В конце концов он замер. Сердце колотилось тревожно и радостно. Герка верил в свою удачу. А гон все приближался. Теперь уже совершенно отчетливо слышался тонкий, заливистый голос Плаксы и низкий, трубный — Рыдая. Гон Герка слышал впервые. И сейчас пытался хорошенько разобраться в надрывных голосах собак. Было что-то чарующее и вместе с тем очень волнительное в их напористом, страстном лае. Впрочем, чем больше Герка слушал их голоса, тем больше понимал, что это вовсе не лай разливается сейчас над лесом. Ничего подобного и никогда ему раньше не приходилось слышать. В голосах собак слышалась сама страсть, исступленная, вырывавшаяся откуда-то из глубины нутра, сама страсть двух зверей, гнавшихся за третьим. И в то же время это была песня, ни с чем не сравнимая, ни на что не похожая песня. Она в мгновение преобразила сонный лес, взбудоражила его, наполнила жизнью. Слушая ее, нужно было лишь на минуту закрыть глаза, чтобы не видеть холодное, серое небо, безлистые, повисшие, как плети, ветки деревьев, и воображение без труда начинало улавливать в этой дикой песне и говор талой воды, и птичий перезвон, и буйный стон качающейся под ветром дубравы. А как она волновала, эта песня! Чем ближе слышались голоса собак, тем напряженней билось у Герки сердце. Его удары, четкие и частые, он отчетливо ощущал уже не только в груди, но и в висках, и в ладонях, цепко сжимавших ружье. Он уже принимал их на слух. Ему даже казалось, что его собственная кровь, еще минуту тому назад спокойно бежавшая по жилам, теперь обжигает все его тело. Но самым странным Герке представлялось даже не это. Он пытался подавить в себе этот огонь и не мог. Старался успокоиться и не умел. Наоборот. Чем отчетливее слышались голоса гончих, тем сильнее росло в нем ощущение приближения чего-то неожиданного. И хотя он отлично понимал, что ничего сверхъестественного не произойдет, да и не может произойти, потому что собаки выгонят на него из чащи всего-навсего лишь зайца, или в лучшем случае лису, или в конце концов лося, он все-таки ожидал чего-то совершенно необычного и уже никак не мог взять себя в руки и заставить хладнокровно выжидать добычу. Это волнение усиливалось еще больше оттого, что только теперь он понял, что выбрал для себя совершенно неудачное место. Заливистые, нарастающие с каждой секундой голоса собак были уже где-то вот-вот, а он по-прежнему ничего перед собой не видел, кроме голых, переплетенных, как сеть, кустов.
Бах! — рвануло вдруг впереди слева.
Герка вздрогнул, будто его стегнули плетью, и мгновенно повернулся в сторону выстрела.
«Неужто опередили?» — с отчаянием подумал он и судорожно глотнул воздух.
Бах! — прозвучало снова.
«Да что же там делается?!» — чуть не выкрикнул он и, не выдержав, сорвался с места.
Он прыгал через кусты. Ломился напролом через чащу, пока не очутился на краю длинного, словно ров, оврага. Дно оврага было залито водой и подернуто льдом. Герка попытался было сгоряча перескочить через овраг. Но лед оказался слишком тонок. Он продавился, едва Герка ступил на него сапогом. Герка отпрянул назад и остался на своем берегу. Он только привстал на цыпочки и вытянул шею. И вдруг!.. Герка не поверил своим глазам: между елками шмыгнуло что-то светлое. От неожиданности Герка окаменел. А светлое мелькнуло уже ближе. И в следующее мгновенье на самом краю оврага, прямо напротив себя, Герка отчетливо увидел большого, как ему показалось, просто огромного зайца.
Заяц выскочил из травы и, не останавливаясь, прыгнул через овраг. На какой-то момент он повис в воздухе. Но не долетел до противоположной стороны и, вытянув в разные стороны лапы, плашмя шлепнулся на лед. Лед был гладкий, как стекло. Заяц заскользил, завертелся, ударился о кочку, мгновенно оттолкнулся от нее и бросился наутек вдоль оврага.
Все это произошло так быстро, что Герка ничего даже не успел толком разобрать. Перед глазами его что-то мелькало, мелькало… Сам вихрь сидел в длинноухом, четвероногом зверьке.
Герка вскинул ружье к плечу, накрыл, как учил его Мишка, зайца стволами и нажал курок. Выстрела не последовало. Герка нажал второй курок. Ружье молчало. Будто это и вовсе была не двустволка, а одна из тех валежин, которых так много валялось вокруг под ногами. «Да ведь предохранитель же забыл перевести. Дубина!» — обожгла Герку догадка, и он мгновенно послал предохранитель вперед. После этого он снова попытался прицелиться, но белый ком уже скрылся в траве.
«Упустил! Разиня!!» — застонал Герка и невольно подумал, что длинноухий зверек не так уж беззащитен. Что его быстрота и увертливость вполне могут соперничать с хваткой и опытностью даже таких бывалых охотников, как Баклашкин, не говоря уже о Мишке.
Охота, как считал Герка, на этом закончилась. Но она так захватила Герку, что он захотел повторить ее хотя бы в воображении. Он снова вскинул ружье к плечу и прицелился в тот жухлый куст осоки, из которого минуту тому назад выскочил заяц.
«Вот теперь бы! Второй бы раз! Теперь бы не упустил!» — подумал Герка. И точно по заказу, из травы выскочил второй зверь. Только уже не светлый, а рыжий. Он так же стремительно подбежал к краю оврага и так же смело прыгнул вниз. Но Герка был весь наготове. Он ловко поймал зверя на мушку и нажал курок. И в то же мгновение ослепительная и жгучая, как молния, мысль пронзила его с головы до ног: «Да ведь это же собака Баклашкина!»
