Идут: В а с и л и й И в а н о в и ч, Е л и з а в е т а, А л е к с е й, С а б у н о в, С а м с и к о в, В а р в а р а и с о с е д к а Любы.
В а с и л и й И в а н о в и ч. Я в тех местах вырос, знаю все дороги и тропки. Некуда им податься. Хутор Михайловский у самого моря. Прижали их там. Командир, слыхали, прямо на это и указывал.
Е л и з а в е т а. А про железнодорожников слыхали, что сказал? Он оказал, не мало они поработали для победы. И здесь, у нас! (Обнимает Алексея.) Лешенька!
А л е к с е й (смущаясь). Ну, ну, Елизавета, ведь люди…
Е л и з а в е т а. А что? Муж ты мой, муж!
С о с е д к а (Самсикову). Ты, солдат, объясни ты мне еще про сводку. Сынок-то, Андрюша мой, он на Украинском, он аккурат на Украинском.
С а м с и к о в. Значит, там, у нас! Про Киев слыхали?
Г а л и н а В а с и л ь е в н а. Я с Киева. А что вы скажете за вашу Винницу…
С а м с и к о в. Винницкое направление…
В а р в а р а. Фе-едя!
Е л и з а в е т а. И еще сказал, поздравляю вашу станцию и благодарю от Красной Армии…
С о с е д к а (Самсикову). Да ты не уходи! Красавец! Ты же крови своей не жалел, чтобы дожили мы до такого дня!
С а м с и к о в. Что вы, мамаша… Я ж временно раненый, в бездействии я… это им, бойцам на фронте, слава!
С а б у н о в. Полководцам нашим слава! Русским солдатам слава!
Все примолкли, взволнованные. Стало очень тихо. И потом, в этой тишине:
С о с е д к а (Самсикову). Не тоскуй, что не с ними. Милый, ты еще повоюешь, я вижу! Гляди, какой здоровый стал, румяный. Идем, идем, галушек дам, твоих, винницких…
С а м с и к о в (взволнован). Я, мамаша…
С о с е д к а. У меня же сынок, Андрюшечка мой, на твоем, на Украинском. Такой же, как ты, солдат, и как вот Василий Иванович наш… Солдаты мои дорогие… (Обнимает их.)
В а с и л и й И в а н о в и ч (посмеиваясь). До галушек-то мы охотники. Да ведь не заслужили пока еще… Он прав.
С а м с и к о в. Заслужим! И коли моя Винница сейчас в огне от бомб страдает…
В а р в а р а. Фе-едя!
С а м с и к о в. Я и говорю — страдает. И я страдаю. Спасибо вам, мамаша.
Отходит к Варваре.
С о с е д к а. А как хорошо-то, как хорошо! Вернетесь вы оба вскорости в свои родные места, к своим родным людям, после стольких-то лет, после ранения, чужих мест…
Варвара решительно уводит Самсикова.
Уж простите нас, коли были неприветливы-неласковы, не поминайте лихом. И вы, Василий Иванович, в своем хуторе лихом не поминайте. И чтобы счастье было вам, заслужили вы его…
Идет Л ю б а. Она возвращается с дежурства. Увидав ее, соседка сразу запнулась и смолкла.
С а б у н о в (Елизавете, нарочно громко). Собери-ка мне чего-нибудь поживей, каши, молока. На дежурство спешу, или забыла? (Ушел в дом.)
Е л и з а в е т а. И правда! Что за разговоры когда дел невпроворот. (Соседке.) А что это тебя словно святой Кондратий прихватил? Никакого представления тут нету! (Скрылась в доме.)
С о с е д к а. Господи! Господи! (Глянула на Василия Ивановича, на Любу, всплеснула руками и побежала со двора.)
Г а л и н а В а с и л ь е в н а. Любинька! И верно! Наш-то Василий Иванович уезжает! Смешно подумать, совсем уезжает!
В а с и л и й И в а н о в и ч. Да нет же. Рано еще об этом думать… Я скажу, стоял тут, Любовь Никитична, эшелон у южного семафора. Командир собрал народ, рассказывал насчет фронта, разбирал сводку… Какие вести-то!
Г а л и н а В а с и л ь е в н а. Хоть и так, а нам все ж таки грустно. (Посматривая на Любу, уходит.)
Л ю б а. Конечно, грустно: друзей провожать. Но я рада. Подумайте, домой человек едет, жену, дочку увидит, счастье какое! Рада я от всей души, а прощаться — грустно. (Улыбнулась.) Пироги печь будем, провожать будем! (Ушла в дом.)
Выходит С а б у н о в, одетый в железнодорожную форму, при медалях и георгиевском кресте, с авоськой в руках.
С а б у н о в. Рано еще празднички устраивать. Настька! Бери литеру «бе», беги в магазин, селедку по осьмому талону выдают. (Ушел.)
Н а с т е н ь к а (Косте). Значит, и вы собираетесь? И вы, и Василий Иванович?
К о с т я. Так ведь там люди нужны! И ведь это к своему морю!
Н а с т е н ь к а. А книга-то как же, роман в трех томах?
К о с т я. Помолчали бы, ведь просил! Коли друг, забудьте об этом.
Н а с т е н ь к а. Забуду. Пожалуйста. (Бежит, цепляясь за изгородь, и падает.)
К о с т я. Господи, опять ушиблась.
