– Проще блокировать сопереживание. – Коржик вытер слезы. – Но я не буду. Вы же учили, что жить, как человек – правильнее.
В первый и последний раз, когда открыли «банку», Коржик по-настоящему видел себя: розовато-серая, вся в зачатках присосок, отростков, сосудов, нервов длинная широкая живая лента. Симбионт. Искусственный мозг. Робот наклонил «банку» и нежнейшими манипуляторами, чтоб исключить прикосновения грубых человеческих рук, стал перемещать его в горячий, сочащийся сукровицей, тесный разрез. Коржик смотрел на тонкую загорелую шею Декабря и дрожал.
– Прекрасная работа. – Кто-то главный сказал инструктору поверх головы Коржика. – В симбиоз вошел – да с первого взгляда. Повезло Декабрю.
– Да, Коржик – чуткий…
– Настораживает меня эта новая эмоциональная прошивка, – ответил кто-то главный. – Знать бы, как в деле себя покажут.
– …Коржик! Работаем, Коржик, – подал знакомую команду хирург. – Раскатывай первый сегмент.
Коржик, по отрепетированному порядку запуская ансамбли тысяч щупалец-хоботков, сосудов и нервов, стал внедряться в ткани, в кровоток Декабря, в нервную сеть.
– Молодец, – теперь инструктор сам вытер ему слезы. – Декабрю не больно, не бойся.
Да, не больно, Декабрь под наркозом, – будто его сознание тоже ссыпали в «банку» и заперли. Но ведь то, что происходит, – непоправимо. Кабир – это навсегда. Симбионт в теле – тоже навсегда, до смерти. Но у Декабря был выбор – и он не отказался. А у Коржика – выбора нет. Выбор бывает только у людей.
– Тебе самому, что ли, больно? – шепотом спросил Вафля.
Он и Пряник подступили близко, смотрели со страхом. Коржик расправил еще сегмент и сказал:
– Нет, нисколько. Это… Как будто я до этого все время мерз. А теперь наконец стало тепло.
Коржик: сейчас*
Тепло давно уже не было… Каби поднялся в вездеход – тронет? – Коржик съежился, и он молча сел за руль, запустил двигатель. Вездеход ожил и потихоньку, дрожа, попер вперед.
Плакать смысла нет, никакой инструктор не придет утешить. А что сейчас? Дать волю страху? Ведь Каби, стоит чему-то пойти не по его, снова в момент прикончит, он измучен симбиозом до предела. Простит ли, что много лет Коржик, тасуя гормоны и нейромедиаторы, исподтишка принуждал его к действиям, что вели к собственным целям Каби, будь то воплощение проектов, подготовка к экзаменам или первая планета – и всегда оказывался прав? Смысла в бунтах Каби не было. Но что делать, если Каби признает только свои волю и мнение? Если он все время отвлекается, упускает важные мелочи, устает, спит, ест и обольщает подружек? Конечно, манипулировать его сознанием через биохимию. Хотя никогда Коржик не подменял его цели своими – своих целей не было. Придумывать задачи умеет только человек. И в итоге все равно все получалось именно так, как хотел Каби. Только искуснее и быстрее.
Вот только приходилось так упрощать его чувства, что в итоге древний человеческий мозг Каби истощился и стал генерировать только гнев и протест. Творчество убивает, да. Какое-то время они держались на вживленной наставниками преданности, ведь их растили, поощряя сотрудничество и мгновения дружелюбия, будь это заметные поступки или скрытый синтез эндокабиноидных гормонов. Еще сколько-то – на привычке к работе, в которой много лет были необходимы друг другу, на проектах терраформинга, которые следовало закончить – поселенцев не психозы Каби волновали, а климат и состав воздуха…
Так, но что сейчас-то делать? Пока сознания не было, симбионт оставался лишь узлом расчетов. Мозг Каби предоставлен сам себе – сил нет на скрининг, но вроде нейрохимия бедна, спокойна. В прошлом – тоскливое затяжное безделье, но потом гипертимический темперамент Каби взял свое, депрессия сменилась целеустремленностью, посыпались задания…
Все кружится… Темно и тошно… Хоть бы Каби попил и поел, чтоб симбионт получил хоть что-то, а то мысли уж путаются.
Каби давно мог бы избавиться от стареющего тела с полуживой дрянью в загривке. Да, разрушить организм, но его личность обрела бы другой носитель – без зависимости от тысячи лет как устаревшей свистопляски нейромедиаторов, без прочих биологических багов.
Но люди не логичны, им жалко тело. Значит, снова работать вместе? Каби – мастер, бог терраформирования, царь планеты – а Коржик? Отупевший, оборвавший все узы – оставил только подключение к аорте да пучок нервов, чтоб жить, вести запись и обсчитывать простые задачки. А снаружи – вот, голем из пыли, привязанный к хламу в прозрачном контейнере. Так что непонятно, на кой он Каби сейчас.
Каби, спохватившись, вытащил откуда-то бутылку с изотоником, встряхнул и быстро выпил. Достал еще одну, пил уже не спеша – электролиты пошли в кровь, она потекла легче. Коржик, затаившись, ждал, когда станет хорошо. Хорошо не стало. Просто прояснилось в уме.
Он сел и глянул вперед: сумерки. Вездеход, меся болото, медленно полз по чахлому лесу. Знакомо ворчал двигатель, ветки иногда скребли по крыше. Коржик посмотрел на светящийся игрушечный ландшафт карты: молодая местность, формирующаяся, полная стрессоров, людям жить нельзя, потому что в тяжелом рельефе они не смогут вести себя просоциально… Стоп. Это теперь не его дело.
