– Ты думаешь, когда нас разделят, мы не поладим? – Каби скрылся в вездеходе, а через минуту забрался на крышу и протянул старую жестянку с металлами и баночку с натрием. – Подкрепись.
Свой завтрак Каби тоже притащил на крышу, ковырялся в консервах. Коржик ложкой выскребал серебристую массу натрия из банки, ел, наблюдая, как оболочка голема теряет прозрачность. Никелевую ложку тоже съел. Потом догрыз графитную пирамидку, потянулся было за цинковой, но передумал – тяжелый голем симбионту дороже обходится. А он и так уже окреп.
– Зачем нам метеорит?
– Вдруг в нем соединения, которые тебе могут пригодится.
– Пригодился бы… – Он глянул на едва живой имплант в кейсе на груди Каби. – Ну, цирконат-титанат-свинец. Таких метеоритов нет.
– Да, точно… Коржик, на самом деле это – предлог хоть поговорить с тобой, если не…
Налетел ветер, и их осыпало легкими узкими листьями.
– «Да если б свет всех наших дней не обращался в прах», – сказал Коржик.
И прямо с крыши спрыгнул вниз, кубарем прокатился по траве, поднялся и побрел к синеющей меж деревьев воде. «…всегда б я знал, кто ждет меня на этих берегах»… Когда-то Каби писал стихи.
У воды торчали из песка ледниковые валуны. Габбро! Он порылся в грунте вокруг валуна в надежде на мелкие камешки. Нашел один, обтер об штаны, сунул в рот и захрустел крупнокристаллическим оливином и кварцем.
А озеро-то совсем круглое. Ерошится под холодным солнцем. Коржик чувствовал, сколь оно глубоко – уходящая в недра карстовая воронка, густо синеющая книзу и там, в своей бездонности, превращающаяся во мрак… Как же хорошо, что океан отсюда – за сотни километров.
Несколько минут он уделил гальке у воды, косясь на явно недавно упавшие в озеро деревья. Это карстовая воронка, да. Но почему соседняя карстовая полость еще закрыта истончившимся, предательским сводом? Что-то тут не так… Над водой шныряли, зависая, голубые стрекозы, по воде скользили смешные водомерки… Эти точно с Земли, он их сам лет пятнадцать назад вместе с пчелами и кузнечиками выписывал… Коржик снова присел, попробовал воду – карстовая, как ожидал, гидрокарбонатно-кальциевая с высокой сульфатностью, но… Взял песка, облизал пальцы. Распознал ионы аммония, железа и сероводорода… Но что-то еще, чего не должно быть… Едва уловимое… Попросил геотомограф вездехода проверить воронку. И увидел сразу: громадный.
В кромке прозрачной воды лежали, посверкивая, камешки. Он вынул один – с пальцев падали ледяные капли – и съел. Еще чуточку посмотрел на водомерок, выбрался к деревьям и оттуда глянул, где Каби. Тот валялся на крыше вездехода и смотрел на солнце.
– Каби! – крикнул Коржик.
Каби устало сел, костлявый, длинный, встревоженно спросил:
– Ну, что?
– Я нашел метеорит. – Коржик подошел, хотел вцарапаться по грязной гусенице, но передумал, так от грязи воняло болотом. – Он в озере. Свод карста разбил, вот и озеро… Но, знаешь, он так глубоко, что жутко представить, чтоб ты нырял в темнотищу такую…
Каби усмехнулся.
Коржик, сообразив – тоже. Потом его опять затрясло. Никакого океанского дна он не помнил – потому что в сознании его там не было, только «банка». Но представлял все очень хорошо. И что пришлось пережить Каби, отыскивая «банку», – тоже. Он пересилил дрожь, спросил:
– А китов видел? А левиафанов?
– Видел… – Каби слез, поднял его, как хрустального, и опять посадил на крышу. – Какой бы еще придумать предлог…
– А работа?
– Да, работа… Вообще-то мы закончили, Коржик. Терраформирование завершено, климат стабилен. В океанах – киты с китятами. Все, понимаешь? Мы свободны.
– …Мы все сделали? Уже?
– Дом доволен, – зевнул Каби. – Всего полгода – и планету откроют. Полетаем завтра, площадки под города проверим.
