Виталька очень отчетливо представил, как погрузчик загреб шарф вместе со снежными комьями и обломком лыжи.
Ребята выскочили на крыльцо. Вечер был уже темно-синим. Месяц поднялся выше и сделался из серебристого золотым.
Снегопогрузчик все еще шумел в переулке.
— Спросим, может, водитель заметил шарф, — с жиденькой надеждой сказал Виталька.
Они выбежали за калитку.
— Ух ты, — произнес растерянно Лешка. А Виталька и Минька от удивления не нашли, что сказать.
Крепость стояла как прежде. Только она казалась выше, потому что рядом не было сугроба. Луч от фары снегопогрузчика светлой полосой висел над зубчатыми стенами. И в этом луче ярко горел поставленный кем-то малиновый флаг.
1962 г.
Генка и первый «А»
— Дальше так не может продолжаться, — грозно сказала Инна Павловна и стукнула указкой по классному журналу. Указка щёлкнула, словно хлыст дрессировщика. — Казаков, встань, когда о тебе говорят! Я обращаюсь к нашему классному активу: до каких пор мы будем позволять Казакову срывать уроки?!
— Он больше не будет, — сказал с задней парты Владик Сазонов.
— Сазонова не спрашивают, — отрезала Инна Павловна.
Ещё несколько голосов заикнулись, что Генка больше не будет. Но оказалось, что их тоже не спрашивают.
Тогда подняла руку староста класса Зинка Лапшина:
— Надо, Инна Павловна, написать записку его родителям, — противным тонким голосом сказала Зинка. — Пусть они придут в школу.
— А чё я сделал? — печально спросил Генка и показал под партой Зинке кулак.
Инна Павловна подумала и сказала, что родители и так скоро придут, потому что будет родительское собрание.
— Есть ещё предложения?
— Есть, — сказала Зинка. — Тогда, Инна Павловна, надо его поставить в какой-нибудь младший класс. Только не в третий, а лучше в первый, потому что в третьем он уже стоял. Пусть он поучится сидеть у самых маленьких.
Инна Павловна одобрительно закивала:
— Совершенно верно, Лапшина. И пусть первоклассники посмотрят, какие недисциплинированные ученики бывают в четвёртом классе.
— Теперь Зинке спокойно не жить, — донеслось из угла, где сидел Генкин друг Юрик Пчёлкин. Но даже эти слова не обрадовали Генку.
Его судьба была решена.
К третьеклассникам Генку водили на исправление не раз, но он их не боялся. Это были свои ребята, и Генку они знали. А с первоклассниками разве кашу сваришь? Будут хихикать и разглядывать тебя, как заморского страуса, а ты стой будто столб и глазами хлопай. Тошно. Ну ладно, Зинка!.. А пока всё равно тошно…
Дверь за Генкиной спиной закрылась мягко, но плотно и решительно.
— Ну и стой здесь, — вздохнула учительница первоклассников. Да стой спокойно… Горе мне с вами. — У неё был усталый голос и мелкие морщинки вокруг глаз.
Генка начал стоять. А что ему оставалось делать? Он стоял у самого порога и смотрел на продолговатый сучок на краю половицы. И думал, что вот когда-то было высокое дерево и оно росло и цвело, и была у дерева ветка с листьями, а потом дерево срубили, распилили на доски, а от ветки остался только маленький сучочек.
Но думать про ветки и деревья Генка заставлял себя насильно, чтобы забыть о тридцати первоклассниках, которые сидят все против него одного и смотрят. Хоть бы уж они писали что-нибудь в своих тетрадях с косыми линейками. Но они, кажется, ничего не пишут, а только слушают учительницу. Она ходит между рядами и что-то рассказывает. Генка даже не понимает, о чём она говорит. Плохо ему стоять. Жарко даже как-то. Воротник давит, а к ушам будто электрические провода подвели — щиплет и дёргает.
Генка смотрит на сучок и не может поднять глаз, потому что увидит первоклассников, которые перешёптываются и ухмыляются и смотрят на него, на Генку, очень ехидно.
Ну, ладно, Зинка…
Но так же тоже нельзя. Если будешь стоять и не смотреть никуда, и краснеть как рак, ещё хуже. Надо им показать. Надо глянуть на них так, чтобы вся эта мелкота поняла сразу: с Генкой шутки шутить не следует!
Генка сводит брови и выдвигает вперёд челюсть. Делает глубокий вздох, распрямляет плечи. И, неожиданно вскинув голову, бросает взгляд.
Испепеляющий взгляд.
Что же это? Оказывается, зря. Оказывается, они и не смотрят на Генку.
Одни глядят в потолок, другие в свои «Родные речи», третьи провожают глазами учительницу. Она всё ходит между партами и говорит. Кажется, про весну говорит. Скоро весна.
А на Генку лишь редко-редко кто-нибудь глянет. И без всякого ехидства. Даже без любопытства. Наоборот — с сочувствием смотрят. Это Генка понял сразу, он умеет догадываться, когда ему сочувствуют.
И уши перестал дёргать электрический ток. И брови Генкины разошлись.
Генка пробежал взглядом по рядам: стриженные макушки, куцые бантики, тоненькие шеи да щёки в чернилах… На первой парте, у двери, совсем недалеко от Генки двое мальчишек. Один круглолицый, с рыжей чёлкой, другой — темноволосый, большеглазый, маленький, будто ещё совсем дошкольник. Оба смотрят на Генку не то чтобы с жалостью, а как-то печально.
