— Из мести…
— Какая месть? О чем ты говоришь? — с удивлением спросил Абдель Керим. — Я впервые тебя вижу!
— Но я-то тебя хорошо знаю! — возбужденно ответил тот. — Это ты разорил меня, пустил по миру мою жену и детей! Это ты меня погубил! Ты, ты, виновник всех моих бед!..
Посмотрев на меня, Абдель Керим воскликнул:
— Просто сумасшедший какой-то, ей-богу…
Внезапно возбуждение оборванца погасло, и голосом, в котором чувствовалась крайняя усталость, он пробормотал:
— Я в полном рассудке… Все, что я сказал, — чистая правда… — И уже совсем слабым голосом, добавил: — Твой кинотеатр разорил меня, сделал нищим. Из-за него я потерял возможность заниматься своим ремеслом…
— Что ты имеешь в виду? — с интересом спросил мой друг. — Скажи-ка толком!
Но тут незнакомец закатил глаза, его сухие потрескавшиеся губы судорожно сжались, в уголках искривленного гримасой рта показалась пена, и он повис на руках державших его людей…
Абдель Керим велел его развязать. Освобожденный от веревок человек опустился на пол, и голова его безжизненно упала на грудь.
— Я умираю с голоду… — прошептал он еле слышно.
Абдель Керим тихонько сказал что-то одному из билетеров. Тот бросился исполнять распоряжение. Виновник же всего этого переполоха лежал на полу в полуобморочном состоянии и только изредка бормотал что-то невразумительное.
Посланный скоро вернулся с порцией плова, завернутого в еще горячую лепешку.
Едва лишь ноздрей несчастного коснулся запах пищи, глаза его широко открылись. С жадным нетерпением протянул он руку, схватил лепешку, стал судорожно раздирать ее и, как голодный зверь, пожирать плов. В несколько мгновений он все уничтожил, не отрываясь выпил стакан воды, рыгнул, с довольной улыбкой погладил себя по животу и, утерев рот тыльной стороной ладони, снова протянул руку:
— Сделайте милость, угостите сигаретой!
Абдель Керим дал ему закурить. Человек с наслаждением затянулся и выпустил дым, нежно глядя на зажатую между пальцами сигарету.
Затем уже окрепшим голосом он сказал Абдель Кериму:
— А ты хороший человек!
Тут уж я не вытерпел:
— Да, он хороший, а ведь это его кинотеатр ты пытался поджечь!
Задумчиво глядя куда-то в пространство, незнакомец пробормотал:
— Ничего не поделаешь — судьба! Видно, на роду мне было написано стать преступником. — И он обернулся к Абдель Кериму: — Да, я виноват, по прощения у тебя просить не буду.
Он замолчал. Казалось, мысли его витают где-то далеко-далеко… И когда он заговорил, в голосе его слышалась печаль:
— Да, я преступник, заслуживающий суровой кары. Хотите сажайте меня в тюрьму, хотите убейте. Только умоляю, пожалейте моих детей — они ведь ни в чем не виноваты…
Мой друг остановился перед несчастным и, внимательно глядя на него, сказал:
— Вот что — расскажи нам свою историю, а уж потом мы решим, что с тобой делать. Почему тебе взбрело в голову сжечь мой кинотеатр?
Человек задумался, не отводя взгляда от Абдель Керима, потом на лице его появилось выражение мольбы. Он схватил Абдель Керима за руку, прижался к ней лицом и, рыдая, запричитал:
— О, моя злосчастная судьба! Горе мне, горе!
Абдель Керим стал вырывать у него свою руку. И когда это ему удалось, взял стул, сел и мягко сказал:
— Не плачь! Расскажи нам всю правду. И ничего не бойся. Честное признание облегчит твою вину.
Человек выпрямился, перевел дыхание и заговорил несколько спокойнее:
— Хорошо, я расскажу… расскажу всю правду. Я — Итрис, владелец волшебного фонаря. Вы, конечно, видели меня или хоть обо мне слышали. Когда-то я был знаменитостью в своем квартале. Просто меня невозможно узнать в таком жалком виде. Итрис, который находится перед вами, ни капли не похож на прежнего. Я был красив, хорошо одет, подтянут, выбрит, усы мои были лихо закручены кверху, а на голове красовался тарбуш[50]. Я ходил по улицам, неся за спиной свой драгоценный фонарь, украшенный чудесным орнаментом и мишурой, и дул в рожок. На его звуки со всех сторон сбегались ребятишки, крича и прыгая от радости. А как только я устанавливал фонарь, собиралась целая толпа. Ребятишки жадно рассматривали через стеклянные глаза диковинные картины и слушали мои рассказы о неведомых им событиях.
Мой волшебный фонарь пользовался успехом не только у детворы и подростков, но и у взрослых — старых людей и молодых, бедных и с достатком. Меня любили и уважали, и я получал щедрое вознаграждение за свой труд.
Сколько людей, бывало, стремились посмотреть редкие картины и послушать увлекательные рассказы о подвигах героев и легендарных воинов, о похождениях влюбленных, о святых, творящих чудеса!..
