Я оперлась о край стола.
– Ты не подозреваешь Люси и Пола по поводу Гайд-парка?
– И да, и нет, – ответил Гидеон. – Такой человек, как граф Сен Жермен, не мог не нажить врагов в течение жизни. В Анналах имеется несколько отчётов о покушении на него. Я предполагаю, что Люси и Пол для достижения своей цели связались с кем-то из его врагов.
– Граф тоже так считает?
Гидеон пожал плечами.
– Надеюсь.
Я немного подумала.
– Я за то, чтобы ты опять нарушил правила и прихватил с собой джеймс-бондовский пистолет, – предложила я. – Против него все эти типы с их шпагами ничего не смогут. Откуда он у тебя, кстати? Я бы увереннее себя чувствовала, будь и у меня такая штука.
– Оружие, с которым человек не умеет обращаться, в итоге будет направлено на него самого, – ответил Гидеон. Я подумала про мой японский нож для овощей. Было неприятно подумать, что его могут направить на меня.
– Шарлотта хорошо фехтует? И умеет обращаться с пистолетом?
Снова пожатие плечами.
– Она занимается фехтованием с двенадцати лет – естественно, она хорошо фехтует.
Естественно. Шарлотта всё делала хорошо. Кроме как быть дружелюбной.
– Графу она бы, видимо, понравилась, – сказала я. – Я, очевидно, пришлась ему не по душе.
Гидеон засмеялся.
– Ты ещё можешь изменить его впечатление о себе. Он хочет получше тебя узнать прежде всего для того, чтобы проверить, а не верны ли всё же предсказания по поводу тебя.
– Насчёт магии Ворона? – Всегда, когда об этом заходила речь, я начинала чувствовать себя неуютно. – Может быть, в предсказаниях сказано, что под этим имеется ввиду?
Гидеон помедлил секунду, а затем негромко сказал:
– …Ворон, в рубиновых волнах взмахивая крылами, слышит пение мёртвых между мирами. Он не знает сомнений и не ведает мук. Ширится мощь воплощений - и замыкается круг. – Он откашлялся. – У тебя мурашки по коже.
– Это и звучит довольно жутко. Про пение мёртвых особенно. – Я поёжилась. – А продолжение есть?
– Нет. Это более или менее всё. Ты должна согласиться, что к тебе это не особенно подходит, верно?
Да, тут он был прав.
– А о тебе тоже есть что-то в предсказаниях?
– Естественно, – ответил Гидеон. – О каждом из путешественников. Я – Лев с алмазной гривой, при виде которого солнце… – на какой-то момент он вроде бы смутился, но потом продолжил, улыбаясь: – Бла-бла-бла. О, а твоя прапрапрабабушка, упрямая леди Тилни, является – вполне подходяще – лисой, нефритовой лисой, прячущейся под липой.
– Из этих предсказаний можно вообще что-нибудь понять?
– Вполне – просто там много символики. Всё это вопрос интерпретации. – Он посмотрел на часы. – У нас ещё есть время. Я за то, чтобы мы продолжили урок танцев.
– Н-да, – сказала я. – Мне, видимо, надо было брать уроки фортепьяно, вместо того чтобы ходить с Лесли на хип-хоп. Но я очень хорошо пою. В прошлом году на вечеринке у Синтии я с большим отрывом победила в караоке. С моей личной, особой интерпретацией песни «Somewhere over the rainbow». И это при том, что я была в дурацком костюме автобусной остановки.
– Ах да. Если тебя спросят, ты просто скажешь, что у тебя всегда перехватывает горло, если тебе надо петь на людях.
– Это я могу сказать, а про подвёрнутую ногу нет?
– Вот наушники. Повторим ещё раз. – Он склонился передо мной в поклоне.
– Что мне делать, если меня пригласит кто-нибудь другой, а не ты? – я присела в книксене – тьфу, в реверансе.
– Делай всё точно так же, – сказал Гидеон и взял меня за руку. – Но в XVIII веке в этом отношении было очень формально. Никто не приглашал танцевать постороннюю девушку, не будучи официально ей представленным.
– Разве что она сделает какие-нибудь неприличные движения веером. – Танцевальные па постепенно входили в мою плоть и кровь. – Как только я наклоняла веер хоть на сантиметр, у Джордано был нервный приступ, а Шарлотта качала головой как китайский болванчик.
– Она просто хочет тебе помочь, – сказал Гидеон.
– Да, конечно. А Земля плоская, – фыркнула я, хотя во время менуэта это было наверняка запрещено.
– Можно подумать, что вы друг друга недолюбливаете. – Мы повернулись вместе со своими воображаемыми партнёрами.
Ах? Значит, можно подумать?
– Я думаю, что кроме тёти Гленды, леди Аристы и наших учителей нет никого, кому бы она нравилась.
– Я так не думаю, – сказал Гидеон.
– О – конечно, я забыла ещё Джордано и тебя. Упс, сейчас я закатила глаза, это наверняка запрещено в XVIII веке.
– Может быть такое, что ты относишься к Шарлотте с некоторой ревностью?
Я рассмеялась.
– Поверь мне, если бы ты знал её так хорошо, как я, тебе бы и в голову не пришло задавать такой глупый вопрос!
– Я знаю её, собственно говоря, очень хорошо, – тихо ответил Гидеон и снова взял меня за руку.
