махала рукой, словно они заранее договорились встретиться именно тут. Кирилл забрал свою водку и направился к столику, где уже распростерла объятия Быстрова.
— Ка-акие люди… — протянул Кирилл, чмокнул Юлю в щеку, пожал руку Никите и уселся за стол.
— Привет, Кирилл, — сказал вежливый Никита. — Неужели в служебное время решил употребить?
— Ну, слухи о непьющей полиции сильно преувеличены, — глубокомысленно заявил Кирилл, подобрал с тарелки один рулетик суши прямо пальцами, закинул в рот, зажевал имбирем и, поглядев на скучные лица собеседников, поинтересовался: — А вы чего это пьете среди бела дня?
Никита вяло махнул рукой.
— Горе заливаем. Философствуем о бренности бытия и собственной бесполезности в этом подлунном мире.
— Знатный повод, — похвалил Кирилл. — И ведь не придерешься. А мировая скорбь по поводу, или так, в качестве психологической разгрузки?
— По поводу, конечно, — фыркнул Никита. — Чего бы мы просто так разгружались? Ты слышал, что Витя Чайкин умер?
Виктор Чайкин был ответсекретарем местной газеты, где раньше работали и Шмелев, и Быстрова. Кирилл его недолюбливал за излишнюю злобность, истеричность и мстительность. Чайкин, изредка пописывающие статейки, то и дело разражался гневными спитчами в адрес полиции то на страницах газеты, то в социальных сетях. Виктор никогда не думал о той грязи, с которой приходится сталкиваться сотрудникам МВД, предпочитая поголовно обвинять полицейских в коррупции. В последнее время он куда-то запропал, а на днях в газетах были опубликованы печальные сообщения. Вспомнив об этом, Кирилл осторожно произнес:
— Некролог видел. А что с ним?
— Рак печени, — ответил Никита и вздохнул. — Последняя стадия. Тридцать семь лет, кто бы мог подумать? Я даже кровь для него сдавал. Хотя, бесполезно, он так пил… Мне кажется, что Витя словно бы мстил самому себе за что-то, и сознательно загонял в могилу. Говорят, он перед смертью специально перепутал все контакты в телефоне, чтобы жена не могла попросить о помощи коллег. Мы даже не знали, что он болеет.
— Земля пухом, — вздохнул Кирилл, поднял рюмку.
Они торопливо выпили, а потом Кирилл спросил:
— Так вы помянуть собрались?
Никита, закусив текилу лаймом, скривился, то ли от кислоты, то ли от отвращения. Юля презрительно усмехнулась и дернула бровями.
— И помянуть тоже, — ответил Никита. — Витя, прости господи, хоть и алкота был, но все же из наших, из настоящих журналюг. Ну, и в связи с этим на нас навалилась депрессия. Скорбим мы по профессии, которая из года в год вырождается. Блогеры рулят, вместо новостей — посты в социальных сетях, настоящими расследованиями и не пахнет, потому что платить за это не хотят. На нормальную статью время нужно, а где его взять? Видел последние газеты? Пресс-релизы, новостюшки из жизни губернатора и мэра, околосветские мероприятия, перерезания ленточек… Новость дня — два трупа в электричке. Ты, кстати, ничего не слышал об этом?
Вопрос прозвучал вполне невинно, но в глазах Шмелева загорелись волчьи огоньки, и этот стремительный переход от расслабленной скорби к боевой готовности Кириллу не понравился. Потому он предпочел проигнорировать вопрос, и сам обратился к Юле:
— А ты тоже скорбишь по кризису в профессии?
— Нет, я по другому поводу, — обреченно ответила Быстрова, лениво растягивая слова. — Двоюродная сестрица решила нагрянуть с визитом, а мне это вообще не ко времени. Хотя, она когда бы ни нагрянула — всегда не ко времени.
Она тоже скривилась, зеркально отбив гримасу Никиты, и тот, услужливо подлив ей текилы, подмигнул Миронову и хихикнул:
— Смотри, как ее родня расслабляет. А так бы сидела, хлебала мартини или винишко, как приличная, пока я скорблю, — он осуждающе покосился на грустную Быстрову. — Не смогла отмазаться? Сказала бы — занята.
Юля сморщила нос, с сомнением поглядела на рюмку, чокнулась с мужчинами, а затем, лизнув соль с руки, опрокинула рюмку в рот, закусив лаймом:
— Да я и сказала, — невнятно ответила она, кашлянув. — Ой, крепкая, зараза, и степлилась совсем, не пошла как-то… О чем я? А, да, о Таньке… Я и сказала: мол, некогда, куча дел, только когда их интересовало мое мнение? Кабы у меня возможность была, я бы свинтила в Таиланд или Европу, но она уже из вагона сообщила радостную новость. Поезд прибывает в четыре утра, а учитывая, что завтра двадцать второе число, то этот приезд сильно смахивает на нападение фашистов. И мне придется ее встречать, а я уже столько лет как завязала с ранними вставаниями. Даже если я успею сбежать, она свалится на шею родителям. Маменька велела стиснуть зубы и потерпеть, авось ненадолго.
— Она что — маленькая? — удивился Кирилл. Никита помахал официанту и показал на пустую бутылку. Тот понятливо кивнул и испарился.
— Угу. Маленькая, — зло бросила Юля. — В умственном плане. Село Большое Дышло. Дуре — тридцать с хвостиком, а мозгами еле-еле четырнадцать. Все мысли только о мужиках, или, вот еще, как стать эстрадной звездой.
— Чего же она к нам в звезды-то? — удивился Кирилл. — В Москву бы ехала.