Говоривший умолк, отпил из стакана несколько глотков, уселся поудобнее. Он гордо поднял голову, глаза его заблестели, лицо преобразилось. Звучным голосом он продолжал:
— Рассказывать я умел. Никогда не преступал границ скромности. Мои рассказы не могли оскорбить слуха даже самой стыдливой девушки. Да и картины, которые я показывал, были весьма достойного содержания; повествуя о смелости и трудолюбии, они воспитывали в людях хорошие чувства, вдохновляли их на благородные поступки. Взять хотя бы мои рассказы о войне аль-Басусы, о Камар аз-Замане, Хадрат аш-Шарифе, Азизе и Юнусе[51], о святом аль-Бадави. И сколько других удивительных историй поведал я своим слушателям! Каждая находила отклик в их сердцах!
Я не только рассказывал легенды, но и пел сочиненные мною песни, перевоплощался в сказочных героев, воскрешая их подвиги. Порой мне чудилось, будто это я участвую в жестокой схватке и рублю врагов мечом аз-Зинати Халифа.
Сколько чудесных часов провел я, стоя у фонаря и показывая мою любимую серию «Утаенные розы»! Мне казалось, что я поверяю слушателям не чужое, а свое горе, свою печаль, веду рассказ о своих похождениях! Эти утомительные сеансы перед восторженной публикой приносили мне истинное наслаждение. Как жаль, что те дни никогда не вернутся! Они навсегда миновали и унесли с собой радость и цель всей моей жизни. Книга жизни моей захлопнулась в тот день, когда появился твой кинотеатр, господин. Это он погубил моих детей, заставил меня, главу семьи, добывавшего в поте лица свой хлеб, пойти на преступление…
Итрис немного помолчал, затем вновь заговорил:
— Что дал людям ваш кинотеатр? Может ли быть что-либо отвратительнее тех фильмов, которые здесь показывают?! Вы привлекли моих бывших скромных и чистых душой зрителей распутством и богохульством, а меня лишили возможности заниматься настоящим искусством… Я забросил свой фонарь в самый дальний угол. Пауки оплели его паутиной, и он стал похож на мертвеца, завернутого в саван. Теперь он уж больше не «волшебный», он мертв. Он погас.
Итрис допил воду и продолжал:
— Кино, которым вы так гордитесь, портит нравы и вкус людей, сбивает их с пути истинного. Почему же вы не считаете преступниками владельцев кинотеатров? — Глаза его горели от возбуждения. — Ну скажи, господин, кто из нас преступник — я или ты?
Лицо Абдель Керима страдальчески исказилось. Он стал взволнованно мерить комнату шагами; внезапно остановился перед Итрисом и начал напряженно вглядываться в его лицо, словно изучая, потом снова принялся ходить взад и вперед, о чем-то думая.
Наконец он подошел к Итрису и сел перед ним на стул:
— Поверни голову направо! Налево! Так! Теперь подними немного голову, посмотри на меня! Очень хорошо…
Тот послушно, как завороженный, исполнял все, что от него требовали. Абдель Керим похлопал его по плечу:
— Ну-ка, расскажи нам несколько своих историй. Говори так, будто стоишь перед зрителями. И не забудь при этом спеть одну из своих касыд[52]. За все это ты получишь щедрое вознаграждение!
Итрис вскочил. Он был взволнован. Неужели стрелки часов повернули вспять? Неужели возвратились прежние времена?
Ему, вероятно, почудилось, что перед ним снова ненаглядный фонарь, он даже нагнулся, словно хотел погладить его и коснуться губами.
Но тут же выпрямился, приосанился и начал декламировать звучным, внезапно помолодевшим голосом:
Смотрите, о люди! Вам чудо узреть довелось.
Камар аз-Заман в цветнике восседает средь роз.
Великой любовью исполнено сердце его,
Глаза источают потоки жемчужинок-слез.
Итрис, казалось, забыл обо всем на свете… Говорил он очень складно, чуть нараспев, сопровождая свое повествование выразительной мимикой. Воодушевившись, он стал жестикулировать, временами подражал пению птиц или голосил, как плакальщик. Стул превратился в барабан, а палки билетеров — в мечи и копья…
Когда «сеанс» закончился, раздались аплодисменты. Абдель Керим подошел к артисту:
— Великолепно! Поздравляю тебя, друг! Я рад приветствовать тебя. Ты заслуживаешь щедрого вознаграждения. Если согласишься на мое предложение, можешь считать, что все твои невзгоды позади.
Утомленный представлением, Итрис вяло проговорил:
— Приказывай… Я сделаю все, что ты захочешь… Только заклинаю, не отправляй меня в тюрьму!
— Зачем в тюрьму? Мы отправим тебя в другое место.
И Абдель Керим обратился к одному из служителей:
— Проводи его в третью киностудию к режиссеру Шаабану!
Услышав слово «кино», Итрис подскочил и испуганно закричал:
— Нет, нет, господин, все что угодно, только не кино! Лучше уж тюрьма!
Но Абдель Керим сделал знак своим людям, и те поволокли беднягу, выкрикивавшего какие-то бессвязные слова…
Житейская суета разлучила меня на несколько месяцев с моим другом, и я ничего не знал о его делах. Но вот однажды, раскрыв утреннюю газету, я увидел в ней объявление, живо меня заинтересовавшее. Гласило оно следующее:
Только в кинотеатре «Будущее»