Герка вздрогнул. Ружье глухо ухнуло. Рыжий зверь тяжело плюхнулся на лед.
«Баклашкин же предупреждал! — с ужасом вспомнил Герка. — Какой кошмар!!»
Он с остервенением отшвырнул в сторону ружье и в два прыжка очутился на краю оврага. Рыжий зверь, ломая лед, бился в воде. Герка видел все это уже как в тумане. От предчувствия непоправимой беды Герку затрясло. Он спрыгнул на дно оврага и, кроша сапогами ледяную корку, бросился в воду. Бочажина оказалась глубокой. Герка спиной и животом почувствовал ее обжигающее прикосновение.
Собака билась совсем рядом, то появляясь на поверхности, то снова исчезая подо льдом. Герка грудью раздавил разделявшую их ледяную перемычку и схватил собаку за шиворот. В следующий момент он уже вытолкнул ее на сухое. И тут случилось самое непредвиденное. Обдав Герку липкой грязью, собака отряхнулась, громко чихнула и, как ни в чем не бывало, с визгом метнулась вслед за зайцем.
— Чтоб тебя разорвало! — протирая от грязи глаза, еще не веря в происшедшее чудо, прошептал Герка и подумал: «Значит, успел все же отвести заряд вверх!»
После этого, тяжело отдуваясь от волнения больше, чем от спешки, Герка повернул к берегу бочажины.
— Ты что, карасей там ловил? — раздался вдруг у него над головой знакомый голос.
Герка посмотрел вверх. На краю оврага стоял Михаил и с любопытством разглядывал, как он вылезал из воды.
— Какие тут к черту караси! — сконфуженно буркнул Герка.
— Вот и я думаю: спятил он или поскользнулся! — сказал Михаил и, свесившись вниз, протянул Герке руку.
Герка вылез из оврага. Вода бежала с него ручьями.
— А в кого ты, между прочим, стрелял? — спросил Михаил.
— В белку, — спокойно ответил Герка. — На елке сидела…
— Похоже, — согласился Михаил. — Шарахнул так, что только сучки полетели. Ну, что же, давай разводить костер. Надо сушиться, да пойдем поднимать следующего…
— Нет уж, дудки! — наотрез отказался Герка, мгновенно вспомнив все, только что пережитое. — С меня и этого довольно, — добавил он для убедительности и принялся, пританцовывая, стаскивать с ноги сапог. Горячка прошла. Его уже начинало познабливать.
ЮРКИНО СЧАСТЬЕ
За ночь погода резко переменилась. Небо заволокли низкие косматые тучи. Мороз обмяк, и снег из хрустящего сделался мягким и липким. Егерь Данила, чернявый, разбитной парень с карими цыганскими глазами, сваляв из снега небольшой ком, предостерегающе заметил:
— Кабы оттепель не началась. Ишь как мягчает…
— А что тогда? — поинтересовался кто-то из нас.
— Известно что, — усмехнулся Данила. — Гонять плохо будут.
— Слушай, — не выдержал я, — скажи по правде, бывает ли вообще когда-нибудь такая погода, чтобы ты был доволен? Как ни приеду, все неладно: то сухо, то сыро, то ветер, то мороз. Скажи лучше, что собаки твои чутье потеряли…
Данила засмеялся беззлобным раскатистым смехом:
— Вот отохотимся, вы уедете, и погода станет как надо. А насчет чутья — это как знать. Вы с Писклей ходили?
— Нет. Я же у тебя два года не был.
— Ну, тогда увидите. Репей, а не собака. По двое суток гоняет. Еще ни одного зайца не бросала. Я за нее двухгодовалую телку отдал, да деньгами, да так по мелочи всего.
— И давно она у тебя? — заинтересовался я.
— Другой год. Всем удалась. Голос только подводит: не лает, а будто ревет…
— А порода хорошая?
— Кто ее знает! Родословной нет. Зато уж работает…
Мы подошли к сараю. Данила на минуту скрылся за воротами и вскоре появился перед нами снова, но уже вместе с тонкомордой изящной сукой светло-рыжей масти. Сука была невелика, но статна, с умными карими глазами.
— Хороша! — в один голос оценила собаку вся наша компания.
А сын нашего товарища, доктора Бориса Ивановича, Юрка, посмотрел на собаку и сказал:
— Пап, давай и мы заведем такую.
— Ее еще прежде найти надо, — лукаво проговорил Данила. — Я-то свою, знаешь, сколько искал? Без мала всю жизнь. Зато и берегу пуще глаза.
— А щенка можно приобрести? — не отставал Юрка.
— От Пискли тоже мудрено, — ответил Данила. — За год вперед все щенки распроданы. Да и на очереди десяток человек… Так что, как говорится, есть спрос, да не в нем вопрос.
— В городе, сынок, гончую собаку держать нельзя. Чутье потеряет, да и вообще хлопот не оберешься… — объяснил Юрке отец.
Юрка понимающе кивнул головой:
— Жаль.
Данила взял собаку за поводок, и вся компания отправилась в лес. Охотиться решили в кустах, неподалеку от болота, и потихоньку двигаться к дому через делянки и старое косовище. За сараями Данила отошел в сторону и спустил собаку. Пискля ткнулась мордой в снег и полезла в кусты. Мы тем временем не торопясь подошли к опушке. Вдруг за спиной у нас раздался громкий крик Данилы: