– И к чему этот маскарад, расходный материал Дарья? Свежая вода и свежий воздух – оно хорошо, но где тут запас провизии? Можно не свежей. Мне сейчас необходимо много еды… Уже становится плохо…
– Если так худо, можешь напиться моей крови. – Девушка заигрывающе улыбнулась и наклонила шею набок. Убрала длинные волосы в сторону.
– Дурдом… Дай-ка угадаю. Вы, видно, играете в вампиров и жертв, я же, по-вашему, древний кровосос, которому десять тысяч лет, из которых я последние восемь проспал в анабиозе. Теперь мне, чтобы вспомнить свое вампирство, нужно напиться крови не менее древнего клана жертв, предоставляющего донорские услуги, взамен… ну, в общем, взамен чего-то там. Хорошо. Все похлопали, поулыбались камерам и пошли к черту со своими дурацкими шоу! У меня эксперимент идет!
– В гробу.
– Что в гробу?
– В гробу, не в анабиозе.
Профессор вытаращил глаза, а эта… Дарья, кажется… Сидит в позе лотоса и прямо вся сияет, словно белиберда, что он на нее вывалил, слово в слово… Черт, желудок-то как дергается…
– Мы очень давно следим за вашим институтом. Я знала, что кто-то из вас Великий Древний, не знала только кто. Мы долго готовились и вот наконец дождались. Мне приснился вещий сон, в котором ты со мной говорил и сказал, что делать.
Это уже происходит пять лет. Я впервые услышала тебя, когда в шестнадцать вскрыла вены и легла в ванну. Ты велел мне не тратить кровь бестолково, сказал, что она еще пригодится. Велел собрать последователей, и кровь сразу перестала течь. Связывались не очень часто, но достаточно, чтобы сделать правильные выводы. Мы устроили этот бункер, мы понимаем друг друга с полуслова. Но только я одна слышала твой указующий голос…
– Бред, ты хочешь сказать, что эту ямку вырыла толпа подростков? Может, еще и бесплатно?
– Да, они слушаются меня.
– Да как слушаются? Что за ерунда?
– А как послушался сорокалетний профессор? Поехал невесть куда, невесть с кем и невесть зачем? А потом и вовсе полез не пойми куда? Но вообще-то я сама не знаю как. Просто у меня такой дар.
– Есть в твоих рассуждениях брешь. Почему по дороге ты мне чипсы всунула. Предоставила бы шейку, понимаешь, чтоб из горла напился, так сказать.
– Да чипсы у меня всегда в кармане, редко перекусить толком успеваю. На ходу в аварию можно попасть, и не уверена была, что правильно воспримешь. – Девушка улыбнулась, сбросила кожаную куртку. – Но вообще-то это я сейчас рассуждаю, тогда же просто подумалось «надо бы чипсов дать».
– Но ты не сказала, с чего взяла, что это я ваш дурацкий кровосос?
– Медсестра Регина рассказала. У тебя из отрезанных пальцев полезли когти…
– Идиотки! Это эксперимент! Пошла регенерация! ТР-фагоциты восстанавливают сначала кость, потом мясо и прочее! И я хочу не крови, а элементарно жрать! Жрать! Жрать хочу! Материал-то на строительство нужен! Пятьдесят метров грунта!
– Я ничего не понимаю в фагоцитах, но отлично понимаю свои сны. И в моих снах прямо велено никаких припасов еды не делать…
– Идите к черту! Какие сны?! Какое велел?! Я ученый, понимаешь?! Я вообще снов не вижу! Сплю максимум четыре часа в сутки и считаю время потерянным, если случайно просплю на полчаса дольше!
– Ты должен напиться моей крови, а потом все будет нормально…
Она упрямо нахмурилась, но в голосе появилось некоторое сомнение. Славутич поспешно размотал бинты и выкрикнул:
– Вот, вот, смотри сама, что эта твоя кретинка медсестра видела!
Из культей смотрели конусообразные кости, вокруг понизу уже немного нарос валик мяса, сама косточка покрыта прозрачной пленкой и перевита сеткой тонких кровеносных сосудов.
– Ну что? Когти, да?
– Ну… да, похоже. Молодые еще, мягкие…
Славутич внезапно успокоился.
– Ладно, ты говоришь, напьюсь я крови твоей – и все будет нормально. Но скажи на милость, что именно будет нормально? Пятьдесят метров грунта исчезнут? Или мы превратимся в змей и уползем по вентиляции? Как это «нормально» наступит? Для кого нормально? Жертва… Расходный материал… Да даже если я сожру тебя целиком, вместе со всем дерьмом в твоей голове – и стану сильный, как слон – и неутомимый, как верблюд, то и тогда не смогу раскопать эту массу глины и камней!
– Ну… не знаю, может быть, впадешь в этот… анабиоз? Ты мне сказал так сделать…
– Ничего я не говорил! И не мог говорить! Какого черта мне отвечать теперь за твои глюки?
Профессор застонал, ухватившись за живот. Упал набок, перекатился. Желудок задергался, кишечник сокращался, словно раздумывал, печень или легкие начинать пожирать сначала. Вскочил и судорожно забегал по прямоугольному залу, словно раненный в живот солдат пытается донести себя до госпиталя.
– Вода! Где вода?!
– Там, возле стены, за углом!
«Чертова идиотка. Как же жжется изнутри. Прямо словно нефть в канализации горит, потроха жжет. Охохох, что же там такое происходит?! Избыток кислоты и желчи? Не важно… пить. Пить!»
За поворотом в конце короткого тупичка грубо вбитое бетонное кольцо, внутри пульсирует, играет песчинками мощный родник. Короткий ручей собрался под стеной в небольшое озерцо.
