Я была не в состоянии что-либо ответить, но от меня, очевидно, этого и не ждали.
– Лавиния Ратленд относится к тем благословенным женщинам, которым доставляет радость делиться опытом, – заметил граф.
Да, и в самом деле. Мне тоже так показалось. Я сердито уставилась на свои руки, которые самопроизвольно сжались в кулаки. Лавиния Ратленд, дама в зелёном платье. Вот, оказывается, откуда эта близость вчера вечером…
– У меня такое впечатление, что тебе это не очень нравится, – мягким голосом сказал граф.
Да, тут он был прав, мне это совершенно не нравилось. Мне стоило больших усилий снова посмотреть ему в глаза.
Он по-прежнему улыбался своей тёплой, дружеской улыбкой.
– Моя малышка, важно вовремя понять, что ни одна женщина не может претендовать на владение мужчиной. Подобные женщины остаются одинокими и нелюбимыми. Чем умнее женщина, тем быстрее она осваивается с натурой мужчины.
Ну что за идиотская болтовня!
– Ох, но ты, конечно, ещё очень молода, не правда ли? Как мне кажется, намного моложе других девушек в твоём возрасте. Вероятно, ты сейчас влюблена впервые в жизни.
– Нет, – пробормотала я.
Правда. Правда! Во всяком случае, я впервые в жизни так себя чувствовала. Так упоительно. Так по-настоящему. Так неповторимо. Так больно. Так сладко.
Граф тихонько засмеялся.
– Нет никаких причин стыдиться. Я был бы разочарован, будь это иначе.
То же самое сказал он мне на суарее, когда я расплакалась во время игры Гидеона на скрипке.
– По сути это очень просто: любящая женщина без колебаний умрёт за любимого, – заметил граф. – Ты бы отдала жизнь за Гидеона?
Лучше не надо.
– Об этом я ещё не думала, – смущённо ответила я.
Граф вздохнул.
– К сожалению – и благодаря сомнительной защите твоей матери – вы не провели много времени друг с другом, ты и Гидеон, но я действительно впечатлён, насколько хорошо он сделал своё дело. Любовь просто светится в твоих глазах. Любовь – и ревность!
Какое дело?
– Реакцию влюблённой женщины просчитать очень легко. Очень легко контролировать женщину, сконцентрированную на своих чувствах к мужчине, – продолжал граф. – Я объяснил это Гидеону ещё во время нашей первой встречи. Конечно, мне немного жаль, что он так много энергии потратил на твою кузину – как это её зовут? Шарлотта?
Я уставилась на него. По какой-то причине я вспомнила о видении тётушки Мэдди и о сердце из рубина, лежавшем на утёсе над бездной. Мне хотелось закрыть уши, только чтоб не слышать этот мягкий голос.
– Он, во всяком случае, в этом отношении гораздо изощрённее, чем я был в его годы, – сказал граф. – И надо отдать должное, от природы он оснащён многими достоинствами. Какое тело Адониса! Какое красивое лицо, какая привлекательность и одарённость! Ему, наверное, особенно не надо и стараться, чтобы привлечь к себе девичьи сердца. «Алмазная грива, рык льва в фа-мажоре, мультипликатио, купается в солнце, как в море…»
Правда ударила меня кулаком в живот. Всё, что делал Гидеон – его прикосновения, жесты, его поцелуи и слова – всё он делал только для того, чтобы манипулировать мной. Чтобы я в него влюбилась, как в своё время Шарлотта. Чтобы меня было легче контролировать.
И граф был прав – Гидеону не пришлось особенно стараться. Моё маленькое, глупенькое девичье сердце само устремилось к нему и упало к его ногам.
Внутренним взором я увидела, как лев подходит к рубиновому сердцу и ударом лапы сбрасывает его в пропасть. Как на замедленной съёмке, оно падает вниз, ударяется о дно ущелья и разлетается на тысячи капелек крови.
– Ты уже слышала, как он играет на скрипке? Если нет, то я это устрою – ничто так не способствует завоеванию женского сердца, как музыка. – Граф мечтательно посмотрел в потолок. – Это один из трюков Казановы. Музыка и поэзия.
Я сейчас умру, я это ощущала точно. Там, где раньше находилось моё сердце, сейчас клубился ледяной холод. Он потёк мне в живот, в ноги и в руки, а потом и в голову. Перед моим внутренним взором промелькнули, как трейлер к фильму, события последних дней, сопровождаемые звуками «The winner takes it all» – от первого поцелуя в исповедальне до недавнего объяснения в любви. Колоссальная манипуляция, не считая коротких перерывов, когда он, вероятно, был самим собой – всё было выполнено великолепно. А проклятая скрипка довершила дело.
Хотя я впоследствии и пыталась, но я так и не смогла точно вспомнить, о чём мы с графом говорили, потому что с того момента, как во мне воцарился холод, мне стало всё равно. Хорошо, что большую часть беседы говорил граф. Своим мягким, приятным голосом он рассказал мне о своём детстве в Тоскане, о пятне внебрачного происхождения, о сложностях в поиске настоящего отца и о том, что он ещё юношей занялся тайнами хронографа и предсказаниями. Я действительно пыталась слушать, хотя бы потому, что мне надо было передать Лесли каждое слово, но я ничего не могла сделать, мои мысли всё время крутились вокруг моей глупости. И я мечтала остаться одной, чтобы наконец выплакаться.
