Дядюшка сокрушенно покачал головой, будто и не знал, как читает книги молодежь, спросил:
– А почему бы через эти присоски не передавать и визуальную информацию?
Я терпеливо ответил:
– Потому что у меня не хватает денег на дополнительную функцию. Ведь за каждое использование отдельной функции при прочтении надо платить.
Он присел, сдвинув панамку на затылок, снова картинно округлил глаза:
– Так вы еще и деньги за чтение платите?!!
Я уже раздраженно ответил, еле сдерживаясь, чтобы не закричать:
– Конечно, дядюшка! Как будто вы этого не знаете! Хватит надо мной издеваться!
Дядюшка снисходительно хохотнул, откинулся назад и, лениво надвинув свою дурацкую панамку на глаза, так же лениво произнес:
– Ну, не кипятись, не кипятись, дорогой мой… Смотри, как лысина твоя на солнышке блестит, аж слепит!
Я рефлекторно провел по голове ладонью, нахмурился. Ну и пусть смеется, мне-то ясно, что волосяной покров – это атавизм. Иногда даже с брезгливостью смотрю на волосатых людей, почти приматы! Только тонюсенькая пленка интеллекта отделяет их от обезьян… Даже читают, как пещерные люди!
– Эх, дорогой мой, не понимаешь ты всей романтики чтения! – воскликнул дядюшка вдохновленно и принялся жестикулировать, будто поэт на сцене: – Как же это прекрасно, достаешь из кармана карманный компьютер… Как звучит, а? Заходишь в меню, гуляешь по библиотеке, выискивая нужный файл книги, открываешь его. И начинаешь читать, прочитал дисплей – нажал на джойстик, читаешь следующий дисплей. А джойстик так тихонько щелкает под пальцем! Ах, эти знакомые с детства ощущения… Это просто великолепно, это романтика, дорогой мой… А запах, а запах? Читаешь про хвойный лес, карманный компьютер испускает запах хвойного леса, даже можно услышать, как птички поют… Ну разве не прекрасно? А ты со своим бездушным передатчиком, преобразователем, импульсами… фи… Души в нем нет, ты понимаешь? Души!
Я уже не слушал его, незаметно нажал на пуск и продолжил чтение. Как раз сейчас отважный химик Баяхметов должен провести важнейший эксперимент. Изобретение нового реактива может спасти жизнь его жене и попутно поможет получить Нобелевскую премию!
А дядюшка Стратар? А что дядюшка Стратар, пускай читает с допотопного смартфона. Может, некоторые и думают, что у меня подростковый максимализм, да я и сам, проанализировав свои слова и поступки, пришел к такому выводу… Но вот у дядюшки Стратара точно старческий маразм. Пора бы уже, ему скоро триста стукнет!
Ну ладно, двадцать пять.
Михаил УткинНовая эвтаназия
Боль. Эта адская боль. Нет, даже не боль, это раскаленная звезда пульсирует лучами ядовитых игл. Они растут… Становятся больше. Увеличиваются! И я знаю – это метастазы, пронзающие мозг. Мой мозг. Меня. В зеленом полумраке палаты на обширной мягкой кровати лежит человек. Шар головы без бровей. Лихорадочно поблескивают глаза. Тонкие высохшие руки судорожно теребят серое покрывало.
– Серый, че там докторишки тебе наплели? Говорят, свихнулся Старуй, гниль наглушняк мозги прожрала? Ничо не говори, у тебя на роже все написано! Да, все правильно, почти… Я с тобой-то сейчас могу тереть, потому что морфин вкололи. Морфин! Мне! Ты знаешь, как я к наркоте любой отношусь, и сейчас тоже, но вынудил клешнятый, падла.
– Серый, ты помнишь, как болят зубы? Так вот, эту боль можно терпеть, но еще угнетает знание, что зуб гниет, разлагается и дальше будет лишь хуже. Так вот, рак – это такой зуб, умноженный на сто, нет – тысячу! Неоперабельный!
– Серый, ты помнишь, как я смеялся, «что хотел бы сдохнуть на бабе». Так вот, смешочки к черту. Видишь, башка облезла, брови, и сам я весь облез, как лишаястый шакал. А с бабами тоже, слышь, все. Аут, я в пролете. Химиотерапия, слыхал про такую дрянь? Толку от нее не получилось, но вдарила неслабо.
– Слышь, Серый, меня уже два раза врачишки ловили. Не дают убиться. Видишь, в мягкой палате с непробиваемым стеклом. Просил сделать передоз, так верещат – эвтаназия запрещена!.. Привязали волка на цепь и в конуре сдохнуть заставляют! Ну ты в курсе, объявили меня недееспособным, мол, не соображает придурок гнилой, что счеты с жизнью нельзя сводить. Лишь бы все по закону было! Слышь, учудили! Я жить по закону не жил, а сдохнуть заставляют по закону! А вот черта с два! Хотел сначала, чтоб ты мне ствол пронес, но придумал лучше. Ты запоминай, пока я говорить еще могу, – лежащий прервался, глубоко вздохнул и, стараясь говорить четко, заявил: – Слушай, хочу сдохнуть, как та крыса, что на педальку нажимала! Не дергайся, не брежу пока, придурок! В мозгах у всех скотов животных зоны удовольствия есть, да-да и у людей, конечно, они че, хуже, что ли?! Было дело, врачишки одному крысюку вшили электрод, соединили проводом с педалькой и научили нажимать. Так тот крысюк забыл о сне, еде и крысах, только жал и жал на эту педальку, пока не сдох. Так вот и я хочу помереть от кайфа, а не от боли! Ты понял?! Пока адвокатишки да правозащитнички еще не дотумкали, прокатит такая эвтаназия. Сделай все как надо, бабло подсыпь кому нужно. Я в жисть никого ни о чем не просил, тебя прошу первый раз. Нажми как следует на этих халатников. Ладно, контакт заканчивается… Уходи… Не хочу, чтоб ты видел… Уходи говорю!!!