Аххха! Профессор плюхнулся в ледяную воду на четвереньки, словно граната взорвалась – фонтан брызг почти долетел до высокого потолка. Руки погрузились по локти, лицо нырнуло в воду. Шумные глотки, словно пульс огромного сердца отдавался по всему залу. Пить… и плевать на взбаламученный песок. Еще и еще!
О-ооох! Тяжелый холодный живот казался проглоченной двухпудовой гирей, притягивал к земле. Профессор на четвереньках же сделал пару шагов назад и лег ничком.
– Славутич, вы уже передвигаетесь, словно ящер! – с восторгом воскликнула Дарья.
Она, похоже, продолжает грезить.
Оххх-а! Холод и тяжесть в желудке вдруг сменились теплом… нет, даже жаром. А-а! Показалось, что через распахнутый рот сейчас хлынет раскаленный пар, как из лопнувшего парового котла. Славутич вновь вскочил на четвереньки и, как ползучая ракета, рванулся в родник. Пить… нет, не лезет уже.
Да что это такое, бегаю на карачках! Он вскочил и, словно скиф перед последним боем, одним мощным рывком разорвал пиджак и рубашку надвое.
– Пече-о-от! – взревел в равнодушный глиняный потолок. Атрофировавшиеся от сидячей жизни мышцы задергались, затрепетали под слоем жирка. Жар начал перемещаться вовне, вовне. К коже! Кожа покраснела, даже полиловела, на ней ярко и мощно вздулись толстые синие вены. Он опять прыгнул в родник, однако ледяная вода хлестнула как кипяток, вместе с тем во рту пересохло. На этот раз жажда прошла после пары глотков, зато навалился страшный, всеохватывающий голод. Профессор открыл рот и вдруг понял, что ощущает вкусы языком на расстоянии. Бока часто засокращались, вдыхая влажный воздух, что-то вкусное лежало прямо перед ним. Что-то приятное… съедобное.
Хап, и слюна ручьем… ну и подумаешь – рубашка, она такая… такая хлопчатобумажная. На минуту голод отступил.
Язык высунуть наружу, прямо под ногами вкусный крошечный кусочек мела, и еще, и еще… хруп-хруп-хруп ррррр!
– Великий Древний! Тебе нужно напиться моей крови! – торжественно прозвучал высокий женский голос, и Дарья вновь шагнула ближе.
– Аххха… Уйди, идио-о-от-т-ка, ты ч-че, не понимаешь? – прошипел Славутич, едва сдерживая прыгающую челюсть, что уже словно жевала, грызла эту вкусную особь. Рот наполнился слюной, она закапала, увлажняя высунутый язык. А тот просто кричал гаммой вкусов: мясо-мясо-жизнь-еда-еда-виновата… Нет! Он пружиной вскочил и отбежал в сторону. – Язык мой враг мой, – пробормотал он, отвернулся, процедил, скрестив руку за руку: – Дарья, отойди подальше и не суйся!
– Но я же…
– Уйди, говорю! – Пальцы вжались в жесткие кубики пресса, жилы, словно плетеные кнуты, вздулись… Кубики пресса? Жилы на руках? Жир сгорел весь!
– Ну, я же могу помочь…
Она с настойчивостью идиотки вновь наклонилась, открывая шею и прядь волос картинно отбрасывая набок.
Язык вновь затрепетал свою вкусовую песню, чувствовал вкус ее глаз, вкус кожи и вкус губ. Она вся невыносимо вкусная…
– Мо-о-о-ожешь!
Удар ладони опрокинул девушку, она шлепнулась на попу, покорно и бесстрашно смотря на него снизу вверх. Он склонился, дыхание с хрипом вырывалось, мощное, жаркое, без запаха, словно от электрического рефлектора. Потрескавшиеся губы приоткрылись, и язык, длинный и горячий, потянулся к ней. Она закрыла глаза, грудь бурно вздымается… еще немного и…
Крепкая ладонь ухватила ее за волосы, заставив взвизгнуть от боли, джинсовка лопнула на груди, маникюрные принадлежности посыпались на песок. Славутич мощно прижал ее ухо коленом, вдавил в песок. Крошечные маникюрные ножнички защелкали, кромсая ей волосы.
Девушка испуганно попыталась вывернуться, но он рыкнул и прижал ее, как дворовый тощий пес большую кость. Торопливо стриг и, урча и причмокивая, пихал в рот одну отрезанную прядь за другой, поспешно глотал. Наконец на исцарапанном черепе девушки почти не осталось волос. Широкая ладонь шлепнула по оголившемуся черепу. И одним рывком отскочил подальше.
– Как-то я это не так представляла, – озадаченно всхлипывая, произнесла она, проводя наманикюренными пальчиками по грубо обстриженной голове. Белый песок прилип к щеке, на другой пламенело пятно от колена.
А Славутич стоял, вывалив язык, и шумно дышал. Она, всхлипывая, вдруг сквозь слезы улыбнулась:
– Профессор, у вас такой длинный язык…
– Да… и он теперь очень много говорит… – прошипел профессор, разом стерев с ее лица жалкую улыбку.
Он вновь прыгнул вперед и цепкими крючковатыми пальцами здоровой руки рванул ее джинсовку. Грудь выскочила и колыхнулась. Дарья испуганно скрестила руки, пытаясь инстинктивно закрыть ее. Но профессор уже не смотрел, дожевывал ее зеленую футболку.
Славутич медленно шел вдоль стены, трепеща языком, как гремучая змея, в глазах отсвечивали лампы. Вдруг быстро повернулся, выставил ладони перед собой и уверенно зашагал к стене. Дарье показалась, что вот прямо сейчас он так и пройдет сквозь, но нет. Уткнулся и стоит…