В боковом окне отражение: призрак ребенка с темными как у Каби волосами. Двойник Каби маленького, чтоб задействовать древние инстинкты носителя. Не сработало. А глубже в стекле – отражение Каби. У него с детства было хищное, скуластое и лобастое лицо – теперь оно пугающе смахивало на голый череп.
Коржик приоткрыл окно: пахло стоячей водой, мхом и холодной осенью. Состав воздуха близок оптимальным значениям.
– Еще километра три, – сказал Каби. – Выедем из болота, встанем на ночевку…
– Спасибо, что попил, – сказал Коржик.
Каби замер. Бросил руль, схватил Коржика и встряхнул:
– Ты… Ты говоришь!
– Ресурсы в ноль, – дыхания едва хватало. Коржик не шевелился, чтоб Каби снова не вздумал трясти. И так все на честном слове держится. – Плохо соображаю.
– Я тоже. – Каби осторожно отпустил его, быстро закинул в рот таблетки витаминов и допил изотоник. – Сейчас, потерпи.
– Каби. Зачем… – не стал договаривать, спросил безопасное: – Где твои геологи? Что ты тут ищешь в болоте сам?
– Не в самом болоте. Но где-то в этой местности.
– А сверху?
Каби взялся за руль, поправил курс:
– Искал я уж сверху… – Он наклонился к ящику на полу, пошарил там и протянул старую, его, Коржика, походную жестянку. – Припас тебе.
Внутри – щедро всяких редкоземельных штучек: шарики скандия, иттрия, крупка лантаноидов, а еще пирамидки магния, золота и цинка. Такое вдруг не соберешь. Коржик сжевал по крупинке церия и неодима, откусил от пирамидки цинка, чувствуя, как скандий и церий начинают взаимодействовать с кислородом воздуха и образуют тугоплавкие оксиды, мгновенно растаскиваемые по всему голему для починки прорех. Съел пирамидку золота, чтоб укрепить контур легких. Вольфрама бы или титаната какого, а то золото мягкое… Он закрыл крышку:
– Сил нет на синтез… Потом. Значит, сверху не видно?
– Думаю, он под грунтом… Если вместе, может, и отыщем…
– Что?
– Да метеорит… На самом деле, Коржик, я ищу тебя.
– Поздно.
– Нет. Я три года искал это на морском дне, – Каби ткнул в исковерканный имплант, – потом год по молекулам его лечил, потом… Вчера симбионт наконец ответил, ты выгрузился и через три часа очнулся. Но это – ты, искусник, сколько б от тебя ни осталось… И я тебя больше не выключу. Потому что… Узы и другие бывают. Не только нервы и сосуды.
– Чушь. Я – инструмент.
– Да ты – больше человек, чем я.
– Всего лишь софт. Ориентированные на людей уловки.
– Ну, тогда и мои паттерны поведения – тоже софт.
– Ты стал чувствительнее к эндокабиноидам. Хочешь тепла.
– Я хочу, чтоб ты жил. Знаешь, на что похожа жизнь с онемевшим тобой в загривке? Только рабочие пакеты данных… Ни сознания, ни общения. Ни искусства… Ледяной червяк… Я как будто в лабиринте, из которого не выйти, потому что ты все время его дорисовываешь – но работой, не искусством… А сам ускользаешь.
– Ты хотел личностной свободы.
– Да, хотел… А ты всегда в итоге делаешь то, что я хочу.
– Я оптимизирую решения всех задач, что ты ставишь, – золотого дыхания стало хватать на длинные фразы. – Чтоб ты все сделал хорошо и быстро.
– Убил тебя я тоже быстро.
– А вот это – твоя заслуга. – Получив иттрий, реактор генерировал все больше энергии, и Коржик осмелел.
– Коржик… Я быстро понял, что мой поступок – убийство. Потому что симбионт – да, лишь инструмент. Как и мой мозг – лишь инструмент. А вот если мы живем и делаем что хотим, меняем мир к лучшему, разговариваем, то мы в сознании и мы – люди. Самая моя большая ошибка – что я считал тебя инструментом.
– Ты с ума сошел, если стал считать меня человеком.
– Ты еще снова соври, что я разговариваю сам с собой – в психотерапевтических целях вынесенным наружу. Что ты – проекция моей же личности… Ну?
– Нет. Мне еще тогда осточертело быть тобой. Я… Я – ваше искусство делать неживое живым. И я – не ты. У нас разные архивы. Я – отдельная личность. С другими скриптами. И не выдумывай, я – не человек.
– Вообще-то не важно, человек ты или устройство, если в тебе столько человеческого, что ты творишь и живой. Коржик, – Каби ткнул себе в загривок, – ты – живой?
– Не знаю, – Коржик дернулся от его страшного жеста. – Наверно.
– Так какая разница, на каком носителе существует сознание?
– Разница… В химии… В глубине и скорости синаптической волны…
– Да живи ты хоть на какой волне. Только живи. А человеком быть… Стыдно, ты прав.
– Я так не говорил, – Коржик лег и уставился в потолок. – Человеком быть… Очень трудно. Все время нужно… Преодолевать природу.
Каби не ответил – он изнурен, химия его мозга опустошена, кровь бедна. Он не спал несколько суток с активации импланта, занимался стабилизацией голема, через имплант связанного с вялым симбионтом внутри Каби. А симбионт, когда Коржик-голем свободно разгуливает, – жрет кислорода и кетонов раз в десять больше, чем когда автоматически обсчитывает бюджет. И у Каби, несмотря на изотоник, в собственном мозгу уже сбоят мембранные потенциалы.