Приходом флотилии к Браилову князь Горчаков был очень доволен.
– Теперь мы не позволим туркам возводить батареи по берегу Дуная, усилим оборону своего берега! – говорил он, протирая стекла своего монокля.
Пароход «Прут был немедленно отправлен в демонстрационное крейсерство вверх по Дунаю, дошел до Гирсова и благополучно вернулся назад в Браилов. За все время его плавания турки так и не сделали по «Пруту» ни одного выстрела.
«Он («Прут» – В.Ш.) сослужил мне огромную службу, дойдя до Гирсова, – делился своей радостью с Меншиковым князь Горчаков. – Турки будут смотреть теперь в оба глаза, прежде чем переходить реку в этом месте, зная, что я могу при помощи военных судов атаковать их с тыла через Браиловский рукав».
Одновременно Горчаков распорядился прекратить движение по Дунаю всех судов, и собирать на нашем берегу все лодки и перевозочные средства.
Доставленное в Санкт-Петербург известие о деле Варпаховского при Исакчи вызвало манифест 20 октября о войне с Турцией: «…Россия вызвана на брань: ей остается. Возложив упование на Бога, прибегнуть к силе оружия, дабы принудить Порту к соблюдению трактатов и к удовлетворению за те оскорбления, коими отвечала она на самые умеренные наши требования и на законную заботливость нашу о защите на Востоке православной веры, исповедуемой и народом русским. Мы твердо убеждены, что наши верноподданные соединят с нами теплые мольбы к Всевышнему, да благоволит Десница Его оружие, поднятое нами за святое и правое дело, находившее всегда ревностных поборников в наших благочестивых предках. На Тя, Господи, уповаем, да не постыдимся вовеки».
Чтение манифеста сопровождалось криками «ура» и в Дунайской армии, и в Кавказской, и на Черноморском флоте. Из хроники 1853 года: «В самом сердце России, в Москве, и в провинции манифест вызвал большой подъем духа. Целая масса пожертвований деньгами, людьми и продовольствием обильной рекой полилась от всех сословий русского народа с разных концов нашего обширного Отечества, и в особенности из коренных русских губерний. Радушный прием проходивших войск, обеспечение оставшихся семей офицеров и нижних чинов – все это было откликом на призыв императора Николая. Многочисленные произведения в стихах и прозе были посвящены свершившемуся событию, и в большинстве из них проглядывало то горькое чувство от напрасных изветов западной печати, которое долго таилось в глуши русской провинции, и радо было, наконец, вырваться наружу в боевых кликах современных поэтов».
Кто-то называл начинающуюся войну новым крестовым походом за веру.
– Подлинно, это может быть брань библейская! – сказал по прочтении манифеста митрополит Филарет. – Брань народа Божия с язычниками, только если бы мы менее заразились языческими обычаями Запада! Плохо только, что в наше время мы много хвалимся и не довольно каемся!
Третья главаНа провокации не поддаваться!
Ультиматум Омер-паши князя Меншикова нисколько не удивил. Находившийся в Одессе начальник Главного Морского штаба пригласил к себе вице-адмирала Корнилова:
– Его величество никогда не согласиться с наглым требованием турок. Война стала неизбежностью, а потому надо сейчас же усилить крейсерство флота в Черном море. Пусть Нахимов с эскадрой займет позицию между Крымом и Анатолией и прервет все сообщения Константинополя с Батумом.
– Можно ли ему будет атаковать турок? – тут же задал законный вопрос Корнилов.
Меншиков нахмурился. Вопрос ему явно не понравился:
– До особого приказа не нападать, разве что турки сами первыми начнут палить! Если остается хотя бы один шанс из тысячи кончить дело миром, мы не вправе им пренебречь! Летняя кампания уже кончается, и я думаю, что турки не смогут в осенние и зимние месяцы предпринять ничего серьезного в Черном море.
Корнилов нервно мотнул головой:
– Мною совместно с офицерами штаба флота разработан план, предусматривающий активные действия. Учитывая удаленность морских сообщений турок от нашей главной базы, я предлагаю не ждать следующей весны, а занять два турецких порта – Синоп и Сизополь. Я считаю, что в отряды достаточно включить по три корабля, пару фрегатов, да пару пароходо- фрегатов с несколькими мелкими суднами. Гарнизон же каждого пункта составить из полка пехоты и батареи. Все надо изготовить заранее и сразу же с объявлением войны без огласки незамедлительно занять сначала Синоп как более близкий, а потом и Сизополь.
– Ну, а какими силами вы думаете организовать высадки, и каковы будут силы прикрытия у Босфора? – неопределенно мотнул головой Меншиков.
– Я все уже подсчитал! – вынул из портфеля бумаги Корнилов. – Получается очень даже неплохо. Для высадки десанта вполне достаточен отряд в четыре трехдечных корабля, пары двухдечных и пяти-шести больших пароходов. Четыре двухдечных корабля и фрегат вышлем к Босфору, а четыре более старых оставим в резерве в Севастополе. Войска лучше всего вначале перевезти из Севастополя в Синоп и затем из Одессы в Сизополь. Не сбрасывай со счетов и вполне приличное адмиралтейство в Синопе, которое тоже нам пригодится.
