толе, хотя тоже косил глазом на ее великолепные ноги, вышколенно исчез, а я предложил Инессе невинно:
— Теперь халат можно и снять…
Она поинтересовалась:
— А нужно ли?
— Нужно, — сказал я горячо, — у меня аппетит будет лучше. И вообще почудится, что жить стоит!
Она раздвинула губы в улыбке, показывая ровные красивые зубы с острыми кромками, как у молоденькой девушки, какие бывают только у подростков и у тех, кто ставит металлокерамику у очень хорошего дантиста.
Не вставая, распустила пояс, дразняще повела плечами, халат послушно соскользнул по шелковой гладкой коже. Она так и осталась сидеть, словно в белой пене, с довольной улыбкой посматривала на мое лицо, когда я то и дело невольно задерживал взгляд на ее полных грудях.
После обеда она оделась довольно быстро. Я смотрел, как перед зеркалом подводит карандашом линию губ, помады почти не видно, как и косметики, а когда водрузила на переносицу массивные очки, я сказал одобрительно:
— До чего же здорово…
— Что? — поинтересовалась она, не поворачиваясь от зеркала.
— Этот вот контраст… Строгая такая леди, само воплощение сурового бизнеса, а затем р-р-р-раз!.. и великолепнейшая нудистка!
Она приподняла брови, словно в удивлении, но я понял, что лишь рассматривает мимику, вживаясь в роль неприступной строгой леди то ли бизнеса, то ли еще чего воинственно-неженственного. Отодвинулась, смотрела строго и придирчиво.
— Ну как?
— Бесподобно, — сказал я искренне.
— Никто не заподозрит во мне нудистку?
— Никто, — заверил я. — Так когда у вас демонстрация?
Она задумалась, сдвинула плечами.
— Я же говорила, когда уточним программу фестиваля, решим и насчет демонстрации. Планируем на завтра, но в котором часу — уточним. Сейчас собираем координационный совет. А что, есть желание посмотреть?
— Еще бы, — ответил я. — Только у меня тоже программа ой-ой, палец не просунуть. Хотя бы одним глазком…
— Все будет транслироваться по телевидению, — успокоила она. — Правда, в вечерних новостях, когда дети уже спят.
Я ухмыльнулся.
— Я начинаю верить в свою везучесть.
Выйдя из отеля, я сразу выехал на места высадки нелегалов, но до воды так и не добрался, даже не увидел издали кромки моря. Сотни, если не тысячи ярких палаток, а между ними сидят и лежат тысячи и тысячи иссиня-черных негров, более черных, чем голенища генеральских сапог, и с такой же блестящей кожей.
По периметру все обнесено колючей проволокой, дежурят уже не полицейские, а солдаты на броневиках и танках. Беглецы не пытаются протестовать или качать права, это все потом, когда обживутся и обнаглеют, когда захотят создать и обустроить свою Африку посреди Европы, а сейчас это просто дрожащие овечки, что безумно счастливы подаренной одежде, сытной еде и даже тому, что не бьют, как было там, на родине.
Меня сопровождал комиссар по правам человека. Я смотрел на его удрученное лицо и видел, что за те тридцать лет, что он занимается этими нелегалами, он прошел по всем этапам, от горячего желания спасти и помочь до жгучей ненависти. Сейчас вот готов все это выжечь напалмом, но не уходит с такой работы: все-таки опыт, знание предмета, умение прогнозировать ситуацию на основе уже прошлых лет.
Я пытался переговорить с беглецами, но моего знания английского и французского оказалось недостаточно, однако особенное взаимопонимание и не потребовалось. Я их понимал достаточно хорошо, как и правительство Испании. Как и правительства стран Европы, что все пытаются найти решение в духе французских просветителей прошлых эпох. И даже когда понимают, что так решение не отыскать, трусливо ищут в пустой комнате, ищут, потому что выйти на свежий воздух и увидеть реальность — страшно.
— Ясно, — сказал я наконец. — Все ясно.
Он с надеждой посмотрел в мое лицо. Похоже, уже что-то слышал или знает больше о нашей организации, чем я сам, потому что весь засветился радостью, как стоваттная лампочка.
— Правда? Вы примете меры?
— Пока ясна проблема, — уточнил я. — А также ее… гм, размеры.
Он сказал уныло:
— Да проблемы все видят. И все говорят! Говорят, говорят, говорят…
— И никто не решается сказать вслух то, — ответил я, — что у каждого вертится на языке. Хорошо, я возвращаюсь в отель. Нужно поработать, да и сообщить руководству, что с материалом ознакомился на месте.
Он повернулся в сторону военных и замахал обеими руками. Один из раскрашенных под джунгли джипов сорвался с места и лихо подкатил к нам. Я сел рядом с водителем, можно бы, конечно, и на роскошном лимузине, но тот застрял бы в песках, а джип проходит везде.
В черепе потрескивало, когда я поднимался в свой номер, будто идут подвижки костяной коры наподобие тех, что приводят земную к землетрясениям. В моем мозгу нечто подобное: полученная информация запустила цепную реакцию, мозг кипит, выдает решение за решением. Все красивые и экстравагантные, но, к сожалению, имеющие чисто академический интерес, а к реалу их приспособить проблематично.