Рыжий одними губами спросил:
— За что?
Генка подумал и ответил. А чего же не ответить, если по-человечески спрашивают.
— Чертей делал, — прошептал Генка.
Большеглазый малыш заморгал, а рыжий приоткрыл рот.
— Бумажных чертей, — объяснил тихонько Генка. — Их надувают. А потом хлопают. Только я не хлопал, просто так надувал. Говорят, всё равно… Нельзя.
— Скучно стоять? — шепнул рыжий, оглянувшись на учительницу.
— У вас тут не повеселишься…
Первоклассник с рыжей чёлкой что-то сказал на ухо соседу. Малыш кивнул. Обернулся и стал шептать девчонке в белых бантиках. Бантики насторожились. Потом кивнули и они, и шёпот зашелестел дальше. Генка увидел, как с задней парты передали что-то маленькое, блеснувшее в косом солнечном луче. А учительница говорила о звонкой мартовской капели. И, наверно, ничего не замечала.
Рыжий первоклассник хитро мигнул:
— Лови.
— Ловлю.
Генка подставил ладонь и тут же, стараясь не шуршать, развернул серебряную бумажку.
В ней лежали две шоколадных дольки.
Генка шмыгнул носом и улыбнулся как-то неловко, левой щекой.
— Тяни до звонка, — шевельнулись губы мальчишки с рыжей чёлкой.
Генка кивнул.
Он сжал в кулаке тающий шоколад и опустил глаза. Он опустил глаза, потому что был суровым человеком, а тут вдруг как-то защекотало в горле и вообще… Просто ерунда какая-то, смешно даже…
В середине перемены Генка не выдержал. Он выбрался из-под облепивших его первоклассников и хрипло сказал:
— Так же нельзя. Я же не железный же… Ти-хо!! Сколько человек уже умеют делать чёртиков? Трое? Пусть каждый научит ещё трёх. А те остальных… Порядок должен быть. Не будьте глупыми как носороги…
Генка вытер лоб вымазанной в шоколаде ладонью.
Маленькая первоклассница с чернильной кляксой на воротничке деловито протолкалась через кольцо мальчишек.
— А гармошки умеешь делать? Кукольные, из бумаги?
— А кораблики? — пискнули сзади.
— А голубей… пистолеты… кошек… волчки… крокодилов?
У Генки в голове басовито загудело.
— А ракеты умеешь? — спросил старый Генкин знакомый, рыжий Серёжка.
— Какие? — обессиленно спросил Генка. И вдруг услышал, что все молчат.
— Из ящиков. Из бочки, — тихо сказал большеглазый малыш. — Мы вчера строили…
— На перемене, — помогли ему.
— В сквере.
— Где раньше киоск был, а теперь только ящики.
— Замёрзли все. Даже на урок опоздали. Нас после уроков оставили, — вздохнул малыш.
Рыжий Серёжка громко перебил:
— А ракету сломали. Какие-то большие, из четвёртого класса. Отломали стаб… стализ… как его…
— Стабилизатор, — сказал Генка и прищурился. — Ладно. Ракеты я умею…
Перед самым звонком Генка вернулся в свой класс. Он даже не взглянул на шарахнувшуюся Зинку. Прошагал прямо к учительскому столу.
— Я не знаю, кто ломал вчера в сквере ракету, — сказал Генка. Он свёл брови и выдвинул челюсть. — Но если сломают ещё раз, я узнаю…
— А чего? — осторожно спросил Витька Соломин.
— А того. Не будьте глупыми, как носороги.
Родительское собрание состоялось через две недели. Мамы и папы, скорчившись, сидели за партами. Рядом с учениками.
Зинка Лапшина делала по бумажке доклад:
— …Так, например, — бубнила Зинка, — примером воспитательной работы классного актива может быть учащийся Геннадий Казаков. Геннадий Казаков не… нед… Тут непонятно написано.
— Недисциплинированно, — сухо сказала Инна Павловна.
— Недисциплинированно вёл себя на уроках, — заторопилась Зинка, — имел плохую успеваемость. Актив класса по… пор…
— Порекомендовал…
— …Порекомендовал ему заняться общественной работой. Казаков познакомился с октябрятами первого «а» класса и стал их шефом. С тех пор Геннадия не узнать. Он провёл с октябрятами ряд ме… мероприятий, организовал игру в космонавтов, лыжную вылазку, провёл ряд… Нет, это уже…
Рыжий Серёжка и маленький Вовка сидели на корточках у дверей четвёртого класса. По очереди смотрели в щель.
— Не дождёшься его. Скоро они там? — жалобно спрашивал Вовка.
— Заседают, — мрачно сказал Серёжка. — Ещё долго, наверно… А вон ту девчонку, которая бумажку читает, Гена бить хотел.
— За что?
— За что! За дело, значит.
— Бил?
— Не знаю. По-моему ещё будет.
ПОЧЕМУ ТАКОЕ ИМЯПовесть в рассказах
1. ПОЧЕМУ ТАКОЕ ИМЯ?
Тоник, Тимка и Римма возвращались с последнего детского киносеанса из клуба судостроителей.
— Далеко до моста, — сказал Тимка. — Айда на берег. Может, кто-нибудь перевезёт.
— Попадёт, если дома узнают, — засомневался Тоник.
Римма презрительно вытянула губы:
— Мне не попадёт.
— Он всегда боится: «Нельзя, не разрешают…» Петька и тот не боится никогда, — проворчал Тимка. — Пойдёшь?