Н а с т е н ь к а. Ничего подобного. Я нарочно, чтобы доказать. (Ушла, прихрамывая.)
Василий Иванович и Костя.
К о с т я (растроганно). Не разберешь, что болтает. Хочет сказать одно, говорит другое.
В а с и л и й И в а н о в и ч. Они все такие, Сабуновы, — колючие. Но ты ее не забывай!
Вышел А л е к с е й, тоже в форме, в кармане — бутылка молока.
А л е к с е й (с неловкостью). Добрый вечер!
В а с и л и й И в а н о в и ч. Да видались же полчаса назад. Вы на дежурство?
А л е к с е й. На дежурство, на дежурство. На всю ночь. (Хотел что-то сказать, но не сказал — ушел.)
В а с и л и й И в а н о в и ч (Косте). Я скажу, не забывай ее. В хорошем месте мы с тобой жили, старик, в хорошем доме.
Вышла Е л и з а в е т а, в рабочем платье, в сапогах. На плече у нее грабли, лопата, в руках ведро.
Е л и з а в е т а (будто даже и не в сторону Василия Ивановича). Провожать будем, плакать будем, а проводим — через день забудем. (Ушла, вскинув голову.)
В а с и л и й И в а н о в и ч. Через день? Глупая Елизавета! Вот и она от меня свою Любу защищает.
К о с т я. Почему защищает? Что вы, Василий Иванович!
В а с и л и й И в а н о в и ч. Не понимает, потому и защищает. Гордость сабуновская, честь. Эх, старик…
К о с т я. Что?
В а с и л и й И в а н о в и ч. Я скажу, война несет смерть и разрушение. Но она еще калечит человека изнутри — его душу калечит. И победителем будет тот народ, который не устрашился ее ударов и душа у него уцелела! Понял? Вот я о чем думаю, когда думаю о Любовь Никитичне, о твоей Насте, об их доме.
Прошумел поезд. Солдатские голоса поют: «Там, у самой сини моря…»
Любина песня.
Сидят молча. На крыльцо выходит Л ю б а.
Л ю б а. Поскольку большой праздник сегодня, а у вас особенный, пожалуйста, отобедайте с нами, Василий Иванович. И вы, Костя, прошу вас. (Стоит, улыбаясь.)
Василий Иванович и Костя идут в дом.
Люба одна.
Опять прошумел поезд.
(Припав к двери, словно силы сразу оставили ее.) Как же я-то теперь? Мне-то как?.. А у него? Что у него там? И не спросить, и не узнать, может быть, никогда.
З а н а в е с
Море в туманах, его и не видно совсем. Где-то вдали одиноко мигает огонек костра. Сбоку чудятся не то деревья, не то очертания полуразрушенного здания.
Тишина.
Входят В а с и л и й И в а н о в и ч, К о с т я и С т а р и ч о к с п а л о ч к о й.
С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. Да ведь как сказать, вроде тут. Тут, пожалуй, и стоял твой дом.
В а с и л и й И в а н о в и ч. Вроде — стоял. (Косте.) Я скажу, вот и приехали мы, старик. Давай устраиваться. Костер раскладывай, а мы потолкуем. (Старичку.) Сколько ж народу у тебя тут на хуторе?
Костя разжигает костер.
С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. На хуторе? Да ведь как сказать. Ежели без тебя и без Константина, то выходит — я, Никодим Петров…
В а с и л и й И в а н о в и ч. Жив старина?
С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. Жив. Действует. Ну, вот он. Затем, значит, пацанчик один, Гаврюшка мартюшковский, помнишь?
В а с и л и й И в а н о в и ч. Помню. Вырос, поди?
С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. Вырос. Первый у меня помощник.
В а с и л и й И в а н о в и ч. Видишь, вот уже трое. Кто же еще?
С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. Да ведь как сказать… Вот и все народонаселение пока что. Сам понимаешь…
В а с и л и й И в а н о в и ч. Робинзоны. Понятно. (Косте.) Я скажу, почаевничать теперь самое время. (Отвязывает котелок.)
С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. Ты это не спеши. Колодцы у нас все позасыпаны. За водой надобно к самой речке бежать.
К о с т я. К речке?
С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. А как же? (Встал.) Куды тебе, я сам принесу. Сиди, ногами поправляйся.
В а с и л и й И в а н о в и ч (Старичку). Нет уж, давай мне. (Уходя.) Это правильно, что колодцы засыпаны. Молодцы. То-то им было здесь без воды подходяще!.. (Ушел.)
К о с т я. А Наташа его — верно, что жива, здорова?
С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. В городе, в городе, я ж объяснил… Да ведь как сюда рвется! Отца ждет, и мать здесь схоронена, и родное место для нее, понять надо. Я же ж говорю, каждую субботу обязательно приходит.
К о с т я. Думаешь, придет? (Помолчал.) А Марию Степановну здесь и схоронили?
С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. Здесь, а как же. Я ж ему все по самой сущей правде объяснил. И напрямки. Не баба он. Это им, бабам, с подходцем надо. Схоронили честь честью, благородно. Слава богу, что померла-то она до того, как фашист пришел.
К о с т я. А когда — пришел? Вы — что?
С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. Мы? Нас было немного, Константин. Засыпали перво-наперво колодцы, сховали артельно-колхозное имущество, все до единого, и ушли в степь. Отсиживались в буераках. Кто мог, до партизан добрался. С нами и Наташка его была.
К о с т я. А она как?