– Маркиз? – В дверь постучался неприветливый секретарь. – Прибыла делегация архиепископа.
– О, это хорошо, – ответил граф. Он поднялся и подмигнул мне. – Политика! В это время она всё ещё определяется церковью.
Я тоже поднялась и сделала реверанс.
– Для меня было радостью поговорить с тобой, – сказал граф. – И я с нетерпением жду нашей следующей встречи.
Я пробормотала нечто соответствующее.
– Пожалуйста, передай Гидеону мои пожелания и моё сожаление по поводу того, что сегодня я его не принял. – Граф взял трость и пошёл к двери. – И если ты ждёшь от меня совета: умная женщина умеет скрывать ревность. Мы, мужчины, обычно чувствуем себя так уверенно… – В последний раз раздался его тихий, мягкий смех, а затем я осталась одна. Правда, ненадолго, потому что через пару минут вернулся неприветливый секретарь и сказал:
– Будьте любезны следовать за мной.
Я сидела в кресле и, закрыв глаза, ожидала слёз, но они не шли. Возможно, это и к лучшему. Вслед за секретарём я молча спустилась по лестнице, где мы просто простояли какое-то время (я всё ещё думала, что упаду и умру), потом он бросил озабоченный взгляд на часы и произнёс:
– Он опаздывает.
В этот момент отворилась дверь, и в коридор вышёл Гидеон. Моё сердце на какой-то момент забыло, что оно разбито на кусочки и лежит на дне ущелья, и пару раз быстро стукнуло в груди. Холод в моём теле вытеснился диким беспокойством. Беспорядок в одежде Гидеона, растрёпанные, влажные от пота волосы, покрасневшие щёки и лихорадочно горящие зелёные глаза я могла бы списать на леди Лавинию, но его рукав был разорван, а кружева на груди и рукавах пропитаны кровью.
– Вы ранены, сэр, – в ужасе вскричал неприветливый секретарь, сняв эти слова у меня с языка (окей, без «сэра» и без «Вы»). – Я велю вызвать врача!
– Нет, – ответил Гидеон с таким самоуверенным видом, что я была готова залепить ему пощёчину. – Это не моя кровь. Во всяком случае, не вся. Идём, Гвен, нам надо торопиться. Меня немного задержали.
Он взял мою руку и потянул меня вперёд. Секретарь следовал за нами до самого подножия лестницы, по дороге лепеча:
– Но сэр! Что произошло? Не надо ли известить маркиза?...
Но Гидеон ответил, что для этого нет времени и что он посетит графа с докладом в самое ближайшее время.
– Дальше мы пойдём одни, – сказал он, когда мы добрались до лестницы, у которой стояли два Стража с обнажёнными шпагами. – Пожалуйста, передайте маркизу мои пожелания! Qui nescit dissimulare nescit regnare.
Стражи расступились и освободили нам проход, секретарь на прощанье поклонился. Гидеон снял со стены факел и повёл меня вперёд.
– Идём, у нас самое большое две минуты! – Он был по-прежнему в прекрасном настроении. – Ты узнала, что означает пароль?
– Нет, – ответила я, удивляясь, что моё моментально воскресшее сердце отказывалось падать назад в бездну. Гидеон вёл себя так, как будто всё было в порядке, и надежда, что это в конце концов так и есть, меня почти убивала. – Но зато я выяснила нечто другое. Чья это кровь на твоей одежде?
– «Кто не умеет лицемерить, тому и властвовать невмочь», – Гидеон посветил факелом за угол. – Людовик Одиннадцатый.
– Как это верно.
– Честно говоря, у меня нет ни малейшего представления, как звали того парня, чья кровь заляпала мне одежду. Мадам Россини точно будет ругаться. – Гидеон открыл дверь лаборатории и прикрепил факел к стене.
Колеблющееся пламя осветило большой стол, заставленный старинными аппаратами, стеклянными колбами, колбочками и чашами, которые были наполнены жидкостями и порошками всевозможных цветов. Стены скрывались в тени, но было видно, что они почти полностью разрисованы и расписаны, а прямо над факелом ухмылялся грубо нарисованный череп с пентаграммами вместо глазниц.
– Иди сюда, – сказал Гидеон и потянул меня к другому концу стола. Наконец он отпустил мою руку. Но лишь для того, чтобы положить обе ладони мне на талию и притянуть меня к себе. – Как прошёл твой разговор с графом?
– Очень… поучительно, – сказала я. Сердце-фантом в моей груди затрепетало, как птичка, и я сглотнула комок в горле. – Граф объяснил мне, что вы с ним придерживаетесь странного мнения, будто влюблённую женщину контролировать легче, чем любую другую. Наверное, было досадно проделать всю эту трудную работу с Шарлоттой, а затем начать всё с начала со мной, да?
– Что ты такое говоришь? – Гидеон, сморщив лоб, уставился на меня.
– Но ты действительно хорошо это проделал, – продолжала я. – Граф, кстати, тоже так считает. Конечно, это было не особенно сложно… Боже, я готова сгореть от стыда при мысли о том, насколько я облегчила тебе задачу. – Я больше не могла на него смотреть.
– Гвендолин… – Он запнулся. – Сейчас начнётся. Наверное, мы продолжим наш разговор позже. В спокойной обстановке. Хотя я не имею ни малейшего представления, к чему ты клонишь…