Светлый синий серый. Что-то не так
В начале ноября обещали четыре дня выходных в честь праздника. Дора писала, что непременно приедет в город, потому что безумно соскучилась по своим. Однако для Лавы эти дни были вполне себе рабочими: в кластере планировалось большое число мероприятий, и стажёрка входила в команду организаторов.
В праздничный день утром сосед снова куда-то шёл через их двор. Лава сбавила темп.
Юнг — в осенней дутой куртке, тёплых брюках и успевшей вылинять шапке цвета синего Клейна — как всегда двигался мимо. Посмотрел. Слегка улыбнулся. Кивнул.
Лава уже хотела было выпалить то, что билось в тюрьме её ротовой полости: "Здравствуйте! Огромное спасибо вам, что предупредили о машине! Как вас зовут? Я Лаванда, я оставляла вам печенье на дереве".
Но ничего не смогла произнести. Испугалась.
"Вечный студент" выглядел очень уставшим взрослым уже средних лет. Куда хуже, чем тогда, в октябре. На лбу и возле рта морщины, под запавшими глазами круги, и оттенки лица, глаз и волос сильно потускнели.
"Ничего не понимаю… Почему он такой старый стал? Это точно он? Вдруг не он, а ему сейчас такое выпалю?" — подумала Лава, нерешительно остановившись.
Когда она обернулась, Юнга, или же не Юнга, уже не было.
Мероприятия шли по плану, но разительная перемена во внешности соседа, которую Лава не успевала замечать, никак не шла из головы. Это ведь точно был Юнг? Нет, это он, но…
За столько дней Лава хорошо запомнила его лицо, движения, основные цвета. Почему он постарел? Почему обесцветился?
Ладно, не постарел, но стал старше. Это было до безумия странно. Это пугало. Не могло же время для них идти по-разному?
На следующее утро Юнг снова был во дворе. Опять в другой одежде. Цвета синего Клейна были перчатки. Он как-то быстрее обычного кивнул и исчез за спиной Лавы, не дав ей возможности сказать что-либо.
А другие два дня Лава опаздывала и еле успела разглядеть бродившего в отдалении соседа краем глаза.
Впрочем, Юнг ненадолго вылетел из головы, когда Лава увидела на мастер-классе по изготовлению кулона из вторсырья свою рыжую русалку Пандору.
— …И вот короче этот Хао мне выдаёт: "Бросай всё и поехали со мной в Шанхай". Может, это юмор такой у них, но мне совсем что-то не понравилось, так что мы перестали общаться. — Дора развела руками, в одной из которых была булка из буфета. Подруга сильно осунулась, под глазами залегли тёмные круги. Похоже, пока Лава здесь проживала свой однообразный день сурка, кое-кто учился и работал на износ.
— Ну а вообще как там у вас с научными достижениями? — Лава попыталась перевести тему с большого количества иностранцев во вроде бы стратегически важном институте на собственно достижения этого института.
— М-м-м! — Дора попыталась побыстрее прожевать откусанное. — Прикинь! Там народ реально пытается создать машину времени! Но они типа придерживаются теории, что любое перемещение будет… ну как бы не в наш, скажем так, таймлайн, а в другую ветку реальности и что скорее всего мультиреальность вполне рабочая гипотеза. Это всё, конечно, большой-большой секрет, но кое-что просачивается.
— Ты тоже над этим работаешь? — восхищённо спросила Лава.
Дора отрицательно замотала головой.
— Не, я сейчас на синхротроне, помогаю определять кристаллические структуры синтетических полимеров, хотя статью хочу писать про макромолекулы после влияния временеподобной кривой. Нужно, чтобы они тяжёлые условия выдерживали, потому что никто не знает, что закольцованность будет делать с веществом. Высока вероятность, что любой человек моментально получит облучение во всевозможные места.
Лава потеряла нить мысли подруги.
— Э-э-эм… То есть ты НЕ помогаешь изучать перемещения во времени?
Дора как-то устало улыбнулась.
— Ну как бы… пока нет, но этот вопрос, хех, времени! У нас… точнее, пока у них, у отдела по времени, что-то произошло летом, сейчас найду…
Она достала телефон — тонкую и прочную пластинку с китайской оболочкой и российской начинкой — и начала листать беседу.
— Вот! 14 августа команда, в которой было где-то пять человек, почти все разных национальностей, запустили очередной эксперимент с перемещением мышей по временеподобной кривой. Несколько дней они наблюдали, а потом что-то произошло и они всё свернули. После чего некоторое время как-то странно себя вели, а потом и вовсе ушли. К сентябрю из команды никого в институте не осталось. Среди народа всякое ходит, почему это они ушли. Главным в команде был один наш аспирант, но кто именно, я не знаю. В общем, если смотреть оптимистически, в отделе времени есть пять свободных мест.
Лава нахмурилась.
— Вряд ли же с ними что-то серьёзное случилось?
Дора махнула рукой.
— Могли сильно поссориться, или они чего-то испугались… Хотя, если честно, я не понимаю, как можно выдержать весь этот трэш внутри института и вот так просто уйти… Впрочем, всё это было до прибытия юных падаванов вроде меня, и это только над нами издеваются как могут.
— Понятно, что ничего не понятно… — вздохнула Лава.
