детей уберечь. Думаете, не ради них кровь проливают? А для чего, как не ради них? Как не ради того, чтобы нашим детям счастье? А вы — «в свое корыто уткнулись, не видят ничего». (Ушла.)
Василий Иванович и Костя некоторое время сидят молча.
В а с и л и й И в а н о в и ч. Понял?
К о с т я. Понял то, что нет у меня больше сил из-за этих вот палок сидеть без дела. (Встает, решительно взмахнув костылями, и идет в сторону улицы.) Тотчас выбегает Настенька.
Н а с т е н ь к а. Не ходите далеко, вам же трудно!
К о с т я. А вам не трудно каждый день после школы за пять километров в колхоз бегать и обратно?
Н а с т е н ь к а. Так я ж здоровая. И вся школа так. Людей-то сейчас мало. А потом — практика. Так я, может, агрономом буду. (Фыркнула.) И верно, что бегаю. Времени не хватает, вот и бегаю…
К о с т я. Зато у меня чересчур хватает. (Ушел.)
Настенька побежала за ним. Василий Иванович один.
Потом появляется Л ю б а.
Л ю б а. Простите, что раскричалась я. Может, несправедливо.
В а с и л и й И в а н о в и ч. Все правда, что сказали, Люба.
Л ю б а. Разволновалась. И с отцом разговор был.
В а с и л и й И в а н о в и ч. Разговор? Об чем?
Л ю б а. Да так. Дела разные. (Вдруг сразу светлея.) А я благодарна вам.
В а с и л и й И в а н о в и ч. Это за что же?
Л ю б а. Много за что.
В а с и л и й И в а н о в и ч. Что вы, Любовь Никитична.
Л ю б а (улыбаясь). Нет, правда. Смотрите, как с Елизаветой нашей деликатно управился. Вот какой! Прямо смех. (Подошла к колодцу.) Каждый день возьмет и что-нибудь строит. Сад-то у меня какой стал! Глядите, деревца словно ожили!
В а с и л и й И в а н о в и ч. Не могу видеть, когда дерево неухоженное стоит. А вишня у вас плохая.
Л ю б а. Хозяйка плохая.
В а с и л и й И в а н о в и ч. Неправда, хорошая хозяйка. Да только, когда мужик в доме, сразу все по-другому идет.
Л ю б а. Верно. Бабе заступа нужна, — по себе знаю. Сколько лет одна. Ой, что я… Тоже еще разговор начали!.. (Отвернулась, склонившись над колодцем.) Глубина-то какая, глубина. И дна не видно. Как омут.
В а с и л и й И в а н о в и ч. Отстоится денек, и будет видно. У вас тут вода близкая. А хоть бы и глубже? Для меня эта работа — счастье. Я скажу, до чего человек к своему делу привязан.
Л ю б а. Вернетесь вы к своему делу, уверена я.
В а с и л и й И в а н о в и ч. Вы знаете, вернусь, да не тот. Ходишь и думаешь, а рассказать даже вам нельзя.
Л ю б а. Говорили один раз. Больше не будем.
В а с и л и й И в а н о в и ч. Молчу. Давно сказали мне, чтобы — не забывал, помнил.
Л ю б а. Разве можно сейчас не помнить? До хутора вашего, до Михайловского, — далеко. И что там — неизвестно. И страшно об этом думать. А не думать нельзя. И вам, и мне.
В а с и л и й И в а н о в и ч. Всегда об этом говорите.
Л ю б а. А иначе как? А если бы не так вела себя — что ж, хорошо было бы? Разве хорошо?
В а с и л и й И в а н о в и ч. А так — хорошо?
Л ю б а. Не смейте говорить. У вас дочка, жена! Семья, семья ваша. Где они, представляете? Да ведь это и мне по лицу! И мне!.. Как можно… У вас волосы седые на висках. Сколько горя-то человеческого видели…