Серый пробкой выскочил из палаты, едва не сбив с ног лечащего врача. Из-за двери раздался сдавленный стон, переходящий в страшный нечеловеческий рев. Доктор мигом надел сочувствующе-печальную маску.
– Ну вы видели… – и отшатнулся от перекошенной физиономии Серого.
Он рысью метнулся вперед, схватил за грудки. Зашипел:
– Ты че, гад? Короче, слушай сюда…
– Никакой эвтаназии, – спокойно и категорично перебил доктор, словно и не обратил внимания на жест рассвирепевшего бандюка. – Я достаточно умен, чтобы дружить с законом, и не собираюсь пополнять собой тюрьму. Так что ни за какие деньги!
– Законы меняются, док! – Серый отпустил халат и начал аккуратно расправлять образовавшиеся складки, не прекращая говорить. – Если не хотят меняться, их меняют! Старуй знает, что вы все сцыкуны. Как бы не навредить, да?! Как будто трупу можно навредить. Тогда слушай сюда. Назначишь ему в порядке метода лечения электрод в зону удовольствия. Ты как черепных дел мастер должен знать, в мозгах есть такая. Короче, пусть помрет от кайфа, не от боли. Это за эвтаназию не прокатит, неоперабельность рака уже все ваши светила подтвердили, так что все методы лечения хороши. Налички подкину… ну, на электроды золотые, что ли, придумаешь, в общем. Диссертацию напишешь, или чего там у вас ценится. А не согласишься – возьму грех на душу, буду действовать другими методами!
– Вот только угроз не надо! – процедил доктор. Однако глаза загорелись. Он энергично потер руки, сделал несколько быстрых шагов по коридору. Длинные тонкие пальцы нейрохирурга нервно зашевелились, словно уже взялись за инструменты. – Медлить нельзя. Если делать, то сразу.
Спустя месяц после операции Серый вновь топтал коридоры больницы. С полчаса прождал отправленных на розыски медсестер, но нужного доктора увидел сам. Тот длинными шагами несся вперед, сжимая обоими ладонями кипу разноразмерных бумаг.
– Здравствуй, доктор! Ну, как успехи? Говорят, пациент еще не загнулся? – Серый зашагал рядом.
– Да, жив! Пойдемте, я как раз иду к Анатолию Григорьевичу… Старуму, как вы его зовете.
Дверь в мягкую палату скользнула в сторону. Однако зеленого полумрака как не бывало. Сквозь огромное окно во всю стену сияло солнце. Старуй привстал с кровати, отбросив в сторону толстую черную книгу. Недовольно заговорил:
– Здорово, Серый. Покури минуту, перетрем сейчас… Док, что за ерунда? Сначала все нормально. Заболело – нажал кнопку и ныряю в кайф. А теперь, когда нажимаю, просто боль прекращается. Кайфа же нет! – Пациент потряс коробочкой с длинной телескопической антенной. – И какого черта не разрешаете комп поставить?! Я со скуки сдохну скорее, чем от этого долгоиграющего рака!
– Не ругайся. Подумай о Боге. Мы тут серьезно всей бригадой молиться собираемся за твое здоровье. Храм Христа Спасителя на сутки арендуем, – проникновенно посоветовал Серый, поднимая толстую черную книгу. – Как там сказано… – Он начал листать. Однако прочитал название – чуть не выронил. На обложке подарочного образца золотыми буквами выложено «Физиология человека». В возникшей тишине раздался спокойный и несколько недоумевающий голос нейрохирурга:
– Томография мозга показала, что опухоль сократилась вдвое! – Он шлепнул пачку бумаг, пленок и распечаток на край кровати. – Гипофиз начал вырабатывать какое-то новое вещество, уничтожающее раковые клетки повсеместно!
Старуй прищурился.
– О как… Слышь, док, так чего хлебалом щелкаешь? Сделай анализ этой живой воды и предъяви химикам на расшифровку. Нехай прижарят клешнястого наглушняк. Хорош, видать, людишкам-то от этой гнили дохнуть. Да и тебе Нобелевка не повредит, да.
– Сделаем. Так и сделаем! – Доктор сдвинул брови. – Разумеется, я об этом сразу и подумал.
– Ну что не так? – недовольно пробормотал пациент.
– Проблемы у вас с восприятием удовольствий будут. Зоны удовольствия перепрофилировались на производство этого… этого лекарственного псевдоэндорфина…
– Фигня, док, это уже не те проблемы, что проблемы! Ты просто не представляешь, какое удовольствие – жить без страдания. А попозже договорюсь уж как-нибудь со своей мозгой, она вон на какие выверты способна! – Старуй потер жесткую щетину, покрывшую череп, и первый раз за последний год улыбнулся.
Алексей ВасильевСовершенство бога
Они изучали Край.
За него еще никто не выходил, как ни старались. Здесь с грохотом рушились фундаментальные законы и вступал в силу парадокс Черепахи.
Уже несколько лет зонд «Ахиллес» по микрону продвигался к рубежу мироздания. Но Край отступал. Медленнее, чем приближались люди, но оставаясь все таким же недоступным.
– Мне в детстве казалось, будто там все такое же, как у нас, только больше, – сказал Дмитрий.