И Язин признавал, что совершил промах, когда в горячке поисков оставил Нежина даже без наружного наблюдения.
Полковник встал, сделал круг по кабинету, достал термос с чаем. Выпив чашку, он положил на стол руки, на них свою большую голову и четверть часа отдыхал. Лишь после этого он принялся за дальнейший анализ, всё более убеждаясь, что Нежин убит или на грани смерти. Должно быть, его увезли на Верхний Камыш.
Жуков принёс два голубых листка от Ганина. Это была записка Зариной о том памятном дне, когда Нежин подарил ей китайскую вазу, а также о вчерашней их встрече в парке. Услышав об исчезновении Нежина, она слово в слово изложила разговор с ним и передала записи Ганину.
Читая простой рассказ, как Нежин просил её руки, Язин обратил особое внимание на слова: «Нежин говорил, что без меня ему грозит опасность, может быть, гибель. И вот теперь он, конечно, убит!»
Эта мысль, подсказанная женской интуицией, совпадала с предположением Язина.
34. Пытка
Изнеженный и избалованный с детства Нежин никогда не знал физической работы. Мать лелеяла мечту сделать из него скрипача, холила его руки, оберегала даже от домашнего труда. Увлечение искусством, работа в Главуране, требовавшая большого умственного напряжения, ещё более утончили его нервы и вкусы. Нежин не мог переносить резкой речи, его коробило от криков и громкого радио, он избегал шума. И переживания последнего месяца — неразделённая, по его мнению, любовь к Зариной, знакомство с подозрительным Будиным, неспокойная совесть, смерть Чернова, пристрастие к вину — всё это легло на него непосильной тяжестью.
Сидя в подземном логове, Нежин трясся в нервном изнобе: нападение, нож, бесцеремонность бандита, отрава в мармеладе, сырая пещера окончательно повергли его в страх и недоумение.
Человек в кепке, необычайно широкий, морщинистый, спрятал нож и скомандовал:
— А ну, Нежин, сядь-ка сюда! — и бесцеремонно толкнул его в спину.
Нежин оказался на досках, у самых ног незнакомца. Обхватив колени руками, Вадим исподлобья боязливо смотрел на него. Опьянение уже совершенно улетучилось, и Нежин думал: «Откуда он знает мою фамилию?»
Воцарилось короткое молчание. Нежин слышал, как стучит его сердце, как шипит фитиль в фонаре, как скрипят сапоги неизвестного.
— Меня зовут Смерть, — вдруг сквозь зубы процедил тот. — Слышишь, Господин Смерть!
Нежин молчал.
— Слы-ш-шишь? — и громовой голос, удесятерённый высокой пещерой, парализовал волю Нежина.
Почти шёпотом он ответил:
— Слышу...
— Привыкай, Нежин из Главурана! — похвалил его незнакомец и, вдруг, вкрадчивым, донельзя чётким змеиным шёпотом проговорил: — У тебя, Нежин, сегодня положение пиковое — либо ты мне всё расскажешь, либо...
Тут Волков выразительно посмотрел на него.
— А теперь скажи, сколько человек у вас в спецгруппе?
Уже при упоминании о Главуране у Нежина зародилось подозрение, что во всём виноват Будин. Когда Лайт спросил о секретной спецгруппе, о которой Вадим не говорил никому, кроме «кандидата наук», это подозрение укрепилось. «Неужели Будин шпион? — мучительно соображал Нежин. — Неужели он не из Москвы? Неужели это он завёл сюда, а нападение — лишь инсценировка?»
Едва коснувшись вражеской разведки, этого страшного котла, который купает прозелитов в тошнотворной смеси из предательства, лжи, лицемерия и фальши, в смеси золота, смерти, шантажа и угроз, Нежин чувствовал омерзение.
— Сколько людей, спрашиваю тебя, в спецгруппе?
— Четырнадцать, — машинально ответил Нежин.
— Кто начальник главка?
— Пургин
— Чем занимается спецгруппа?
— Атомная промышленность, учет сырья
— Чем занимаешься ты ?
— Статистика по урану, церию, бериллию, — угнетённо отвечал Вадим, которого всё больше уязвлял тон Лайта. Тот достал из кармана записную книжку, авторучку, по всем правилам приступая к допросу. Наглая самоуверенность врага вызвала в Нежине злость, ту злость, которая, не боясь ни пытки, ни смерти, позволяет совершать человеку такое, чего он никогда и не подозревал в себе.
— Давно работаешь в Главуране?
— Два года.
— Добыча урана в этом году превышает прошлый год?
— Этого я не знаю.
— Не увиливай! — ткнул его кулаком в грудь Волков.
— Не знаю! — повторил Нежин. Решимость его всё возрастала.
— С каких заводов идут документы по урану?
— Это мне совсем неизвестно, — твёрдо сказал Нежин, чувствуя, что все меньше боится человека в кресле.
— Врёшь! — Волков вскочил с кресла. — Для других шпионишь! Будину всё говоришь! А мне ничего! — Он выхватил из бумажника три расписки. — Читай! — и поднёс фонарь к лицу своей жертвы.
Рефлекторно взяв расписки, Нежин вскинулся, словно ужаленный. На бумаге его собственной рукой было написано:
«Сегодня, 27 июня, я, Нежин Вадим Александрович, совершенно добровольно изложил Будину Н. Н. крайне секретные данные по работе спецгруппы Главурана, получив за это 2 000 (две тысячи) рублей, в чём даю настоящую расписку.