— Ой, чуть не забыла! Кстати, смотри, что есть! — Дора вытащила из рюкзака то, что заставило Лаву открыть рот. Это был тонкий синтетический шарф цвета синего Клейна. Такой же, как тот, что был на Юнге ранней осенью.
— Ничего себе… Откуда?
Дора улыбнулась.
— Коллега посоветовала прикольный маркет. Там производители могут тебе хоть пластикового слона напечатать, серобуромалинового в крапинку! Этот шарф тоже типа напечатанного, в том смысле, что его не ткали как обычные шарфы. Не красится и не изнашивается — хоть носи его круглые сутки годы подряд!
Лава даже прослезилась.
— Спасибо большое, Дор! Мне безумно приятно, что ты помнишь такие мелочи!
— Да ерунда, Лав… Эх, как хочется остаться ещё хоть на чуть-чуть!
Через три часа Доры уже не было в городе. Опять многомесячное молчание…
Зато Лаве дали отгул, и несколько дней она не выходила из дома, а потом опять сильно опаздывала, из-за чего не поворачивала головы в сторону Юнга, когда он, как и всегда, проходил где-то там.
Но когда у Лавы вновь появилась возможность рассмотреть своего соседа, она обнаружила, что тот выцвел ещё сильнее и стал старше. И перчатки износились.
— Привет? — сумела наконец выдохнуть она.
Но Юнг был мрачен и, ничего не видя и не слыша, прошёл мимо.
"Что с тобой не так? Куда уходят годы твоей жизни?"
Синий-синий иней. Роли меняются
Лава не заметила, когда успела наступить зима. Точнее, зима и вправду наступила очень быстро, уже в конце ноября лежали сугробы. Работа больше не казалась безнадёжной, даже что-то получалось, куратор несколько раз хвалила. Лава даже начала верить, что с ней не настолько всё бессмысленно.
Но зима — это приглушённые краски, обилие белого и темнота. Юнгу слабое освещение утром явно было на руку. Он был рядом с Лавой, но в то же время сильно держал дистанцию. Бывший "вечный студент" постарел ещё сильнее, кутался в толстый бежевый пуховик, но помпон на шапке был цвета синего Клейна. Точно призрак, блуждал во мраке под сонным светом фонаря.
Однако утром 2 декабря всё было иначе. Лава вышла пораньше и заметила, что фонари во дворе хуже работают.
Юнг стоял между двумя тополями. От Лавы его отделяло где-то метров тридцать. Он размахивал руками и кричал сиплым голосом:
— Иди сюда! Отойди от дома! Отойди от дома!
Лава почувствовала, что ей стало очень холодно. Юнг впервые звал её!
Она медленно пошла к нему, не зная, чего теперь ждать.
— Быстрее! — крикнул Юнг.
— Здравствуйте! — Лава решила, что у неё достаточно времени, чтобы наконец-то добежать до соседа поговорить с ним по-человечески.
Это было отважное решение, но осуществить его не удалось.
За спиной раздался страшный грохот.
Лава, вся дрожа, чувствуя, как у неё заложило уши, обернулась.
С крыши панельки упал огромный пласт снега, сломавший свои зубы-сосульки о дорогу. Кажется, он упал вместе с крышей.
Вот сейчас Лава вряд ли бы успела отскочить. Она даже не заметила, когда снег начал падать. Действительно, сначала были снегопады, потом оттепель, потом опять снег, вполне можно было предсказать…
Нет, это невозможно было предсказать!
От грохота сработала сигнализация на, как минимум, десятке машин. А Юнг исчез. Точно загадочный добрый волшебник. Так и не дав Лаве себя догнать.
Лава не могла понять, что она чувствует, глядя на то место, где он только что стоял. Кажется, что-то очень синее-синее, намного глубже синего Клейна, такое тяжёлое, бесконечное, непознаваемое… как временеподобная кривая.
На следующий день Юнг не появился. И через день утром тоже не появился. Вечером Лава выходила из дома, но Юнга опять не было. Так прошли все рабочие дни.
А в среду, в выходной, вопреки затворническим привычкам, Лава вышла днём во двор. Специально. Вдруг Юнг появится.
Но Юнга не было.
Зато гуляла соседка по подъезду, очень бодрая бабуля. И Лава поняла, что у неё нет выбора, кроме как заговорить первой.
— Здравствуйте! Извините, а вы не видели… — пришлось вспомнить, как в последнее время выглядел Юнг, — …немолодого мужчину в толстом старом пуховике и в шапке с помпоном цвета синего Клейна?
— Синего… кого? — не поняла бабуля.
Лава расстегнула куртку и показала на шарф от Доры вокруг шеи.
— Вот такого цвета. Мужчина по-разному выглядит, но у него всегда есть вещи вот такого цвета.
Бабуля виновато развела руками.
— Вот уж не могу подсказать… В пуховиках много кто ходит, а за цветами помпонов я не слежу, это ты у нас глазастая. А сколько ему лет-то примерно?
Лава открыла рот — и закрыла. Не говорить же, что Юнг в сентябре выглядел примерно на тридцатник, а в ноябре на сорокет, если не на пятьдесят?
А может, сказать?
— Знаете, вот он как-то очень быстро постарел… Как лист меняет цвет с зелёного до очень тёмного хаки…