Защита
В беглеце просыпается звериный инстинкт, чутье жертвы, которая спасается от хищников. Отдавшись этому чутью, Федя кинулся не по улице, а вдоль боковой стены особняка, мимо гаражей, потом – через низкую изгородь, сквозь кусты заросшего садика. Снова изгородь. За ней, между заборов, – глухой, в сорняках по пояс проход. Цапнула за ноги кусачая трава. Тут, казалось, до стихов ли, но запрыгало в голове в такт бегу: "Мир являл свой неласковый норов… – И едва выходили за двери мы… – Жгла крапива у старых заборов…"
Не останавливаясь, Федя кинул за забор баллончик.
Проход вывел к речному обрыву. Вон и беседка. От нее по Беседочному переулку, по Песчаной, а там и улица Декабристов!… Но у беседки по-прежнему толпились ребята. Те самые или другие – поди разберись!.. Федя рванул в другую сторону. Все труднее было бежать, кололо в боках. Может, спуститься по откосу, отсидеться в репейниках? Но сколько сидеть, мучиться неизвестностью про Степку?
Слева – откосы и Ковжа, справа – забор с проволокой наверху, владения частников. Значит – вперед… А впереди.. Совсем рядом, на береговой лужайке, красные кирпичи и литое кружево ограды!.. До ворот далеко, проще прямо через решетку. Тем более, что с той стороны штабель досок…
Федя скатился со штабеля на двор и встал, дыша тяжело, со всхлипами. И увидел… человека в черной рясе с желтым блестящим крестом на груди. Со знакомой бородкой и очками!
– Дядя Женя… – Федя прислонился к доскам. – Отец Евгений…
– Федя! Ты откуда свалился? С тобой – что?
– Я… из милиции… – выдохнул он. И заплакал.
Отец Евгений подошел стремительно, легко. Обнял Федю за плечо широким взмахом (просторный рукав – как крыло). Повел его, плачущего и послушного, к церковному крыльцу.
– Что случилось-то?
– Я снимал Степку. На берегу… А там интернатские ребята… Одного воспитательница прямо по лицу, со всего маху… Я полез заступаться, а тут милиционер… Ее знакомый… И меня… туда… – Вздрагивая, давясь слезами, Федя рассказал и про Фому. И про баллон с карбозолью…
– Вот же ж ироды, – произнес отец Евгений. Негромко, но без присущего священнику смирения. – Ладно, Бог даст, все образуется… Здесь ничего не бойся.
– Я за Степку боюсь… – Федя всхлипнул опять.
– Сейчас поедем к Степке, – как о самом простом деле сказал отец Евгений. И крикнул в сторону: – Димыч!
Возник из подсобки кашляющий Дымитрий.
– Димыч, будь другом, выведи мой мотороллер. Надо Федора домой доставить побыстрее…
Дымитрий кивнул молча, пошел к кирпичной сторожке.
Но не пришлось Феде прокатиться на мотороллере отца Евгения. Протарахтел и смолк у церковных ворот мотоцикл. И увидел Федя, как оттуда шагает старший лейтенант Щагов.
– Я нутром чуял, – весело сообщил Щагов, – верующих надо искать под крылышком у святой церкви… Опять же и видно издалека такого красненького… А бегать ты мастак!
Тяжелая тоска стремительно навалилась на Федю. Но отец Евгений сказал:
– Не бойся, чадо… – Он подтолкнул Федю по ступеням крыльца, а сам остался на нижней. Прислонился к каменному столбу, который поддерживал узорчатый чугунный навес.
Часть крыльца загорожена была штабелем кирпичей, которые сложили здесь накануне (видимо, для внутренних работ). Проход оставался не шире метра. Щагов остановился в двух шагах.
– Я понимаю, святой отец, у тебя, наверно, душеспасительная беседа с этим отроком, только я его должен забрать. Он из отделения сбежал да еще человека травмировал.
– Неужто? – удивился отец Евгений. – Прискорбно… Только я вам, гражданин сотрудник милиции, не "святой отец", а официальное лицо. Настоятель Спасской церкви. Так что давайте на "вы"…
– Эй, ты, – сказал Щагов Феде. – А ну, иди сюда. Хуже будет… – Он сделал еще один шаг к ступеням.
Отец Евгений зевнул, снял очки, убрал их в складки рясы. Оттуда же достал очень белый платок. Приподнял черный подол и поставил на низкий кирпичный штабель кирзовый сапог. Стал обмахивать носок сапога платком. Таким образом проход оказался закрыт. Феде отец Евгений сказал:
– Ступай пока, отрок, в храм. – И добавил вполголоса: – А дальше… сам знаешь…
И Федя пошел. Отворяя тяжелую, в мелких квадратиках стекла дверь, он оглянулся. Дымитрий подкатывал голубой мотороллер. Отец Евгений по-прежнему изящно махал платком над сапогом и что-то говорил Щагову…
Беседу отца Евгения со старшим лейтенантом Федя, конечно, уже не слышал. Он узнал о ней после. Дымитрий, хотя и молчалив был, передал этот разговор Славе, а тот не удержался, поведал ребятам. Речь велась такая…
– Значит, гражданин настоятель, укрываете нарушителя?
– Христос с вами… Это же дитя. Достойное ли дело для солдат правопорядка вести войну с ребятишками?
– Это уж мы сами разберемся. В соответствии, значит, с законом. Ножку позвольте, я пройду…
Отец Евгений не "позволил ножку". Махая платком по облезлому, давно не чищенному сапогу, произнес наставительно:
– Здесь ведь храм Божий, а не кооперативный кабак. Вы же в него с ожесточенным сердцем…
– Убери ногу, ты… – проникновенно сказал Щагов.
