Незваный гость, услышав за спиной возню, бросил через плечо вороватый взгляд. Судорожно перевел дыхание и вдруг быстро метнулся к двери. Он очень ловко выскочил в неплотно закрытую дверь. Проскользнул так же ловко и бесшумно, почти как призрак, так, что у Джонатана появилось сомнение в том, что он вообще здесь только что был.
Джонатан снова судорожно забился в путах гамака, но безуспешно. Он громко позвал, но в ответ услышал только тишину. Снова закричал, но ответа не последовало. Кое-как высвободившись из сети, он подбежал к двери и выглянул в салон. В салоне никого не было. Никого, и вокруг стояла полная тишина.
Постояв немного в задумчивости, Джонатан вернулся к себе и закрыл дверь. Самым печальным для него было то, что спросонья он не успел запомнить лица незнакомца. Внешность ночного гостя осталась в его памяти в виде очень неотчетливой и расплывчатой картинки. Он напряг память, но вспомнить сумел только то, что незнакомец был человеком приземистым, даже несколько угловатым. С лицом гостя дело обстояло еще хуже. Мало того что Джонатан тогда только что проснулся, так еще лицо незнакомца мелькнуло перед ним всего на короткий миг. Запомнился только необычный пергаментный оттенок кожи. Кожа выглядела так, как будто бы под нею струилась кровь ярко-желтого цвета.
После недолгого раздумья Джонатан пришел к выводу, что его ночным гостем был Мейнг.
«Будь он проклят, этот Хабальятт, — Джонатан всерьез был разгневан. — Похоже на то, что он решил оставить мне малопривлекательную и весьма опасную роль подсадной утки... Ну, уж нет, этот номер у него не пройдет! Нужно сообщить об этом капитану».
Джонатан рассчитывал на то, что капитану, кем бы тот ни был, друидом или мейнгом, не понравится тот факт, что на его корабле кто-то пытается творить беззакония. Но прошло совсем немного времени, и он уже отказался от этой мысли, такой удачной на первый взгляд. Что он скажет капитану? Говорить, собственно, было нечего. Кто-то, кого он не запомнил, влез в его каюту, что такого особенного произошло? Подумаешь, какой-то жулик забрался ночью к пассажиру в каюту, «жулик» — это первое, что придет в голову капитану после того, как он выслушает рассказ Джонатана. Вряд ли он сочтет возможным подвергать пассажиров психодознанию из-за такого пустяка, как розыск корабельного воришки. Надежды на такие решительные действия капитана у Джонатана не было, значит, оставалось только дожидаться более подходящего случая, глядишь, Хабальятт допустит более серьезный промах. Вот тогда-то...
Не переставая зевать, Джонатан потер лоб. Вот и опять он в космосе; возможно, даже на последнем этапе своего пути в открытом пространстве. Если, конечно, Гордон не отправился еще дальше. Правда, на это надежды оставалось мало, если учесть тот факт, что Гордон до сих пор проявлял изрядную прыть и страсть к путешествиям.
Он поднял щиток на иллюминаторе и выглянул в космос. Впереди, по носу корабля, буферный экран абсорбировал встречную радиацию. В то же время энергия, увеличившая свою плотность и частоту благодаря эффекту Допплера, пополняла запасы топлива.
Перспективы смешались в водовороте, дрейфуя пылинками в луче света. А за кормой царила кромешная тьма, потому что корабль поглощал весь свет. Знакомая картина. Джонатан закрыл заслонку. Предстояло принять ванну, одеться и поесть.
Он поглядел в зеркало. В глаза бросилась отросшая щетина. Бритвенный прибор лежал на стеклянной полке под откидной раковиной. А когда Джонатан впервые вошел в каюту, прибор висел на крюке переборки.
Джонатан отпрянул от стены, сдерживая нервную дрожь. Разумеется, посетитель пришел сюда не для того, чтобы побриться. Он поглядел под ноги и увидел циновку из плетеных медных колец. От нее к водопроводной трубе бежал очень тонкий провод из меди, который было трудно заметить.
Джонатан осторожно взял бритву и отнес ее себе на койку. Продолжением рукоятки была деталь в форме соска, прихваченная к ней металлической лентой. Деталь эта принадлежала блоку узла, черпающего энергию из главного поля корабля.
Джонатан подумал, что с удовольствием отблагодарил бы Хабальятта, столь великодушно спасшего его от Товэрэча и посадившего на борт «Бельзвуррона».
Затем он вызвал стюарда. Вошла молодая женщина, светловолосая, как и прочие члены экипажа. На ней было короткое оранжево-голубое платье, сидевшее на ней, как слой красхи. Джонатан завернул бритву в наволочку и приказал:
— Отнесите это к электрику и пропустите разряд. Это очень опасно, поэтому не прикасайтесь сами и не давайте никому прикасаться. И вот еще что; не могли бы вы мне принести другую бритву?
— Да, сэр.
Женщина вышла.
Приняв наконец ванну, Джонатан побрился и оделся в лучшее, что мог предоставить его ограниченный гардероб. Затем он вышел в салон. Из-за половинной гравитации приходилось ступать очень осторожно.
В креслах сидели четверо или пятеро пассажиров — мужчины и женщины — и вели неторопливую осторожную беседу.
Некоторое время Джонатан стоял, наблюдая.
«Странные, неестественные создания, — думал он, — эти существа космического века. Они столь деликатны и церемонны, что общение для них — не более чем способ оттачивать манеры. Они настолько фальшивы, что ничто не может их потрясти больше, чем искренность и непосредственность».
