Все прошедшие со времени прошлой турецкой войны годы наши моряки внимательно следили за судьбой бывшего «Рафаила». Им было доподлинно известно, что к началу кампании 1853 года фрегат все еще находится в строю турецкого флота. Турки очень гордились этим трофеем и берегли его как зеницу ока.
Завершая разговор о «Рафаиле», необходимо упомянуть и о детях Стройникова. Дело в том, что указ императора о запрещении Стройникову иметь потомство изрядно запоздал. К этому времени у бывшего капитана 2 ранга уже было два сына старший 16 летний Николай и младший 5-летний Саша. К моменту возвращения отца из плена старший сын, будучи уже гардемарином, служил на линейном корабле "Иоанн Златоуст", участвовал в крейсерстве у анатолийских и румелийских берегов, отличился при сожжении турецких кораблей под Пендераклией и под Акчесарой, за что получил чин мичмана «за отличие». К 1834 году, когда их отец был освобожден из крепости и переведен в матросы Черноморского флота, на том же флоте служили уже оба его сына. Старший лейтенантом честно нес службы у абхазских берегов, а младший был принят в кадеты. Один из современников описал ситуацию, когда один из офицеров публично оскорбил старшего из сыновей Стройникова, напомнив всем о преступлении его отца, за что был тут же публично отчитан вице-адмиралом Нахимовым.
Мне неизвестно каковы были отношения между отцом и сыновьями. Но, безусловно, одно, оба сына всеми силами старались реабилитировать свою фамилию в глазах флотской общественности, а потому служили не за честь, а за совесть. К 1853 году старший из сыновей Николай уже командовал корветом «Андромаха». Больше на свете он мечтал сойтись в поединке с «Фазли-Аллахом» и вернуть его в состав нашего флота или, потопив, смыть, наконец, семейный позор. Но его мечтам сбыться не удалось. Честь участвовать в отмщении выпадет его младшему брату лейтенанту Александру Стройникову. Пока же младший Стройников нес нелегкую вахтенную службу на линейном корабле «Париж»…
Корнилов покинул начальника Главного Морского штаба удрученный. Не заезжая никуда, он велел кучеру гнать свою коляску в Севастополь. Проезжая Николаев, заскочил к старику Берху.
– Как ни готовься к войне загодя, она всегда приходит неожиданно и выявляет массу недочетов! – в сердцах высказал разбуженному адмиралу.
Тот горестно затряс головой и прошамкал беззубым ртом:
– Ты уж постарайся, Владимир Алексеевич, одолеть супостата, а то с меня старого, сам понимаешь, какой нынче толк!
– Уж постараюсь! – торопливо кивнул Корнилов, заканчивая краткую и бесполезную беседу.
Дав в Николаеве необходимые указания, Корнилов сразу же поспешил дальше. Надо было срочно готовить флот к большой войне.
Прибыв на Графскую пристань осунувшийся и запыленный, пересел на катер и отправился на стоявший на рейде «Великий князь Константин». Вскоре с «Константине» ударила пушка и взвился сигнал: «Начальник штаба флота приглашает к себе флагманов».
Когда адмиралы собрались, Корнилов вкратце рассказал им о последних новостях.
– Вам Федор Михайлович, немедля выходить со своей эскадрой в море! – велел контр-адмиралу Новосильскому. – А вам, Павел Николаевич, – уже обращаясь к контр-адмиралу Вульфу с четырьмя линейными кораблями оставаться в обороне Севастопольской бухты!
Вице-адмиралу Станюковичу было велено готовить порт к обороне, обучать оставшихся на берегу моряков пальбе из орудий, устроить на возвышенностях телеграфы для сообщения о видимых на горизонте судах. В тот же день начальник штаба издал приказ: «…считаю обязанностью предупредить флагманов, командиров кораблей и других военных судов, что, несмотря на мирную стоянку на Севастопольском рейде, суда должны быть всякую минуту готовы к выходу в море для поражения неприятеля…»
На «Константин» был вызван командир фрегата «Коварна» Гувениус, фрегат которого только прибыл с моря и даже не закончил пополнять припасы. Времени у Корнилова было мало. Вручив капитан-лейтенанту новое письмо, в наставлении он был краток:
– Немедленно снова иди к Нахимову. На словах предай, что турецкий флот открыт. Я иду ему навстречу, ежели найду – дам бой, ежели не найду турок ни в Варне ни в Бургасе, то пойду на соединение с ним! Есть сведения, что турки собираются отправить на Батум флотилию с десантом. Пропустить ее нельзя!
