Но время работы с каждым осужденным ограничено. Мне пришлось его отпустить.
Чтобы хоть как-то прогнать запах смерти и чувство вины, я попытался связаться с родителями. Они не ответили. Экран передатчика чернел тускло и слепо. Почти привычно. После того, что случилось с Кенри, они выходили на связь все реже. Я и сам понимал: забыть им было бы проще, чем ждать моего возвращения – неизвестно когда, неизвестно каким. Через пару дней после того, как Кенри сказал: «Ты мне нужен», – те же слова повторила мама. «Ему не справиться одному. Сам подумай, Джиу. Он же твой старший брат. Вы всегда вместе».
Всегда вместе.
Я отключил передатчик, повторил про себя ее слова – и обнаружил первый след некроза памяти.
Повредилось простое воспоминание, что-то из университетских дней. Мы яростно спорили с Кенри, будущее оставалось огромным, невыбранным. Один из тех узлов, когда еще можно найти другое направление – но увидишь это только много лет спустя.
Я хотел искать и ловить преступников, Кенри же был убежден: несправедливость по отношению к жителям спутника – преступление страшней тех, что могут случиться в нашем мире. «Легко защищать закон там, где все его соблюдают. Гораздо сложнее…» – что дальше?
Его слов не осталось. Почти не осталось лица – лишь размытые светом черты, как в его миражах. Ничего, что было вокруг нас тогда. Только обрывок неба в высоких окнах. Дальше – белая пустота. Все стерто.
Я активировал ключ, попытался найти нужный след…
…Сквозь белизну хлынул мутный поток слипшихся образов. Чавкнул нож, снова, снова, кровь темная, бурая, как здешняя земля. Поднялся запах гниющей воды. Память последнего осужденного отпечаталась в моей. Я вырубил ключ, во рту разливался вкус желчи. О ребра скребся горячий песок скорого приступа. Меня лихорадка не убила, но оставила эту отметину. Каждый раз, когда небо тяжелеет перед грозой, или в глазах темно от усталости, или просто паршиво, – возвращается.
Чужие воспоминания выбили часть сознания из тела. Из-под низкого потолка я увидел себя самого: всклокоченный человек за обшарпанным столом, пальцы сцеплены судорожным замком, бескровное лицо запрокинуто. Дыхание рвется сиплым мучительным свистом.
«Нахрен такую жизнь».
Я решил все прекратить.
С этим решением многое стало неважным и легким. Некроз, который сожрет мою память через несколько лет. Постоянный кашель. Воспоминания преступников и бессмысленные отчеты. Изматывающая жара. Кенри, который затеял это. Молчание родителей.
Считается, что настроить ключ-пульс для убийства нельзя. Но это не так. Если правильно скомбинировать волны программы и обеспечить достаточный заряд, импульс может спровоцировать инсульт. Или выжечь всю память, без остатка.
Эта новая цель встряхнула и разбудила. Непростая задача, которая меня освободит. Я принялся переключать записи о проведенных процедурах – импульс менялся в зависимости от преступления. От того, насколько деструктивные порывы пронизывали личность. Совсем стемнело, только интерфейс ключа мерцал у меня в ладони. Я листал профиль за профилем, разглядывал лица преступников, вспоминал, какими они становились после – отрешенными, растерянными. Забывшими о своих грехах. Может, даже счастливыми. Но нет, такие полумеры не годились. Я искал не просто отключки.
Мне был нужен предельный импульс.
Я так увлекся, что не услышал шагов в пустом доме, скрипа двери.
Позже Эри рассказывала мне, с каким трудом нашла ночлежку, какой заброшенной она казалась. Вывеска почти полностью стерлась, ни одна дверь не заперта – я забыл обо всем от некроза, усталости или из-за попыток понять, что же упустил в последней работе.
Позже Эри рассказывала: караван, с которым она пришла, до того останавливался в городке из нашей с Кенри легенды. Услышав об этом, кто-то вспомнил меня, упомянул о невиданном благородстве: Джиу помогает бездомным, выхаживает путников, у которых пустыня забрала разум. Ни о чем подобном она никогда не слышала и решила обязательно меня отыскать.
Но было и то, о чем мы никогда не говорили.
О том, когда я приблизился к предельному импульсу почти вплотную, а Эри открыла дверь.
И увидела чудо.
Мерцание «магии» над моей ладонью. До сих пор помню очарованный вздох и как Эри назвала мое имя. Прозвучало оно незнакомо. Грустной нотой, миражом в пустоте. Этот момент наверняка сохранил ключ-пульс, но я до сих пор не проверил. Мне нравится думать, что когда из памяти исчезнет все, или почти все, я смогу пережить его снова.
Миг, когда Эри позвала меня обратно в эту жизнь.
Я не мог просто прогнать ее. Должен был убедиться, что она ничего не поняла. Не знал, как оправдаться, – на этот счет были какие-то рекомендации, но я все их забыл. Глухая, холодная тьма пустыни проглотила дом и нас вместе с ним. И пока я пытался зажечь огонь, огрызался в ответ на расспросы, натыкался на знакомые углы, моя решимость иссякла.
Слишком уж я удивился тому, о какой паршивой работе мечтает эта девушка. А потом, когда камин разгорелся, удивился вновь. В темноте Эри уже рассказала немного о своем путешествии. Голос у нее был шершавый, негромкий – я успел представить наемницу с добрым сердцем, уставшую от путешествий. Решил: «помощь», о которой она говорит, – это охрана, связи с контрабандистами, что-то такое.
