– В Швейцарию? – неожиданно встревожившись, переспросил Пендергаст.
– После смерти Даники Адлер – Альбан – заставил меня пообещать, что если с ним что-то случится, то я найду его отца и расскажу историю его искупления.
– Искупления! – повторил Пендергаст.
– Но он мне так и не сказал, как вас зовут, – продолжил Фабио, – или как вас найти. Он уехал три недели назад… Я ничего о нем не знал. И вот появляетесь вы и говорите мне, что он мертв. – Фабио снова присосался к бутылке пива. – Я рассказал вам его историю, как он об этом просил. Теперь мой долг исполнен.
Некоторое время оба не произносили ни слова.
– Вы мне не верите, – заговорил наконец Фабио.
– Этот дом Альбана… – сказал Пендергаст. – Тот, что сгорел. Какой у него был адрес?
– Тридцать один, Рио-Параноа.
– Вы не прикажете своим людям отвезти меня туда?
Фабио нахмурился:
– Там ничего нет, кроме пожарища.
– И все-таки.
Поколебавшись, Фабио кивнул.
– А этот О Пунхо, о котором вы рассказывали. Где он жил?
– Здесь, в этом доме, конечно. – Фабио пожал плечами, словно это было очевидно. – Что-нибудь еще, сеньор?
– Я бы хотел получить назад свое оружие.
Фабио повернулся к одному из охранников:
– Me da a arma.
Через минуту Пендергасту принесли его «лес-баер».
Пендергаст спрятал пистолет в карман пиджака. Медленно, очень медленно он забрал со стола свой бумажник, паспорт, фотографию и пачку денег. Благодарно кивнув напоследок Фабио, он повернулся и последовал за вооруженными людьми вниз по лестнице, на жаркую улицу.
40
Ровно в два часа дня д’Агоста вошел в просмотровую комнату музея. Его просил об этом Хименес, и д’Агоста надеялся, что его визит не продлится больше пятнадцати минут: он пришел в пересменок между представлениями в планетарии и очень рассчитывал, что ему не придется переживать еще одно восьмидесятидецибельное рождение космоса.
Хименес и Конклин сидели за маленьким столиком и тарабанили по клавиатуре ноутбуков. Д’Агоста подошел к ним, двигаясь в полутьме между стеллажами с оборудованием.
– Что тут у нас? – спросил он.
Хименес поднял голову:
– Мы закончили.
– Да ну?
– Просмотрели все записи с камер у входа в музей с двенадцатого июня, дня убийства Марсалы, до шестого апреля. То есть на неделю раньше того дня, когда, по показаниям свидетелей, убийца впервые появился в музее, но мы прибавили эту неделю на всякий случай. – Он показал на ноутбук. – На записи, которую вы нашли первой, он входит в музей двенадцатого июня во второй половине дня. У нас есть записи, как он входит и выходит из музея двадцатого апреля, а также аналогичные записи от четырнадцатого апреля.
Д’Агоста кивнул. 20 апреля скелет Офелии Паджетт выдавался на изучение в последний раз. И без сомнения, 14 апреля было тем днем, когда убийца, выдав себя за командированного ученого, впервые встретился с Марсалой и договорился об исследованиях. 12 июня было совершено убийство.
Он опустился на стул рядом с детективами и сказал:
– Хорошая работа.
И он не кривил душой. Работенка была еще та: день за днем просматривать под грохот Большого взрыва зернистое видео, от которого слезятся глаза и садится зрение. Детективы выявили две предыдущие даты прихода убийцы в музей и его появление непосредственно в день убийства. Но момент его выхода из музея после убийства оставался неустановленным.
Д’Агоста и сам не мог понять, почему приказал своим людям довести поиски до конца. Подозреваемый был мертв – покончил с собой. Собирать улики для предъявления в судебном процессе было не нужно. Наверно, подумал он, это старомодный полицейский в нем требует расставить все точки над i.
Самоубийство. Перед его мысленным взором вновь и вновь возникал образ убийцы на допросе в тюрьме города Индио. То, как он нес эту чушь про вонь гниющих цветов, его возбуждение, бессвязная речь. Не говоря уже о том, что он бросился на Пендергаста с явным желанием убить его. Подобные вещи быстро не забываются. И господи боже, надо же придумать такой способ самоубийства: откусить большой палец ноги и подавиться им! Значит, у него были очень веские основания для того, чтобы выйти из игры таким вот образом. Как-то плохо это согласовывалось с образом липового профессора Уолдрона, человека явно уравновешенного и рационального, если уж ему удалось провести Виктора Марсалу и других работников музея.
Д’Агоста вздохнул. Что бы ни происходило с этим человеком после убийства Марсалы, один факт оставался неизменным: 12 июня, в день убийства, он определенно был в здравом уме. Ему хватило убедительности заманить Марсалу в глухой музейный уголок, быстро и эффективно убить его и придать убийству вид грошового ограбления, пошедшего по дурному сценарию. И самое главное, ему удалось после этого каким-то образом выйти из музея, минуя камеры наблюдения.
Может быть, совсем не важно, как этот чертов тип выбрался из музея?
