Силу тяжести она уже адекватно оценивала: немногим меньше земной. Раньше бы за минуту обезьяной по скобам коридора прокарабкалась, но теперь… едва осилила путь: тело вялое, голова чугунная. Четверо пациентов лежали всё так же – безжизненно. Она пополнила раствором бутыли в аппаратуре. Хотела взять переносной рентгеновский аппарат – просветить отца с дедом, надо ж знать, где у них переломы. Но – облом: аппарат, хоть и целый с виду, не работал. «Ну и ладно!» – не позволила себе расстроиться. Будет пальпировать, опыт есть – как раз пока они в отключке, процедура болезненная. Набрала бинтов, шин (это те же бинты, но из полимеров, которые при смачивании отвердевают). Еле дотащилась назад до рубки.
Организм её, похоже, приспособился к местной атмосфере – в сон клонило значительно меньше. Меньше? Она длинно зевнула, устроилась подле раненых и – отключилась.
Проснулась оттого, что в башке буравило: «Больных поить надо!» Поила, зевая и норовя уснуть снова. Что за фигня с этим сном? А раны кто обработает? Встряхнулась и принялась за работу.
И вот тут… Лина протёрла глаза, оторопелая. Быть такого не могло! Но – было. Раны затянулись тонкой розовой кожицей! У обоих, отца и деда. Но это же невозможно, уж она насмотрелась в госпитале. Чудо!
Теперь, при затянутых ранах, можно и плечо попробовать отцу вправить. Она взяла его за руку, примерилась и – дёрнула.
Отец застонал и открыл глаза.
– Лина? – услышала она.
Очнулся! Бросилась его целовать. Осторожно! Узнать, где болит, наложить шины.
Потом деду вправила палец, торчавший неестественно под углом – и он тоже очнулся. Ему тоже шины. Ура? – Ура!
Дед с отцом послушно лежали, загипсованные, и негромко переговаривались. О ерунде какой-то.
– Дорогие мои без пяти минут покойники! – встряла она в их беседу. – Вот то, что вы обсуждаете – эти ваши «пики», «прочность», «чудо-материал», – замечательно интересно, но… Но есть ещё более интересное.
И она посвятила их в настоящее чудо – про раны. Лица обоих вытянулись. Направление мысли сменилось.
– Командир, слышь? Мы с Линой перед аварией ничего подозрительного не чувствовали, ведь да? – обернулся к ней дед. Лина кивнула. – А ты – чувствовал. Что? Описать сможешь? – послал он вопрос наверх.
– Странное чувство, – отозвался тот, – тревожное. Я ж пилот, у меня чуйка на пространство. Не могу объяснить.
– А когда сирена завыла?
– Опасность! Сразу обесточил корабль. И – тьмой накрыло… Не понял, что за… явление, темнота эта. Жуткое, лютое, будто топор над башкой. Ты ж рядом был, что скажешь?
– Да. Сердце зашлось. Правильно обесточил.
Они замолчали.
– А дальше? – спросила Лина. – Почему упали? Куда? Там же ничего не было!
– Тоже не понял… Увидел планету – откуда вот она взялась? Потянуло к ней. С нуля по нарастающей. Сколько раз на планеты садился – а такого ровно-быстрого нарастания гравитации не помню. Врубил двигатель на полную – тормозить, замедлить падение, хоть как-то вывести на глиссаду… И тут он заглох, ё-моё. Еле вытянул на холостых. Как ещё на бок уложил… И завершающий под дых – эти пики грёба… простите. Пики. Точка.
Пока отец говорил, Лина сопоставляла со своими ощущениями и согласно кивала – всё так. Как же хорошо, что она больше тут не одна! И в сон больше не клонит!
– Похоже, мы внутри области, которую снаружи не видно. В пузыре каком-то. Ограниченном сферической эквипотенциальной поверхностью нулевой гравитации и оболочкой неизвестной природы. – Дед прикрыл глаза.
– Во вли-ипли! – протянула Лина. Не больно-то она и испугалась: раз диагноз поставлен, найдётся и лечение. – Так, больные. Хоть мы и в пузыре, а кушать надо. Держите тюбики!
Через несколько дней пилоты, откинув шины, уже бодро перемещались по кораблю. Даже наружу выползли – осмотреться. Это с переломами! Чудо продолжало чудить. Прощупать бы те переломы… но нет, она не мучительница. Позже.
А потом… потом потихоньку начали оживать и пациенты из изолятора. Дыхалка, рефлексы. Кожа порозовела. Лина решилась напоить их через трубочку – получилось, глотнули! Несчастные. Даже если очнутся – не работать им больше на звездолётах. Тоже входили в семейный клан, но родство настолько далёкое, что до рейса про них и не слышала.
Бортинженер Олег – коренастый, среднего роста. Без рук.
Радист Боря – щуплый, невысокий, с хилыми мышцами. Без руки по плечо.
Механик Марат – крепыш, мышцы накачаны, ладони лопатой. Без ног по колено.
Командир Тимур – интеллигентного вида, отхвачены обе руки по локоть.
Кроме ампутированных конечностей и разрывов внутренних органов, в анамнезе значились множественные переломы.
«А если им тоже снять шины? О чём я! С таким анамнезом да ещё только из комы – и снять шины? Но ведь отец с дедом… да и эти тоже вроде бы как… почти шевелятся ведь! Попытка не пытка!» И – Лина сняла с них шины с бинтами. Затянувшимся ранам не удивилась. Но вот на культях… на культях ощутимо выпукливались розовые наросты! Зажала рот, чтобы не закричать.