— Понятия не имею, но подозреваю, что для звездной карьеры ей нужен стартовый капитал, который она надеется получить у нас. Грядет семейная буча, потому что никто не собирается давать ей денег. Словом, мы как всегда будем виноваты. Добро б певица была великая, с голосом, данными или хотя бы работоспособностью. Все же я не без знакомств, запихнула бы ее в народный коллектив «Ручеек», пусть бы по ДК моталась, кокошником торговала… Так нет ведь, фефела ленивая, с апломбом Дженифер Лопес. Насмотрелась фотографий со светских раутов, и думает, что моя жизнь — вечный праздник.
Юля подхватила палочками суши, макнула в соус, и отправила в рот.
— Забей, — посоветовал Никита. — Мало ли чего она хочет.
— Да мне то что? — ответила Быстрова и пожала плечами. — Я же не постесняюсь сказать все, что думаю, в самых мелких деталях. Родителей жалко. Тетка выест мозги, а у матушки — давление. Я берегу покой семьи.
Официант принес новую порцию суши и бутылку текилы. Кирилл, дождавшись, пока он расставит тарелки на столе, вспомнил о том, что и Быстрова, и Шмелев частенько бывают на разных мероприятиях и многих бизнесменов знают если не лично, то хотя бы понаслышке. Конечно, был риск, что сообщив им о смерти Панарина, он ну следующий день прочтет захватывающую статью в газете, но, в целом, игра стоила свеч. Придвинув стул поближе, Кирилл с энтузиазмом начал:
— Вообще, хорошо, что я вас встретил. Есть у меня к вам пара вопросов. Вы случайно не знаете такую семью Панариных. Они еще строительством занимаются.
Никита нахмурился, гоняя фамилию в недрах памяти, разве что лоб не почесал от натуги. Память, придушенная текилой, упорно сопротивлялась.
— По-моему, я о нем писал в прошлом году, какие-то были махинации, — неуверенно сказал он. — Сейчас уже не вспомню. Кажется, намудрили они со стройматериалами, цемент, что ли не той марки закупали, который годился только для штукатурных работ, а не для возведения стен, и где-то целая стена вывалилась при строительстве. Этот Панарин?
— Ну да, — подтвердил Кирилл.
— Я лично его не знаю. А зачем он тебе?
— Я знаю Олега, — вмешалась Юля. — Встречались несколько раз, в основном на разных мероприятиях, в том числе и светских.
— И что он за человек был?
Сколько бы ни выпили Быстрова и Шмелев, оговорку Кирилла они не пропустили. Кирилл мысленно надавал себе по губам, когда после слова «был» Юля и Никита обменялись хищными взглядами. Кирилл с обидой подумал: Ладно Никита, а эта-то куда лезет? Былые лавры покоя не дают?
Юля, во всяком случае, и ухом не повела, и небрежно ответила, как ни в чем не бывало:
— Да как тебе сказать… Если без деталей — жулик. И бабник с вечно сальным взглядом. Бегал по тусовкам с высунутым языком, кого бы облапошить, кого бы в койку затащить, честь имею рекомендовать себя — Свирид Петрович Голохвастов, собственной персоной. Наши дамы от него млели и поговаривали, что мужик — огонь, но он исключительно на старлетках зацикливался. Ко мне подкатывал, но как-то вяло, а получив отказ, на продолжении не настаивал.
Никита подлил текилы, и все вновь выпили, причем, Кириллу показалось, что в глубине души Юле было неприятен факт исчезновения интереса к ней со стороны Панарина. Лицо у нее, во всяком случае, слегка погрустнело.
«Беда с этими красавицами, — подумал Кирилл. — Каждая хочет таковой оставаться навсегда, и очень неохотно уступает место молодым и свежим. Прямо какой-то синдром мачехи Белоснежки.»
Глядя на безукоризненно-красивое лицо Юли, Кириллу внезапно вспомнилось другое, с блеклыми чертами, прозрачными, словно аквамарины глазами, и он внезапно спросил, почти не сомневаясь в ответе:
— А про его жену что можешь сказать?
Быстрова не разочаровала, и Кирилл, проигнорировав ее фырканье, услышал вполне предсказуемую характеристику одной красивой женщины другой.
— Ничего. Порой даже с трудом вспоминаю, как ее зовут. Унылая рыба с лицом Мэрилл Стрип. Видела пару раз, и честно говоря, она никакого впечатления не оставила. Полный ноль, тряпка застиранная.
Юля тряхнула головой, заставив волосы рассыпаться по плечам тяжелыми черными волнами. Мужчины, сидящие в баре, предсказуемо уставились на нее.
— Наверняка у Панарина и любовница постоянная имелась? — спросил Кирилл, вновь употребив прошедшее время, чертыхнувшись про себя, но, уже махнув рукой: будь что будет.
— И постоянная в том числе — Жанна Колчина. Наполовину не то татарка, не то казашка, работает косметологом, пафосная дрянь. Лично я ее услугами больше не пользуюсь. Гонору много, проку мало, вкуса ноль. После ее работы все дамы выходили в образе дымковских матрешек, ну или душеньки Марфушеньки, если позволите. Но попробуй скажи, что тебя что-то не устроило, пыль до потолка полетит. Говорят, что Олег ее боялся, как огня, но почему-то не бросал.
— Боялся?
— У нее нрав дикий. Ревнует, как собака. Если что — в драку бросается. В прошлом году поножовщину устроила, порезала одну девочку сразу после приема. Не села только потому, что Панарин заплатил и девчонке, и ее семье. После этого случая желающих связываться с ней поубавилось, как, впрочем, и клиентуры. Девчонки как то поговаривали, что она едва ли не голодала, жила на подачки хахаля. Да и в школе тоже был какой-то похожий случай, тоже ножом пырнула жевчонку, вроде бы парня не поделили.