Меншиков желчно скривился. Начальник Главного морского штаба не любил, когда ему что-то навязывали. Корнилов, хорошо зная своего начальника, все сразу понял, но, тем не менее, продолжал:
– Занятие Сизополя позволило бы нам контролировать все сообщения турок вдоль румелийских берегов.
– Хорошо, я согласен, что Сизополь – это форпост на пути к Константинополю! – кивнул головой Меншиков. – Но зачем нам Синоп?
– Обладание же Синопом, важно по следующим причинам: Во-первых, Синоп важен как коммерческий порт и его потеря будет для турок большим ударом. Во-вторых, с занятием Синопа наш флот сможет воспользоваться синопским адмиралтейством, а также находящимися там складами. Наконец, занятие Синопа явится лучшим средством парализовать важнейшие морские сообщения турок между Константинополем и Батумом. Помимо всего прочего Синоп, так и Сизополь я предполагаю использовать в качестве маневренных баз нашего флота. Обладая этими базами, наши эскадры получат свободу действия в тех районах моря, которые наиболее важны для неприятеля.
– Замыслы ваши широки, Владимир Алексеевич, но, на мой взгляд, сейчас не слишком реальны! – Меншиков сразу же поставил все точки над «и». – Сейчас надо думать о более насущных вещах! И что Вам, уважаемый Владимир Алексеевич, на месте-то не сидится, то Босфор захватывать хотите, то Синоп с Сизополем. На бумаге все красиво, но как будет на самом деле? У проливов стоит англо-французский флот и займи сегодня мы турецкие порты, как завтра нас в тех портах и блокируют, а потом и вовсе изничтожат! Затем с остатками нашего флота уже легко будет идти и на Севастополь! Не будем рисковать!
– И, тем не менее, я прошу разрешить Нахимову принимать решение об открытии огня на месте, и в случае необходимости не мешкая нанести удар по морским сообщениям неприятеля!
– Это тоже пока преждевременно! – сдвинул брови Меншиков. – Подождем развития событий!
Корнилов вдруг отчетливо увидел, как сильно постарел его собеседник за последние недели. Даже щегольские усики, которыми князь всегда так гордился, и которые всегда были предметом его особой заботы, сейчас висели седыми клоками как у старого казака.
Поймав взгляд вице-адмирала, Меншиков мотнул головой:
– Годы и заботы никого еще не молодили!
Впрочем, в нашей возможной драке с турками есть и свои плюсы! – неожиданно сменил тему князь и несколько повеселел.
– Какие же? – искренне удивился перемене настроения собеседника Корнилов.
– По крайней мере, мы сможем выполнить, наконец, указ государя и покончить с «Рафаилом»!
– Это, ваше сиятельство, дело чести каждого черноморца! – вскинул голову вице-адмирал. – Думаю, что об этой чести мечтает каждый наш офицер от мичмана до адмирала!
Чтобы понять суть этого разговора, нам следует вернуться на полвека назад к событиям русско-турецкой войны 1828–1829 годов. Дело в том, что тогда на Черноморском флоте произошло чрезвычайное для русских моряков событие. 11 мая 1829 года находившейся в дозоре фрегат «Рафаил» встретился с турецкой эскадрой, вышедшей из Босфора. «Рафаил» попытался скрыться от превосходящего противника, однако ввиду маловетрия, это ему не удалось, и он оказался окружённым неподалеку от порта Пендераклия. На совете офицеры решили драться «до последней капли крови», как того требовал Морской устав 1720 года, но, когда начались разговоры с матросами, офицер, ведший переговоры, якобы, доложил, что команда не хочет погибать и просит сдать судно. В итоге, даже не предприняв попытки вступить в бой, капитан 2 ранга Семён Стройников приказал спустить флаг и сдать корабль туркам. Обрадованные неожиданной победой, турки включили захваченный фрегат в состав своего флота под названием «Фазли Аллах», что значит «Дарованный Аллахом». Случай с «Рафаилом» – для русского флота был небывалый, а потому особенно болезненный. В негодовании были все: от бывших сослуживцев Стройникова до императора Николая Первого. Как гласит легенда, император Николай Первый, якобы, запретил Стройникову до конца его дней жениться и иметь детей, сказав при этом так: «От такого труса могут родиться только трусы, а потому обойдемся без оных!»
В отношении же самого фрегата «Рафаил» император был не менее категоричен, чем в отношении его командира:
– Если когда-либо представиться возможность уничтожить бывший «Рафаил», то каждый офицер Черноморского флота должен считать это делом своей чести!
В указе император написал так: «Уповая на помощь Всевышнего, пребываю в надежде, что неустрашимый Флот Черноморский, горя желанием смыть бесславие фрегата «Рафаил», не оставит его в руках неприятеля. Но когда он будет возвращен во власть нашу, то, почитая фрегат сей впредь недостойным носить Флаг России и служить наряду с прочими судами нашего флота, повелеваю вам предать оный огню».
Из последней записи в служебной биографии С.М. Стройникова: «1830 г. Июля 6-го. По высочайшей конфирмации лишен чинов и дворянства и назначен в Бобруйскую крепость в арестантские роты. 1834год. Апреля 11-го. Освобожден из арестантской роты и написан в матросы на суда Черноморского флота».