Но Эри оказалась ростом мне по плечо и совсем юной. Рубашка с вышитым воротом, подвернутые у колена штаны, походные ботинки. Короткие волосы торчали во все стороны и вихрились. Кожа иссечена песком, над левой бровью – маленький шрам. Эри теребила один из множества нитяных браслетов. Эти браслеты были самым девчачьим штрихом в ее облике. Позже Эри рассказывала, что некоторые добыла в пути, некоторые сплела сама. «Дурацкое увлечение», – она улыбнулась. Я кивнул: «Точно», – и получил кулаком в плечо.
Но то было позже. А тогда я наблюдал, как мерцание ключа тает в ее светлых глазах, и все пытался вспомнить инструкции. Согласился на ее помощь и только потом вспомнил, что это запрещено.
Довел бы я все до конца, если бы Эри не появилась?
Уже не узнать. Но что-то переменилось уже тогда.
Монотонность работы и молчание базы, невыполнимость задачи, с которой Кенри меня оставил, отупляющая, мутная тоска – все стало легче. Я начал проще относиться к срокам отчетов, иногда даже просил у Эртона всякие приблуды вне официальных списков – ионизатор и фильтры воздуха, новые программы для ключа, лекарства для местных. Может быть, некроз перекусил связь с прошлым, сделал реальнее настоящее.
А может, дело было в ней.
/
Эри родилась в семье лекаря, но сбежала из дома. Не захотела верить, что кроме трех занесенных песком улиц, старого колодца и нескольких окаменевших деревьев в мире ничего больше нет. «Ну да, – усмехался я, – есть и другие города. Точно такие же». Но Эри моего сарказма не замечала. Рассказывала о странных обычаях, об оазисах с настоящими озерами и родниками, о том, что в предыдущем городе – моем, между прочим, родном городе – на одной из крыш разбит настоящий сад. «Мой родной город» – это была опасная тема, и я не спорил.
Она оказалась толковой вообще-то девчонкой: вела записи о лекарствах и мазях, составляла их сама – из того, что удавалось раздобыть на изредка открывавшейся ярмарке, но чаще – из растений пустыни. Узнав об этом, я обругал ее за глупость – Эри до сих пор везло, она не сталкивалась ни с бандитами, ни дрейфующим плотоядным песком. Да, везло – но везение всегда иссякает, стоит к нему привыкнуть. Забыть об этих вылазках Эри отказалась, потому я стал ее сопровождать.
В наших блужданиях, утомительных, часто бессмысленных, все-таки было что-то пленительное. Мы бродили среди ржавых волн, и солнце куполом разливалось по раскаленному небу. Воздух плавился, колыхался вдали, одуряющий зной делал слаще каждый глоток воды, а любую находку – важней.
Однажды мы обнаружили обломки колонн разрушенного храма. Они торчали из песка, как ребра чудовища, растерзанного пустыней. Задыхаясь от волнения, Эри побежала туда, я поспешил следом. Про себя ругался – вслух мешал кашель.
В центре руин лежал тяжелый алтарный круг, изрезанный кольцами древних знаков. От жары померещилось: они движутся, горячий воздух мерцает, кружит воронкой. Эри застыла рядом, бросила сумку с травами, не решалась коснуться. Я подошел, стукнул по камню – и услышал гулкое, долгое эхо. Оно рухнуло куда-то в недра планеты. Барханы на миг колыхнулись – как настоящие волны. Усталый, тоскующий вздох пустыни качнул мир вокруг, прокатился по сердцу. Я подумал о том, как одинок. Как жаль, что Эри никогда не узнает обо мне правды. Как хорошо, что мы оказались здесь вместе.
– Наверное, – прошептала Эри, – так они и находят город.
– Кто?
– Путники. Храм выводит их из пустыни, а ты спасаешь.
Эта чушь меня отрезвила.
– Пора возвращаться, – потребовал я угрюмо, – расплавимся тут.
– Джиу!..
– Без разговоров. Нужно вернуться до темноты.
Больше мы не нашли это место. Я так одурел от жары, что забыл забить в память ключа координаты. Но Эри верила: обязательно найдем снова. А из колючек и древних ракушек, собранных в тот раз, ей удалось наконец приготовить лекарство, почти прогнавшее приступы моего кашля.
Как и мой брат, Эри видела вокруг совсем другой мир. Но не тот, что когда-нибудь появится вместо прежнего. Просто другой. Не тюрьму, не пекло под белым небом.
Мир, в котором возможно все.
Я же видел, как мало ей на самом деле доступно. Ни настоящего образования, ни серьезных лекарств, исследований. Самая простая больница стала бы для Эри чудом. Не бессмысленным мертвым храмом. Не нашей убогой ночлежкой. Не миражом.
Реальностью.
Однажды, наблюдая, как Эри возится с кем-то из местных бездомных, я понял: если подготовить материал, если рассказать о ней, может, что-то получится. Планете это вряд ли поможет, но, если отчет заметят, Эри заберут отсюда. Устроят на нормальную учебу. Ей больше не придется дышать пылью. Она сможет узнать то, к чему здесь никогда даже не приблизится. Если кто-то и заслуживал шанс, это она.