– «Да, но только с её шоколадной стороны», – хотела возразить я, но тут до меня дошёл смысл его слов, и меня действительно захлестнула ужасная ревность к Шарлотте. – Так насколько хорошо вы знаете друг друга… в деталях? – Я отняла у Гидеона руку и протянула её несуществующему соседу.
– Ну да, я бы сказал, настолько хорошо, насколько люди друг друга знают, проведя много времени вместе. – Проходя мимо меня, он коварно улыбнулся. – И у нас у обоих было не особенно много времени на другие… кхм… дружеские отношения.
– Понимаю. Тогда приходится довольствоваться тем, что есть. – Я не могла больше выдержать ни секунды. – Ну и как Шарлотта целуется?
Гидеон схватил мою руку, висевшую в воздухе по крайней мере на двадцать сантиметров выше.
– Я нахожу, что в вопросах культурной беседы Вы делаете грандиозные успехи – и тем не менее: о таких вещах джентльмены не говорят.
– Да, эту отговорку я бы приняла, если бы ты был джентльменом.
– Если я Вам когда-нибудь дал повод считать моё поведение неджентльменским…
– Ах, замолчи! Что бы ни было между тобой и Шарлоттой – меня это не интересует. Но я считаю довольно наглым, что ты одновременно… обжимаешься со мной.
– Обжимаюсь? Какое некрасивое слово. Я был бы Вам очень признателен, если бы Вы объяснили мне причину Вашего неудовольствия и одновременно вспомнили бы о Ваших локтях. В этой фигуре они должны быть опущены вниз.
– Это не смешно, – фыркнула я. – Я бы не позволила тебе целовать меня, знай я, что ты и Шарлотта… – Ах, Моцарт закончился, и опять вступил «Линкин парк». Отлично, это лучше подходило к моему настроению.
– Я и Шарлотта – что?
– Больше, чем друзья.
– Кто это сказал?
– Ты сам?
– Нет, ничего подобного.
– Ага. То есть вы – вы никогда – скажем так – не целовались? – Я не стала делать книксен, а вместо этого сверкнула на него глазами.
– Этого я тоже не говорил. – Он поклонился и вытащил iPod из моего кармана. – Давай ещё раз, тебе нужно поупражнять движения рук. В остальном просто отлично.
– Зато твоя культурная беседа оставляет желать много лучшего, – сказала я. – Так у тебя есть что-то с Шарлоттой или нет?
– Я думал, тебя не интересует, что у меня с Шарлоттой.
Я по прежнему сверкала на него глазами.
– Да, верно.
– Тогда хорошо. – Гидеон вернул мне iPod.
Из наушников зазвучала «Аллилуйя» в исполнении Бон Джови.
– Это не то, – сказала я.
– Нет, нет, – ответил Гидеон и улыбнулся. – Я подумал, что тебе надо поставить что-нибудь успокаивающее.
– Ты… ты вообще… ты такой…
– Да?
– Тошнилово?
Он приблизился ещё на шаг, так что расстояние между нами сократилось примерно до одного сантиметра.
– Видишь, в этом и состоит отличие между тобой и Шарлоттой – она бы такого никогда не сказала.
Мне вдруг стало трудно дышать.
– Возможно, потому, что ты не даёшь ей повода.
– Нет, не поэтому. Я думаю, что просто у неё лучше манеры.
– Да, и крепче нервы, – сказала я. По какой-то причине я не могла отвести взгляда от его губ. – На тот случай, если ты опять захочешь попытаться – если мы ещё когда-нибудь зависнем в исповедальне и нам будет нечего делать, то второй раз я уже не дам себя… захватить врасплох!
– Ты имеешь ввиду – второй раз ты мне не позволишь тебя целовать?
– Именно, – прошептала я, будучи не в состоянии пошевелиться.
– Жаль, – сказал Гидеон, причём его рот оказался так близко, что я чувствовала на губах его дыхание. Мне было ясно, что я веду себя не так, как если бы я говорила всерьёз. Всерьёз это и не было. Чудом было уже то, что я не обвила руками его шею. Момент, когда ещё можно было отвернуться или оттолкнуть его от себя, я давно упустила.
Очевидно, Гидеон смотрел на это точно так же. Его рука начала гладить мои волосы, а затем я наконец ощутила мягкое прикосновение его губ.
«There's a blaze of light in every word», пел мне в ухо Бон Джови. Я эту чёртову песню любила всегда, она была одной из тех, которые я могла слушать пятнадцать раз подряд, но теперь она, наверное, навсегда будет связана для меня с Гидеоном.
Аллилуйя.
6
На этот раз нам не помешало ни перемещение во времени, ни наглый водосточный призрак. Пока играла «Аллилуйя», поцелуй был нежным и осторожным, но затем Гидеон погрузил в мои волосы пальцы и крепко прижал меня к себе. Поцелуй перестал быть нежным, а моя собственная реакция меня удивила. Моё тело внезапно стало мягким и лёгким, и а руки сами по себе обвили шею Гидеона. Я не знаю как, но в какой-то момент мы, не прекращая целоваться, оказались на софе и целовались там довольно долго – пока Гидеон вдруг не выпрямился и не посмотрел на часы.
– Действительно жаль, что мне нельзя тебя целовать, – сказал он севшим голосом. Его зрачки расширились, а щёки покраснели.
Я спросила себя, какой у меня сейчас вид. Поскольку я временно превратилась в пудинг, я была не в состоянии подняться из своего положения полулёжа. А ещё я поняла, что совершенно не представляю себе, сколько времени прошло после «Аллилуйи». Десять минут? Полчаса? Всё было возможно.