Номер закрыт, я вставил ключ в скважину, все еще настороженно прислушиваясь, вдруг да в номере оргия, надо бы сразу выработать линию поведения: то ли присоединиться, то ли строго напомнить, что в гости могут приходить только с нашего общего согласия. А остальным — в коридор, в ресторан, на веранду или вообще к чертовой матери.
Звуки музыки доносились из второй комнаты, но я довольно быстро сообразил, что это телевизор. Моя соседка заработалась, как погляжу. Вообще-то, как теперь понимаю, любое мероприятие требует серьезной и тщательной работы по подготовке. Это для нас, зрителей, все сводится только к шествиям, фейерверкам и концертам, но даже нудистам приходится создавать координационные комитеты, если хотят чего-то большего, чем вдвоем-втроем показаться голыми на улице.
Я сидел за компом, идеи прорастают быстро, корни и ветви дают побеги, там завязываются новые узелки, что обещают новый скачок в развитии событий, как благоприятных, так и совсем наоборот. Я лихорадочно стучал по клавишам, выстраивал, бесперспективные надо бы уничтожать безжалостно, но я оставлял, рискуя запутаться: иногда именно бесперспективные наталкивают на решение проблемы, как говорится, от противного…
Хлопнула дверь, я работал так сосредоточенно, что даже не поднял головы. Ее шаги прошелестели мимо, потом я услышал приглушенный звук льющейся воды, снова прошелестело совсем близко, пахнуло духами.
Когда я оторвал взгляд усталых глаз от экрана, Инесса уже сидит на прежнем месте. Белоснежный халат прекрасно обрисовывает ее фигуру, однако волосы гладко зачесаны и собраны в тугой узел. Не видел бы, как много у нее волос, решил бы, что у этой очкастой мымры всего три волосинки.
Она сосредоточенно смотрит в экран, кисти рук чуть двигаются. Печатает, судя по всему, десятью пальцами. Ну, женщины ко всему подходят основательнее, а нам, мужчинам, не хватает терпения, мы же орлы и вообще лихие парни, нам и так сойдет, кроме того, как же без элегантной мужской небрежности вроде расстегнутой ширинки или рукава в говне?
Я иногда поглядывал на часы, теперь цифры сменяются с сумасшедшей скоростью, а я не успел выбрать даже приемлемый вариант из той кучи, что дерутся в моем мозгу за первенство, будто сперматозоиды, где каждый стремится опередить всех, вскочить в яйцеклетку первым и поспешно захлопнуть дверь перед носом у остальных.
С мыслями примерно то же самое, но здесь я сам, как опытный генетик, отбираю самую многообещающую, подхватываю ее и помещаю в яйцекле… тьфу, в питательную среду мозга, чтобы развивалась, росла и дала нужный результат.
Глава 3
На восьмом часу я ощутил, как беспокойно и в недоумении ворочаются кишки, бродят в животе и подбирают крошки. Некоторые начали недовольно ворчать, одна жалобно заскулила, словно голодный щенок.
Я оторвался от компа, помотал головой.
— Жуть… Я думаю, стоит перекусить перед сном.
Она с напряжением смотрела в экран своего ноута, ответила рассеянно:
— Перекусите ножку стола, если у вас хорошие зубы…
— Я насчет поужинать!
Она пробормотала:
— На ночь есть вредно.
— Так то на ночь, — ответил я. — У вас работы еще на часок?
— Думаю, — ответила она так же рассеянно, — что на два…
— Ого! Значит, на три. А за три часа до сна снова вполне удобно покушать. Я закажу на двоих, с вашего разрешения. Что предпочитаете?
Она отмахнулась.
— Полагаюсь на ваш выбор.
Я посмотрел с подозрением, но на ее лице нет и намека на кокетство или что-то еще сугубо женское. За компом сидит и сосредоточенно работает интеллектуально развитое гомо сапиенс, со мной общается одной стотысячной сознания, а так полностью в работе, готовит проведение своего дурацкого фестиваля.
— Хорошо, — ответил я, — не жалуйтесь.
Продиктовав заказ, я помедлил, представляя себе удивление в глазах работников ресторана, стиснул зубы и добавил три бутылки лучшего шампанского. На всякий случай заказал и бутылку коньяка, вдруг нудистке он больше по ндраву, посмотрел на нее вопросительно, но она, погруженная в свои невидимые мне расчеты, не прореагировала.
В трубке прозвучало:
— Все?
Я подумал, добавил:
— Можете еще цветы.
— Какие? — уточнили на том конце провода.
— Какие?.. — повторил я, этот вопрос всегда ставил меня в неловкое положение, вопрос какой-то дурацкий, как будто они чем-то отличаются, кроме цвета, размера и цены, но сказать вслух, что дайте крупных или ярких, — посмотрят, как на придурка, хотя сами придурки, если вникают в такие глупости, и сейчас я ответил со вздохом: — Да сами подберите сообразно случаю, времени, погоде, гороскопу и сводке военных действий из Ирака.
На том конце провода ошарашенное молчание, я поспешно опустил трубку на рычажки. Инесса так и не отрывала взгляда от экрана. Лицо сосредоточенное, умное, строгое, в глазах явные проблески интеллекта, что, однако, не портят, а даже придают некоторую пикантность.