Залез на крышу и лег. Бросаться вытаскивать метеорит он не собирался. Что-то праздновать – тоже. Коржик посидел и, успокоившись, тоже лег. Хорошо лежать на теплой крыше… Смотреть на небо, на озеро – на жизнь. И это, все живое, сделали они с Каби…
Вздохнув, он перелез через Каби, снова лег и прижался щекой к его загривку – к себе под кожей Каби. Так он не делал с детства. Что-то в самом деле согревалось и расправлялось в нем, что-то, крепко стиснутое, занемевшее от напряжения.
Значит, Каби и дальше справится с любой работой сам, раз в одиночку довел мир до ума… Иногда Коржик приоткрывал глаза, видел черную одежду Каби, а через его плечо – синие глубокие оконца в облаках, косо пролетающие желтые листья, верхушки елок, птиц…
Каби спал долго. Проснулся, молча спрыгнул на гусеницу, попил из синим сверкнувшей бутылки. Спустился, выволок из багажника небольшой, весь во вмятинах подводный беспилотник.
– Этот не вытащит. Глыба там большая очень, в грунте глубоко сидит. Но я хочу… Хоть кусочек. Пилы поставь, да? И магниты.
Каби кивнул и отправился вытаскивать метеорит: спихнул аппарат в воду, встал на бережке и развернул экран управления. Через полчаса аппарат вылез на берег и выкатил из грузового отсека на траву черный, в запилах, кусок камня.
– А-а, железокаменный, – издалека опознал Коржик. – Обычный.
Каби присел, разглядывая камень:
– Сколько летел, вечный странник. Но оплавился не сильно.
Коржик представил, как Каби на кораблике в океане, вот так же присев, разглядывал выгруженную этим же аппаратом «банку». И скорей закричал:
– Дай откусить! Дай хоть потрогать!
Каби посмотрел на него, на метеорит, улыбнулся, поднял камень, допер до вездехода, сгрузил на гусеницу, передохнул и поднял на крышу. Коржик жадно положил руки на мокрую оплавленную корку в ямках регмаглиптов, на шершавые запилы и сосредоточился:
– Железо с оливином… Каби, ты завидуешь ему, потому что он был свободен?
– А ты хочешь, чтоб я завидовал потому, что ты его сейчас сожрешь?
– Если ты опять о том, что это я сожрал тебя заживо, то давай я сам в метеорит скатаюсь, и ты закинешь меня в космос безвозвратно.
– Не скандаль, – попросил Каби. – Не ты меня сожрал, а вина перед тобой… Тебя вынут, посадят в новый корпус, ты будешь здоров, свободен и будешь жить как хочешь. А я – я вообще ничем не рискую. Кроме себя нынешнего, а тут уж… Гордиться нечем.
– …Я не хочу, чтоб ты умирал из-за меня. Я же – здесь, значит, ты больше не виноват. Давай еще вместе поживем.
– Надолго нас не хватит, родной. Здоровья нет. Все будет хорошо.
Коржик снова потрогал метеорит. Посмотрел на разбитый имплант. Ни планам Каби, ни его оценкам состояния сложных систем доверять нельзя. Но Каби нужна надежда:
– Ладно, пусть хорошо, да, но потом… Я смогу отправиться куда захочу? Ты отпустишь меня? Не станешь удерживать?
– Можно подумать, ты спросишь у меня разрешения.
– …Может, и спрошу, – тихо сказал Коржик. – Потому что… Ты так веришь в то, что я живой.
– Потому что ты несешь в себе самую суть жизни, которую и понять-то нельзя, а только почувствовать можно… Коржик, родной. Я должен сказать, что… Корабль из Дома пришел неделю назад. Привез и тебе, и мне обновки. Для отсадки – все готово. Не бойся. Свобода – рядом.
Дальняя дорога – вот что рядом… Ну, значит, и в дальнюю дорогу – тоже вместе. Коржик отломил от метеорита кусочек оплавленной коры, тихонько сгрыз. Было горько.
Каби: потом*
Из медико-технического отчета:
«…в связи с необратимыми фиброзными повреждениями тканей главного нервного ствола, вызванными длительным оксидативным стрессом, недостаточными иннервацией и кровоснабжением, а также в связи с наличием множественных неоперабельных некротических участков периферического распределения Коржик, симбионт класса «Соратник», дальнейшему использованию не подлежит. Цифровую копию невозможно инсталлировать на новый носитель из-за критических лакун. Утилизирован спустя шестнадцать минут после извлечения и копирования архива кабира. Архив «Декабрь» сохранен без повреждений, рекомендован к срочной репликации».