Д’Агоста восстановил в памяти свое путешествие по музею в сопровождении охранника Уиттакера. Убийство произошло в уголке брюхоногих в дальнем конце зала морской жизни, рядом с выходом в подвал и неподалеку от зала южноамериканского золота…
Внезапно д’Агоста подскочил на месте.
«Конечно же!»
Ну какой же он идиот! Он встал и принялся расхаживать по комнате, потом подошел к Хименесу:
– Марсала был убит в субботу вечером. А когда музей открывается в воскресенье?
Хименес порылся в бумагах на столе и нашел сложенный музейный путеводитель:
– В одиннадцать.
Д’Агоста подошел к одной из рабочих станций службы безопасности музея и сел. Рядом начиналось трехчасовое представление планетария, но он не обратил на это внимания. Просмотрел несколько меню на экране, пробежал длинный список файлов и выбрал интересующий его: запись с северной камеры Большой ротонды от одиннадцати утра до полудня в воскресенье, 13 июня.
На экране появилось знакомое изображение ротонды с высоты птичьего полета. Д’Агоста запустил запись с нормальной скоростью, а когда его глаза привыкли к зернистому изображению, увеличил скорость в два раза, потом в четыре. Хименес и Конклин встали у него за спиной, наблюдая, как в ускоренном темпе густые, плотные потоки людей входят в музей через посты охраны и двигаются слева направо по экрану.
Вот оно! Одинокая фигура, идущая справа налево, в противоположном направлении, как пловец, борющийся с приливом. Д’Агоста уменьшил скорость прокрутки и отметил время: одиннадцать тридцать четыре. За полчаса до того, как д’Агоста вошел в музей и открыл дело. Он увеличил изображение и снова запустил запись. Ошибиться было невозможно: лицо, одежда, до наглости неторопливая походка – это был убийца.
– Черт! – пробормотал Конклин над плечом д’Агосты.
– Прямо за уголком брюхоногих есть выход, ведущий в подвал, – сказал д’Агоста. – Подвал – настоящий лабиринт туннелей на разных уровнях, там множество хранилищ. Убийца прикинул, что видеозапись в лучшем случае будет крупнозернистой. Он провел там ночь, дождался открытия музея и на выходе просто смешался с толпой.
Д’Агоста отодвинулся от экрана. Значит, они нашли ответ и на этот вопрос. Вход и выход убийцы из музея теперь задокументированы.
Зазвонил сотовый д’Агосты. Номер звонившего был ему неизвестен, код принадлежал Южной Калифорнии. Д’Агоста нажал зеленую клавишу:
– Лейтенант д’Агоста.
– Лейтенант? – раздался голос с другого конца континента. – Меня зовут доктор Сэмюэлс. Я патологоанатом пенитенциарного центра в Индио. Мы проводили аутопсию безымянного самоубийцы и обнаружили кое-что интересное. Старший надзиратель Шпандау сказал, что я должен позвонить вам.
– Я слушаю, – сказал д’Агоста.
Обычно д’Агоста гордился своим полицейским профессионализмом. Он не терял присутствия духа, не вытаскивал оружие по пустякам. Не бранился в присутствии гражданских. Но, слушая коронера, д’Агоста забыл про служебную этику.
– Твою мать… – пробормотал он, все еще прижимая телефон к уху.
41
«Тойота-хайлакс» свернула за угол и, заскрежетав тормозами, остановилась. Охранник, сидевший сзади, вышел из машины (теперь ствол его полуавтоматической винтовки смотрел в землю) и показал Пендергасту, что они приехали.
Пендергаст выбрался из пикапа. Охранник кивнул на руины здания. Когда-то оно было такой же узкой трехэтажкой, как и соседние дома, но теперь представляло собой лишь обгоревший остов без крыши. Верхний этаж провалился, тяжелые подтеки черной сажи пятнали штукатурку над пустыми глазницами окон. На обугленных остатках передней двери виднелось несколько неровных пробоин, словно спасатели пытались тараном снести дверь и прорваться внутрь.
– Obrigado, – сказал Пендергаст.
Охранник кивнул, вернулся в машину, и она уехала.
Пендергаст немного постоял в узком проулке, наблюдая, как машина удаляется от него. Потом оглядел прилегающие здания. Так же, как и в других частях Cidade dos Anjos, они были построены без всякого плана, близко друг к другу, и раскрашены в яркие цвета, а линия крыш поднималась и опускалась безумными зигзагами, согласуясь с топографией склона. Из некоторых окон на Пендергаста с любопытством смотрели люди.
Он снова повернулся к пожарищу. Уличного знака не было (обычное дело для фавелы), но на разбитой двери еще можно было разглядеть призрачные остатки нарисованного краской номера 31. Пендергаст толкнул дверь – замок валялся на полу внутри, заржавевший и покрытый сажей, – медленно вошел внутрь и кое-как закрыл за собой дверь.
Внутри было душно и до сих пор сильно пахло обгоревшим деревом и расплавленным пластиком. Пендергаст огляделся, давая глазам время приспособиться к сумраку и пытаясь не замечать боль, которая медленными волнами накатывала на него. В потайном кармане его пиджака, не обнаруженном теми, кто его обыскивал, лежала крохотная упаковка анальгетиков, и он подумал, что стоит принять несколько таблеток, но потом отказался от этой мысли. Это могло помешать тому, что он собирался сделать.