«Хотя нам здесь еще неизвестно, – писал он, – часть ли только или весь флот английский и французский вошли в Босфор, но в Лондоне были уже угрозы войти в Черное море и прикрывать турецкие гавани, на что Бруннов очень хорошо возразил, что это все равно, что объявление нам войны». Этим Бруннов «напугал», как он сам писал, англичан, которые объявили, что «доколь мы не атакуем турецких портов, то их флот не войдет в Черное море». Император Николай приказал сообщить великобританскому кабинету, что со своей стороны он примет всякое появление военных судов западных держав в Черном море за открыто враждебный поступок против России и ответит таковым же.
Обращаясь к возможным действиям нашего флота, Николай Первый предъявлял князю Меншикову следующие свои желания. После начала турками действий флоту наносить им возможный вред, забирая отдельные суда, пересекая сообщения вдоль берега и даже бомбардируя Кюстенджи, Варну или какой-либо другой пункт. Ежели же турки выйдут со своим флотом и захотят зимовать где-либо вне Босфора, то позволить им исполнить «эту глупость, а потом задать им Чесму». Что касается флотов западных держав, то в случае встречи с ними «не на своем месте вместе с турками» действовать против тех и других, как против врагов. В заключение император приказывал не отваживаться, без нужды на неверное предприятие, но не упускать, ни одного случая наносить врагам всевозможный вред. «Аминь и к делу, – заканчивал свое письмо Николай. – С нами Бог, а исполнители правого дела князь Меншиков и Черноморский флот, и потому – честь и слава!»
Часть втораяПервая кровь
Первая главаМорская стража
В предписании, врученном Нахимову за несколько дней до выхода эскадры из Севастополя, было объявлено о цели настоящего плавания.
«Цель посылки эскадры, – значилось в предписании, – та же, что и прежде бывших крейсеров, дабы при ожидаемом разрыве (с Турцией) иметь морские силы у берегов Турции и особенно на сообщении Константинополя с Анатолийскими приморскими городами…»
Однако до получения новых инструкций русским кораблям по-прежнему не разрешалось первыми начинать боевые действия против турецких судов, ибо формального объявления войны еще не было.
Согласно предписанию от 5 октября 1853 года, эскадра должна была крейсировать в районе между анатолийским побережьем Турции и Крымом. К большому неудовольствию Нахимова назначенный район крейсерства почти полностью исключал эту возможность наблюдения за берегом.
– Находясь на пересечении меридиана Тарханкута с параллелью 43 градусов, эскадра должна была находиться в самой середине Черного моря! Эта самая большая глупость, какую можно себе представить! – говорил он в сердцах.
– От анатолийских берегов расстояние не менее 70 миль, от румелийских – свыше 180 миль, от Босфора – 175 миль! – доложил штурман «Императрицы Марии» Родионов.
– То-то и оно! – мрачно констатировал командующий.
Действительно вдали от турецких берегов наши корабли не могли контролировать морские сообщения турок, проходившие у самого берега, а помимо этого, не могли иметь и сколько-нибудь полные сведения о местонахождении турецкого флота.
Выбор этого района был решен начальником Главного Морского штаба Меншиковым. Последний опасался, что плавание русских кораблей вблизи турецких берегов может повлечь за собой различные неожиданности. Начальник Главного Морского штаба опасался чрезмерной активности Нахимова, и, надеясь этим оттянуть начало войны на море.
Во всей предпоходовой круговерти Нахимов все же изыскивал время, и каждый день беседовал с командирами кораблей о тактике боя при встрече с турецким флотом. Так вырабатывалось чувство локтя, когда в неразберихе боя флагман и командиры кораблей чувствуют и понимают маневров друг друга даже без соответствующих сигналов. В приказе от 10 октября Нахимов писал: «При встрече с турецкими военными судами первый неприязненный выстрел должен быть со стороны турок; те же турецкие суда, которые на это отважатся, должны быть немедленно уничтожены. Я убежден, что каждый из нас исполнит свое дело».
Несмотря на ограниченный срок, подготовки к походу на корабли был погружен большой запас продовольствия, воды и дров, порох и боеприпасы. Своевременно закончились шлюпочные, мачтовые и такелажные работы, производившиеся в мастерских порта. Снаряды, запасные орудийные станки, абордажное оружие и артиллерийские принадлежности были осмотрены и размещены в предназначенных для них местах, причем основное внимание артиллерийских офицеров было обращено на то, чтобы ядра были уложены в бомбовых погребах по калибрам, а бомбы – по длине трубок. Все это легло на плечи Нахимова.
Впрочем, доставалось всем. Чиновный люд он особый, так просто забрать то, что даже тебе полагается, удается далеко не всегда, будь у тебя хоть бумага с дюжиной печатей гербовых. Потому приходилось офицерам корабельным выбивать нужное, где мытьем, где катаньем, а где и за грудки прихватить, да кулаком между глаз двинуть. Удивительно, но именно последнее действо, как правило, имело эффект поистине волшебный. Сразу словно в сказке отворялись ворота складских сезамов, и оттуда появлялось все, что только душе угодно от новехоньких выверенных секстанов до крепких холстяных картузов.