Среди беседующих находились три Мейнга — двое мужчин и женщина. Из мужчин один был стар, другой молод, оба в роскошной униформе, указывающей на их принадлежность к Красной Ветви Мейнгера. Молодая женщина-Мейнг, обладавшая несколько тяжеловесной красотой, была, очевидно, женой молодого офицера. Черты остальных двух присутствующих, — как и людей, управлявших кораблем, — были Джонатану незнакомы. Они напоминали картинки из волшебных сказок детства. Это были всклокоченные хилые создания, большеглазые и тонкокожие, в ярких просторных одеждах.
Джонатан спустился по ступенькам на главную палубу. Появился корабельный стюард. Указывая на Джонатана, он произнес:
— Господа, позвольте представить вам лорда Джонатана Смайла с планеты... с планеты Земля.
Затем стюард представил присутствующих.
— Ирру Камметтви, — сказал он, указав на старого офицера, Мейнга. — Ирру-Экс Амма и Ирриту Тояй с Мейнгера. — Он повернулся к сказочным существам: — Пратер Лулай Хасассимасса и его супруга леди Термина Сильская.
Джонатан вежливо поклонился и сел в конце длинного ряда кресел. Молодой офицер Мейнг, Ирру-Экс Амма, спросил с интересом:
— Правильно ли я расслышал: вы назвали своей родиной планету Земля?
— Да, — почти агрессивно ответил Джонатан. — Я родился на континенте, называющемся Северной Америкой, на котором и был построен корабль, покинувший Землю.
— Странно, — пробормотал Мейнг, недоверчиво разглядывая его. — Я всегда был склонен считать слухи о Земле не более чем одним из суеверий Космоса, чем-нибудь вроде Райских Лун или Звезды Дракона.
— Земля — не легенда, — возразил Джонатан. — Могу вас заверить. Когда-то, во времена внешних миграций, войн и программ планетарной пропаганды, случилось так, что факт существования Земли оказался под вопросом. Кроме того, нам очень редко случается путешествовать по вашему удаленному витку Галактики.
Женщина из сказки произнесла писклявым голосом, который очень подходил к ее хрупкому облику:
— И вы утверждаете, что все мы — Мейнги, мы, друиды, биллендцы, управляющие кораблем, фрунзане, таблиты, — все произошли от земной ветви?
— Таковы факты.
— Это не есть абсолютная истина, — вмешался металлический голос. — Друиды — плод Дерева Жизни. Это хорошо разработанная доктрина, а прочие голословные утверждения — ложны!
— Вы имеете право на личную точку зрения, — осторожно ответил Джонатан.
— Экклезиарх Маноолло Киа Боллондьетт с Кайирилл, — доложил стюард.
Затем последовала пауза, и Маноолло произнес:
— Я не только имею право на личную точку зрения, но и обязан протестовать против пропаганды некорректных воззрений.
— Это также ваше право, — пожал плечами Джонатан. — Протестуйте, если хотите.
Он увидел мертвые глаза Маноолло. Возникло чувство, что между ними двумя невозможно ни человеческое понимание, ни логика. Возможны только лишь эмоции и упрямство.
Пришла жрица Ильфейенн. Она была представлена компании и молча села рядом с Герминой Сильской. Обстановка Изменилась. Хотя Ильфейенн и обменивалась пустыми любезностями с Герминой, не глядя на Джонатан, все же ее присутствие внесло оживление и остроту.
Джонатан считал. Восемь вместе с ним. Четырнадцать кают. Неизвестных пассажиров оставалось шестеро. Один из тринадцати пытался его убить. Мейнг.
Из второй и третьей каюты вышли и были представлены собравшимся два друида — престарелые святоши с бараньими лицами, летящие с миссией на Балленкрайч. С собой они транспортировали раскладной алтарь, который и был немедленно установлен в углу салона. Сразу же вслед за этим жрецы приступили к серии немых церемоний малого обряда Дерева. Маноолло рассматривал их без интереса минуту или две, затем отвернулся.
Оставалось четверо.
Стюард объявил трапезу — первую за этот день.
Появилась следующая пара: двое Мейнгов в штатском — в широких плащах из разноцветного шелка, корсетах и украшенных бриллиантами нагрудниках. Они подчеркнуто вежливо поклонились компании и, как только стюард установил раскладной стол, заняли свои места. Эти пассажиры представлены не были.
«Пятеро Мейнгов, — подумал Джонатан. — Двое гражданских, двое солдат, женщина. В двух каютах остаются неизвестные пассажиры».
Открылась дверь следующей каюты, и на балконе появилась тощая старая женщина. Голова ее, лысая как яйцо, сплющивалась на макушке. Лицо украшали выпученные глаза и крупный костистый нос. На женщине висела черная пелерина, и каждый палец на обеих руках был унизан драгоценными перстнями.
Дверь каюты номер шесть оставалась закрытой.
Меню, на удивление разнообразное, учитывало вкусы многих рас. Джонатан разучился привередничать с тех пор, как начал перелетать с планеты на планету. Ему доводилось употреблять в пищу органическую материю всех мыслимых цветов, составов, вкусов и запахов. Порой ему удавалось найти яствам подходящие и привычные названия. Папоротники и фрукты, грибы и корни, рептилии и насекомые, рыбы и моллюски, слизняки, споровые коробочки, животные и птицы — все это разнообразие более или менее поддавалось ассоциативной классификации. Но оставалось еще много предметов, которые он не мог ни определить, ни назвать. И то, что их можно есть, он узнал лишь на примере окружающих.