В. Нежин».
Теперь уже не было сомнений, что Будин — шпион. Вадим смутно помнил, как писал что-то Будину, сидя у него в гостях и выпив перед этим необычайно горького вина. Его мозг, отравленный тогда абулином, средством временно лишающим человека воли, не мог восстановить потом содержание расписок. И сейчас они в руках врага!
— Таких расписок ты дал три штуки, — Волков внимательно наблюдал за гаммой переживаний Нежина. — На, читай! — и он протянул ещё два розовых листка.
Пот выступил на лбу Вадима. Сердце его то замирало, то давало бешеные рывки.
Немного выждав, Волков примирительно заговорил:
— Теперь уж поздно. Лучше говори всё, тогда выйдешь живым, да и озолочу я тебя. — Он покровительственно похлопал Нежина по плечу.
— Урана, конечно, в этом году добыли больше? Вспомни, на сколько процентов, — Волков протянул Вадиму плитку шоколада.
— Подкрепись.
— Этого я знать не могу, — не шевельнулся Нежин. — Через меня проходят лишь крупицы учёта.
— Кому ж тогда знать?!
Нежин молчал.
— Вошь тифозная! — тяжело поднялся Волков.
Он туго стянул ноги Нежина верёвкой и продёрнул её сквозь кольцо в потолке камеры.
— Скажешь? Не скажешь? — несколько раз повторил шпион. И, потеряв терпение, резко дёрнул за конец верёвки.
Нежин повис вниз головой, весь натянувшись, как струна. С этой секунды до тех пор, пока он мог что-либо чувствовать, Вадим сквозь все муки пронёс то великое, что нежданно родилось в его душе.
35. Камера 40
Тёмной облачной ночью к высокому кирпичному забору тюрьмы с чёрным полукругом ворот, подъехала автомашина. Когда она очутилась во внутреннем дворе, охранники выпустили из неё трёх людей. Один из них, высокий в светлом пальто, был бледен тем нездоровым цветом гриба из подполья, который говорил о нарушении функций организма. Он сутулился, плечи его обвисли. Ноги человек переставлял тяжело, сгибая их сначала в коленях, затем чуть падая вперед, так что временами спутники брали его под руки.
И хотя ему был прочитан приказ об аресте, и он машинально расписался на ордере, до сознания человека ещё не доходило то, что с ним произошло.
В полное нарушение тюремных правил его не обыскали, не опросили, не произвели записей в учётную карточку, не провели в баню и не переодели, а сразу отвели на второй этаж в камеру № 40.
Язин приказал охранять этого человека самым тщательным образом, и поэтому Кривцов и Сергеев, два работника БОРа, вошли вместе с ним в четырёхместную камеру.
Вскоре больной лежал под одеялом.
Только сейчас он, видимо, понял, где находится. Посмотрев на толстую решётку окна, на людей, сидевших рядом, он испуганно расширил тёмные глаза и попытался приподняться на локтях.
— Воды! — едва слышно попросил он и, запрокинув голову, упал на подушку.
Сергеев постучал о круглый глазок железной двери.
— Просят воды, — распорядился он, и вахтёр кинулся выполнять.
Приказ начальника тюрьмы говорил, что любая просьба из камеры 40 должна быть удовлетворена немедленно.
Поздно ночью Язин сидел в кабинете, размышляя, зачем Волков на долгие часы уединяется в тайной пещере. Уже в который раз полковник сравнивал отпечатки пальцев, приведённые Шустовым из Верхнего Камыша, и отпечатки пальцев Волкова, добытые из его избы. Они полностью совпадали.
В том, что Волков — замаскированный иностранный разведчик, Язин был убеждён незыблемо. Но связан ли он с Главураном? Не угодила ли в сети БОРа посторонняя рыба? Слежка за Будиным убеждала в обратном.
Представляя, как Шустов в ледяной воде полз по узкому каменному горлу, Язин испытывал гордость за своих скромных помощников.
— Как здоровье Шустова? — спросил он секретаря в диктофон.
— Температура 40,8. Острое воспаление лёгких.
— Будут ли к утру розы? — спросил Язин, зная, что дактилоскопист — садовод и страстный любитель роз.
— Да.
Полковник опять углубился в пачки блестевших глянцем дактилоснимков. Бесчисленные извилистые линии, напоминающие волокна древесин, образовали дуги, дельты, завихрения, извивы — те сложные неповторимые узоры, которые делают непохожими отпечатки пальцев разных людей. «Пальцы большие, плоские, — читал Язин дактилохарактеристику на Волкова. — Тип пальцевых узоров — дуговой, вид — шатровый...»
Достав свои записи, Язин прочёл: «Измерение пальцев по методу Пучкова говорит, что у неизвестного толстые, массивные пальцы с мозолью на левом указательном пальце». Однако ни один снимок из заимки и пещеры не показывал, что у Волкова есть мозоль на левом указательном пальце.
Все эти дни Язина мучила также загадка истошного воя. Учёный-зоолог, которого посетили Язин и Смирнов, расспросив о характере вопля, допускал, что они, скорее всего, слышали шакала, но категорически утверждал, что в бассейне Алмана и дальше на юг нет ни гиен, ни шакалов.