– Что ж за народ этот чиновники портовые! – пожимали плечами командиры кораблей. – Пока с ними по-человечески, они кочевряжатся, а как кулак покажешь, сразу людьми делаются! Эх, Россия-матушка! Доколе будешь ты носить на себе сиих скалопендров цейхгацузных!
Как бы то ни было, но корабли к плаванию готовились и припасами пополнялись весьма энергично.
– Скорей бы уж в море, а то в борьбе с береговыми чиновниками и погибнем! – мрачно шутил вице-адмирал.
Всему плохому когда-то бывает конец, настал день, когда эскадра начала вытягиваться на внешний рейд. Передовым линейный корабль «Императрица Мария» под флагом командующего. Следом «Чесма», «Храбрый» и «Ягудиил», фрегат «Кагул» и бриг «Язон». Уже накануне выхода командующий эскадрой лично проверил состояние каждого из кораблей, удостоверился в готовности к длительному и тяжелому плаванию.
Корнилов, пожимая на прощание руку Нахимову, со значением сказал:
– С удовольствием ожидаю, Павел Степанович, встретиться с вами в море и, может, если удастся, свалять дело вроде Наваринского!
– Дай Бог, дай Бог! – отвечал ему Нахимов.
Весть о том, что эскадра уходит на войну облетела Севастополь в несколько часов. Провожать уходящие в неизвестность корабли вышел весь город. Несмотря на ранний час, люди стояли вдоль берегов бухты и молча смотрели, как корабли один за другим окутывались облаками парусов и, выбирая якоря, медленно вытягивались в открытое море. Что ждет их там? Все ли вернуться обратно?
«Жители Севастополя, – писал впоследствии офицер брига «Язон», – толпились на всех возвышениях, чтоб напутствовать нас желанием славы и сказать «прости», которое, может быть, для некоторых из нас будет последним… Мы же мысленно обещали порадовать их возвращением с триумфом победы».
Приморские батареи и дежурный линкор «Три Святителя» салютовали уходящей эскадре одиннадцатью залпами. При легком норд-осте русские корабли миновали Графскую пристань, прошли Николаевскую, Александровскую и Константиновскую батареи, обогнули Херсонесский полуостров и взяли курс на зюйд. Черноморские моряки надолго покидали берега родной земли, которые им суждено было увидеть только много недель спустя.
Черное море встретило наших моряков штормовой погодой.
– Сколько ж нам кувыркаться здесь? – осведомился у Нахимова командир «Марии» Барановский.
– Кто знает-с! – отозвался тот, пряча лицо от штормового ветра. – Может месяц, а может и больше, война ведь только начинается!
Историк пишет: «Он (Нахимов – В.Ш.), оставаясь все время в море, боролся со свежими ветрами, неразлучными спутниками наступающей осени. Бурная погода началась с тех пор, как Нахимов оставил Севастопольский рейд. Непрестанные порывистые ветры, туманы, штормы и шквалы составляют особенность Черного моря в это время года. Нахимов, несмотря на бури, постоянно держался в море, испытывая со свое. Эскадрой все невзгоды от сильной качки, дождя и холода и неутомимо сторожил турецкий флот. Такое упорное и продолжительное крейсерство Нахимова в осеннее время, среди бурь и непогоды, составляет блестящую страницу в истории Черноморского флота…»
Время от времени, исчерпавшие запасы воды или получившие повреждения, суда возвращались в Севастополь, но лишь для того, чтобы как можно скорее налиться водой или, заменив сломанную рею, снова вернуться в штормовое море. Но и тогда их немедленно сменяли другие.
– Эскадра должна быть всякую минуту готова к бою! – негодовал Нахимов, когда у него оказывалось порой под рукой три-четыре судна. Понять вицеадмирала было можно – ему в любой момент надлежало быть готовым дать бой всему линейному флоту Высокой Порты.
Вдалеке угадывались очертания Анатолийских берегов. Эскадра упорно сторожила турок в срединной части Черного моря. Фрегаты Нахимов разослал во все стороны от Босфора до Трапезунда, но главные силу держал в кулаке на траверзе Синопа.
Сам Нахимов и не помышлял ни о какой передышке, лишь изредка меняя флагманские корабли. Позднее один из историков назовет его состояние в ту пору лихорадочным. И было от чего! Командующий эскадрой долгое время не имел ни малейшего представления о политической ситуации: началась ли настоящая война или идет некая демонстрация силы? Не зная же этого, он не мог составить и свой план действий, ибо кто знает надо ли нападать на турок. Если война объявлена – значит надо, а если еще нет, то любой выстрел может, наоборот, привести к самым непоправимым последствиям. Не прибавляли настроения и нескончаемые штормы. От всего этого Нахимов был мрачен.
В редкие минуты отдыха он собирал у себя в салоне и за чашкой чая занимался их обучением.
– Офицер российский всегда должен знать все и обо всем-с! – говорил он назидательно своим слушателям. – Вот, к примеру, где мы сейчас находимся!