— А люди разумны? — улыбнулся Флетчер.
— Несомненно. В конце концов, они сами так говорят.
— Хорошо, вот что я пытаюсь объяснить: мы не можем считать человеческое понятие разумности мерилом ума декабрахов. Мы должны судить об этом, используя другую систему ценностей — ценностей декабрахов. Люди пользуются мертвыми инструментами из металла, керамики, волокон, неорганических веществ, наконец. Я могу представить цивилизацию, зависящую от живых инструментов — специализированных видов рабочих групп, используемых для специальных целей. Предположим, что декабрахи живут на этой основе. Они заставляют кораллы вырастать в такие формы, какие им требуются. Они используют мониторов вместо подъемных кранов или силков, или чтобы достать что-нибудь над водой.
— Тогда, очевидно, — сказал Даймон, — ты веришь, что декабрахи разумны.
Сэм опять мотнул головой.
— Разумность — это просто слово, предмет определения. Что, если деки не могут быть помещены под человеческое определение?
— Это выше моего понимания, — заявил Мэрфи, снова усаживаясь на стул.
Даймон настойчиво продолжал:
— Я не метафизик и не семантик. Но, мне кажется, мы должны и можем определить, есть ли у них разум или нет.
— Да какая, в сущности, разница? — спросил Мэрфи.
Ответил Флетчер:
— Для вопроса, который имеет отношение к закону, это очень большая разница.
— А, — догадался Мэрфи. — Ты имеешь в виду Доктрину Ответственности.
Флетчер кивнул.
— Мы можем оказаться злобными янки, калеча или убивая разумных аборигенов. Так уже бывало прежде.
— Понятно, — сказал Мэрфи. — Я был на Алкаиде-2, когда из-за этой проблемы пострадала корпорация «Гравитон».
— Так вот, если деки разумны, мы должны контролировать каждый наш шаг. Вот почему я встревожился при виде дека в аквариуме.
— Так как же мы сумеем это определить? — поставил вопрос ребром Мальберг.
— Существует один критичный признак, — заявил Даймон.
Команда ожидающе смотрела на него.
— Ну? — не выдержал Мэрфи. — Выдай его.
— Общение.
Мэрфи задумчиво кивнул.
— Это кажется верным.
Он посмотрел на Флетчера:
— Ты заметил их разговоры?
Флетчер покачал головой.
— Завтра я возьму камеру и диктофон. Тогда мы будем знать точно.
— Кстати, — сказал Даймон, — почему ты спрашивал о ниобии?
Флетчер о нем уже забыл.
— У Христала был на столе образец. Правда, я не уверен...
Даймон кивнул.
— Так вот, это может оказаться совпадением, но деки буквально переполнены им.
Флетчер вспыхнул.
— Он в их крови, и сильнейшая концентрация во внутренних органах.
Флетчер замер с чашкой на полпути ко рту.
— Достаточно, чтобы извлечь выгоду?
Даймон кивнул.
— Возможно сотня грамм или более на организм.
— Так-так, — протянул Сэм. — Это на самом деле очень интересно.
Дождь рушился вниз всю ночь, поднялся сильный ветер, кружа и перенося дождь и пену. Большая часть экипажа отправилась спать, за исключением стюарда Дайва Джонса и радиста Маннерса, которые засиделись за шахматами.
Новый звук пробился сквозь ветер и дождь — металлический стон, неблагозвучный скрип, который через какое-то время стал слишком громким, чтобы не обращать на него внимания. Маннерс вскочил на ноги, подошел к окну.
— Мачта!
Ее смутно можно было видеть сквозь дождь, раскачивающуюся, как тростник. Угол размаха все возрастал.
— Что нам делать? — крикнул Джонс.
Лопнула одна из растяжек.
— Сейчас ничего.
— Я вызову Флетчера. — Джонс побежал к выходу, ведущему в общежитие.
Мачта вдруг дернулась, застыла на долгие секунды под немыслимым углом, затем обрушилась на корпус цеха.
Флетчер появился, внимательно посмотрел в окно. Без топового огня темная платформа казалась зловещей. Флетчер пожал плечами, развернулся.
— Мы ничего не сделаем ночью. Выход на эту палубу будет стоить человеческой жизни.
Утром определение повреждений показало, что две растяжки были почти полностью перерезаны или распилены. Мачта, как легковесная конструкция, быстро развалилась, пара сегментов валялась в углу палубы. Платформа казалась лысой и плоской.
— Кто-то или что-то, — заметил Флетчер, — озаботился создать нам побольше проблем, чем больше, тем лучше, — он посмотрел через свинцово-розовый океан туда, где за пределом видимости дрейфовала платформа «Пелагик Рековерис».
— Ясно, — сказал Даймон, — ты имеешь в виду Христала.
— У меня есть подозрения.
Даймон взглянул туда же.
— А у меня уверенность.
— Подозрение не является доказательством. Во-первых, что мог бы Христал надеяться выиграть, напав на нас?
— А что выиграли бы декабрахи?
— Я не знаю, — признал Флетчер. — Но хотел бы узнать. — Он пошел переодеваться в подводный костюм.