Стала тела массировать. Чуткие пальцы переломов не нащупали – срослись кости. Правильно шины сняла! Только хотела позвать деда, как вдруг аппаратура беспорядочно замигала, будто взбесилась, и – отключилась. Лина выдрала трубки и провода из тел, сорвала датчики. Хлестала по щекам, трясла… и – они стали очухиваться сразу все вместе, а она между ними скакала, от одного к другому, ошалелая.
Через неделю пациенты встали. Безногий Марат взгромоздился на грифы от штанги. Лина уже воспринимала происходящее как должное: здесь, в пузыре, чудесным образом восстанавливалось здоровье!
Местную… фауну? флору? – вслед за Линой стали называть «мозаикой». Забавная штука. Отодвигаешь в сторону – накатывают новые, обрываешь тонкие длинные ветки – отрастают гуще прежнего. Тропу вокруг корабля приходилось каждый день торить.
Стал «расти» и их корабль. Дед вовремя заметил, и они направили этот рост в полезную сторону: на латание дыр. Выставляли каркас, по которому пойдёт нарастание, и оболочка сама собою восстанавливалась. Зарастало и без их вмешательства – но тогда выходило пупырчато: восстановление шло не по плоскости, а по сфере. Что интуитивно понятно: структура пузыря тоже не плоская.
Преграда, в которую врезался грузовик, оказалась большой мозаиной. Но и обугленная, потерявшая прочность, она не желала сдаваться, еле убрали. Мужчины всё цокали над ней, то ли восхищаясь, то ли возмущаясь, чего-то там у них не сходилось, Лина не вникала особо. Зато она вникла в тему компьютера: вчистую, зараза, сломался, безвозвратно угробив информацию – это ж теперь придётся заново кинематику с динамикой сдавать! Но своё возмущение оставила при себе – как-то мелко на фоне общих потерь.
С едой было терпимо: тюбиков хватит ещё на полгода, да гречки в трюме полно. А вот с водой… запасов от силы на месяц.
Когда аварийно садились, пилоты видели много воды – целый океан. Но подходит ли она человеку? – вот в чём вопрос. И самых крепких на ту пору «инвалидов» – Борю и Олега, на двоих у них была одна Борина рука, зато ноги на месте – снарядили на поиски воды с заданием: принести образец. С собой дали контейнер для хранения опасных веществ.
Парни задание не просто выполнили, а перевыполнили. Добравшись до океана, мучимые нестерпимой жаждой, здраво рассудили: анализатора всё равно нет и не предвидится, так и так кому-то придётся стать первым испытателем «вероятной отравы». Почему не им? Тем более на вид, запах и ощупь вода была как вода. Сначала глотнул Олег. Честно выждали час – здоровье без изменений. И они вылакали каждый по литру. Вода оказалась пресной, вкусной.
С тех пор к океану курсировали регулярные «питьевые рейсы», обязательным атрибутом которых сделалось наполненное канистрами скрипучее изделие с колёсными парами из штанг, отдалённо напоминающее телегу. В качестве тягловой использовалась мужская сила. Поскольку тропа неуклонно исчезала, ориентировались, в основном, по большим мозаинам, вросшим в землю.
Притирка бывшей команды и нынешней прошла не без сложностей. Как-то, когда Лины не было поблизости (возилась в рубке с уборкой, отсекая непрошеные отростки), четверо покалеченных обступили двоих здоровых. В воздухе разлилось нехорошее напряжение.
– У нас к вам вопрос, – обратился Тимур к Сергею. Прошлый командир к настоящему. – Куда мы летели, откуда и зачем?
– Из Маури в Кроско. На погрузку! – сквозь зубы протянул Сергей. Подумалось, что бывшие права качают.
Планеты располагались недалеко друг от друга, транспортник преодолевал расстояние за четыре недели, если напрямик. Через подпространство быстрее, но использовать столь дорогой способ на простой перегон – недопустимая роскошь в их положении. Но не плакаться же о том.
– Хочешь сказать – пустые шли?
– Для семьи набросали мешки с гречкой. А так – да, пустые.
– Пустые – это если не считать кучи битого стекла, – подключился Кузьма Петрович. Ответ зятя ему не понравился: слишком сухо, а ребята переживают. – Да, те самые абстракции, что вы везли и не довезли, теперь это балласт, куда деть не знаем. Не думайте, остальной ваш груз доехал по адресу. Да, вот ещё что. Грузовоз после ремонта опробовать надо было. Командиру приноровиться к новому кораблю, мне навыки восстановить.
Астронавты переглянулись.
– Погрузиться можно было и в Маури. Остальное ваше… несерьёзно. Может, всё-таки скажете цель полёта? – допытывался Тимур.
– Да вас же, балбесов, перевозили! – высунулась из люка Лина с топором наперевес. Конечно же, она подслушивала. – В Кроско – наш семейный доктор, хорошая клиника! А в маурской больничке на вас нуль внимания! Безнадёжные больные, так и лежали бы десятилетиями!
– Даже так?! – вздёрнул брови Тимур. И улыбнулся. Умела эта пигалица… поднять настроение. Пигалица-то пигалица, но она – их врач, и неплохой, раз поставила на ноги. Уважали.
Напряжение ушло, астронавты расслабились. В её словах был сермяжный смысл: на Маури селились в основном «бездетные», семейные же предпочитали Кроско, и эти прослойки взаимно друг друга не переваривали, старались не пересекаться. «Бездетными» называли тех, кто предпочитал жить ради себя любимого, не обременяя свою бесценную личность родственными узами или тем более родами. Воспитанные в интернатах, они считали правильным и всех детей там воспитывать. А для воспроизводства населения сдавали семенной материал.