– Не торопись, сын мой…
Щагов, кажется, и не торопился. Наверно, думал, что из церкви мальчишка никуда не денется. Изобразил под усиками тонкую улыбку:
– Еще раз прошу официально: уберите ногу, отец настоятель. А то…
Отец Евгений убрал. Но нагнулся и стал что-то строить из кирпичей. Два поставил на ребро, третий положил на них плашмя. Задумчиво потрогал бородку и коротко рубанул по кирпичу ребром ладони. Тот распался.
– Дрянь кирпичи, – вздохнул отец Евгений. – Что построишь из таких? Ни стенку, ни… фундамент правового общества.
Щагов проявил некоторый интерес. Предположил:
– С трещиной был.
– Ты так думаешь, сын мой? – Отец Евгений двумя короткими ударами развалил еще пару кирпичей.
– Гляжу я, святой отец, не всегда ты посвящал свою жизнь служению Божьему, – сказал Щагов с оттенком уважения. – Однако пора мне за мальчишкой. Пропусти.
Отец Евгений выпрямился с особым, неуловимым движением плеч. У Щагова сжались пальцы, закаменели прямые ладони. Все это на миг. Тут же оба расслабились, улыбнулись.
– И я смотрю, – вздохнул отец Евгений, – не всегда ты воевал только с детишками. Уж не был ли ты в одной далекой южной стране? Чую по ухватке…
– Видать, и тебя, настоятель, не миновала чаша сия?
– Увы…
– Чего же – увы? Хорошая была школа. Разве не так?
– Учились мы в этой школе разному, – тихо оказал отец Евгений и стал бледнеть. – Я вот так и не научился воевать с мальчиками… Ты видел убитых мальчиков, старший лейтенант? Подходишь, лежит пацан, будто спит, голова на локте. Только рухнувшей крышей придавлен по пояс, после гранаты… Крышу подняли, а там… половины мальчика нет. Месиво… Не встречалось такое?
Щагов помолчал. Колупнул ботинком кирпич. Усмехнулся:
– Я артиллерист. Издалека не видно, мальчик там или кто…
– Теперь, значит, решил поближе… разглядеть?
Щагов двинул желваками. Но попросил примирительно:
– Пусти, отче. Некогда мне. Служба…
– Пройди, служивый. Если сумеешь… Попробуй..
Щагов пробовать не стал. Сказал с укоризной:
– На провокацию тянешь? Нехорошо… Я в богословском плане человек неподкованный, но помню, что Христос учил уважать всякую власть. Ты же что себе позволяешь?
– Грешен! – охотно согласился отец Евгений. – Но покаюсь, и Бог простит… К тому же Господь наш Иисус Христос позволял и себе быть во гневе. Это когда бичом изгонял нечестивцев из храма. Гнев сей был свят…
– Иисус торговцев изгонял, насколько я знаю… А я тебе не фарцовщик, а сотрудник правоохранительных органов…
– Ежели воистину так, то должен ты о х р ан я т ь п р а в о. А ты погнался за мальчиком, который за это право как раз заступился.
– В курсе уже! Исповедался отрок!
– Мало того, есть у меня и свои догадки.
– Поделись, отче, – насмешливо попросил Щагов.
– Не так уж мал град наш Устальск, а тесен… Весною был я в интернате номер два для детей-сирот. Директорша их, женщина весьма склонная улавливать веяния времени, сочла за пользу, чтобы я побеседовал с чадами на тему Ветхого и Нового Заветов. Там запомнил я и некую наставницу по имени Ия Григорьевна. Весьма горласта была эта женщина и к питомцам своим неласкова, не стеснялась даже священнослужителя… И фамилию помню – Новицкая. Заместитель начальника здешнего райотдела майор Новицкий – не супруг ли сей почтенной дамы? И не этим ли объясняется, поручик, твое служебное рвение?
Видно, в точку попал отец Евгений. Щагов нашелся не сразу. Но потом улыбнулся все-таки:
– Слыхал ли, отче, анекдот про ковбоя Джона, который слишком много знал?
– А как же! – охотно отозвался отец Евгений. В этот миг, прервав их беседу, подлетел к церковным воротам взмыленный мотоцикл с коляской. Встал рядом с щаговским. Сверкнув забинтованными коленками, рванулся из коляски Степка:
– Дядя Лёва, вот он! Боря, вот он! Тот самый, который на Федю!..
Ничего этого Федя не видел, не слышал.
Оказавшись в прохладной и гулкой пустоте церкви, он глянул на стену с росписью. Она была закрыта холстом. Ну и хорошо. Немыслимо было бы проскочить мимо картины вот так, в спешке. А следовало спешить. Федя кинулся в алтарь. Люк наполовину заставлен был бочкой из-под цементного раствора. Федя отодвинул ее с большой натугой. Можно сказать, силой отчаяния… А вот и скребок! Федя сунул его в щель, надавил… Ох, сил-то у тебя, Федька, не то что у Славы… Ну, еще!.. Еле-еле поддалась тяжелая крышка. Федя уцепился, отвалил ее. Как в прошлый раз, пахнуло холодом. Федя опустил ноги, прыгнул на ступени… Но ведь если оставить открытым люк, Щагов сразу все поймет, когда окажется здесь!
Федя потянул крышку на себя, принял ее на руки, подержал головой. Опустил. Люк закрылся с чавкающим звуком, толкнуло по ушам воздухом. И навалилась непроглядная тьма. Только зеленые пятна в глазах – следы недавнего солнечного блеска… Что же теперь? А ничего, вот так и шагай потихонечку. Здесь же пещера Тома Сойера, путь один…