Клоп был готов быстро. Флетчер прицепил камеру на внешней подвеске, подсоединил диктофон к чувствительной диафрагме на корпусе. Уселся, захлопнул крышку над головой.
Суденышко погрузилось в океан. Оно наполнилось водой, и его блестящая корма исчезла под поверхностью.
Команда ремонтировала крышу производственного корпуса, собирала временную антенну.
Прошел день, настали сумерки, затем фиолетовый вечер.
Громкоговоритель хрюкнул и засвистел, усталый и охрипший голос Флетчера произнес:
— Поднимайте, я подхожу.
Экипаж собрался возле планширя, напрягая глаза сквозь сумерки.
Одна из лениво блестящих волн изменила форму, подкатилась ближе и превратилась в водяного клопа.
Бросили концы, водяной клоп спустил балласт, и его подняли на балку.
Флетчер, хромая, спрыгнул на палубу, ссутулился возле одной из шлюпбалок.
— Этого погружения мне хватит на всю жизнь.
— Что ты нашел? — с нетерпением спросил Даймон.
— Все в фильме. Я запущу его, как только моя голова перестанет кружиться.
Флетчер принял горячий душ, потом спустился в кают-компанию и съел чашку супа, которую заботливо поставил перед ним Джонс, пока Маннерс занимался кассетой.
— Я своим умом дошел до двух вещей, — сказал Флетчер. — Во-первых, деки разумны. Во-вторых, если они разговаривают между собой, то это совершенно недоступно для человеческого восприятия.
Даймон удивленно и недовольно мигнул:
— Это же почти противоположно.
— Не совсем, — не согласился Флетчер. — Можете сами увидеть.
Маннерс запустил проектор, экран засветился.
— На первых нескольких футах ничего особенного. — сказал Флетчер. — Я прошел прямо к концу шельфа и прогулялся на глубину. Там прямо как конец мира — склон падает строго вниз. Я обнаружил большую колонию в десяти милях западнее той, что нашел вчера — почти город.
— Город подразумевает цивилизацию, — лекторским тоном заявил Даймон.
— Если цивилизация подразумевает манипуляции с окружающей средой — я где-то слышал подобное определение, — Флетчер дернул плечом. — Тогда они цивилизованы.
— Но они не разговаривают?
— Смотрите кино.
Экран был темным, в цвет океана.
— Я сделал круг над глубиной, — пояснил Флетчер. — Выключил прожекторы, запустил камеру и медленно пошел назад.
Бледное созвездие появилось в центре экрана, разделилось на целый рой искр. Они становились ярче и крупнее, за ними обрисовались высокие и темные минареты, башни, спирали и шпили из кораллов. По мере приближения Флетчера они становились четче. Из динамиков донесся его записанный голос.
— Эти образования имеют протяженность около полумили и высоту от пятидесяти до двухсот футов.
Изображение увеличилось. На передней стенке одной из башен показалось черное отверстие, туда и обратно проплыл нечеткий силуэт декабраха.
— Обратите внимание, — сказал голос, — на площадку перед колонией. Она кажется чем-то вроде садика или складского двора. Сверху трудно увидеть. Я опущусь ниже на сто футов или около того.
Картинка сменилась, экран потемнел.
— По показаниям глубиномера я нахожусь сейчас на трехстах шестидесяти футах... трехстах восьмидесяти. Здесь я не могу хорошо видеть, надеюсь, что камера возьмет все.
— Вы сейчас видите все это лучше, чем я, — прокомментировал Флетчер. — Внизу люминофорные части кораллов светят гораздо слабее.
Экран показал пятидесятиметровый участок скелета коралловой структуры и ближнего ряда ветвей. Камера захватила почти вертикальный склон, уходящий в темноту.
— Я был поражен, — продолжал он. — Шельф не выглядит природным. Он не такой. Вы заметили контуры внизу? Почти на пределе видимости? Шельф явно искусственный — терраса, передний портик.
Камера снова обратилась к ветви, которая теперь несколько отличалась по цвету от окружающего пространства.
Голос Флетчера произнес:
— Такая расцветка территории напоминает площадки в саду — на каждой из них различные виды растений, или травы, или животных. Я доберусь до конца. Здесь мониторы.
Камера показала два или три больших полушария, затем обратилась к тому, что казалось угрями с бахромой вдоль всей длины, прикрепленными к ветви, как отростки. Следом шли плавательные пузыри, затем большое количество черных конусообразных предметов с очень длинными, свободно болтающимися хвостами.
— Что они здесь хранят? — недоумевал Даймон.
— Спроси декабрахов.
— Спросил бы, если бы знал, как.
— Я пока не увидел ничего, что говорит об их разумности, — заметил Мэрфи.
— Смотри, — ответствовал Сэм.
В поле зрения показалась пара декабрахов. Черные глазные пятна уставились на людей в кают-компании.
— Декабрахи, — произнес голос Флетчера с экрана.
— Думаю, что до сих пор они не замечали меня, — добавил он сам. — Я не включал прожекторов и не составлял контраста с фоном. Возможно, они почувствовали работу водометов.
Декабрахи дружно развернулись и резко ушли вниз.
— Обратите внимание, — призвал Флетчер. — Они обнаружили проблему, и решение было принято обоими одновременно. Они не общались между собой.