– Есть! – кивнул головой командир фрегата. – Все исполню в точности!
В своем письме Нахимову Корнилов отмечал: «Кажется, турки не на шутку озлобились; посылаемую ими флотилию в Батум или Сухум Вы расколотите в пух; жаль, что не могу прибавить Вам парохода, все починяются. Я сего дня выступаю с тяжелыми кораблями в Калиакре, дабы встретить эскадру (турецких) кораблей. От Бургаса, далее которого я не пойду, проберусь к Вам на свидание, и тогда расскажем друг другу, что произошло. Желаю победы». Затем Корнилов собрал у себя в салоне командиров эскадры Новосильского.
– Готовиться к походу на Инаду и Варну! – объявил он им. – Если счастье даст нам встречу с неприятелем, надеюсь, что с Божьей помощью, офицеры и команды воспользуются случаем увеличить наш флот новыми судами!
– Но ведь манифеста о войне еще нет? – спросил командир «Трех Святителей» капитан 1 ранга Кутров.
– Поэтому нам разрешено истреблять только боевые суда. Купеческие же надлежит осматривать и отпускать, ежели нет военной контрабанды. Если же что-то найдете – захватывайте без всяких раздумий!
– Будут ли особые указания на случай боя? – поинтересовались собравшиеся.
– Атакуем при любом раскладе сил! По-моему – это лучшая из тактик! – усмехнулся Корнилов. – Будут ли на сей счет возражения у господ капитанов? Возражений у господ капитанов не было. Мимо в гудении парусов прошла «Коварна». Орудийные порты фрегата были открыты, а орудия выдвинуты по- боевому.
Через какой-то час на кораблях начался аврал. По бухте засновали баржи пороховые и продовольственные, водяные и со шкиперским имуществом. Туда-сюда засновали ялики и катера с офицерами, барказы с матросами. Эскадра Новосильского готовилась к выходу в море.
В штурманской выгородке «Константина» Корнилов лично сделал расчеты предполагаемого местонахождения турок, ловко орудуя параллельной линейкой грушевого дерева.
Едва вице-адмирал закончил расчеты с берега пришел катер. Адъютант Меншикова привез письмо. Ссылаясь на указание Николая Первого, Меншиков приказывал держать в море флот «оборонительно».
– А черт! – в сердцах швырнул на пол карандаш Корнилов. – Как же так можно воевать!
В смотрящем на внешний рейд окне адмиральского салона парусов ушедшего фрегата уже не было видно. Вдогонку «Коварне» был немедленно послан корвет «Калипсо» с приказом боевых действий не открывать. В своем письме к Нахимову он писал: «Только что отправил Вам, любезный Павел Степанович, решительную бумагу о ваших отношениях к туркам с фрегатом «Коварна», как должен послать корвет «Калипсо» остановить Ваше благородное стремление поколотить басурман. Сейчас прибыл курьер от князя Меншикова с известием, что он получил высочайшее повеление быть до времени в оборонительном положении и потому предлагает мне принять это к исполнению. Нечего делать, будем ждать у моря погоды… С удовольствием ожидаю с Вами встретиться, и может свалять дело вроде Наваринского. Опять предостерегаю от англичан: Вам известно, как они решительны, когда дело идет об истреблении чужих кораблей поодиночке; я все опасаюсь, что они выскочат из Босфора, чтоб на Вас напасть».
Едва же «Калипсо» скрылся за линией горизонта, новое послание. На этот раз с приказом выжидать первого выстрела турок и только после этого атаковать самим!
– Железнова ко мне! – велел Корнилов прибежавшему на звонок рассыльному. Через минуту адъютант Железнов был уже в дверях.
Брызгая чернилами, Корнилов чиркал новое письмо Нахимову. Сломал перо и нервно швырнул в сторону, в сердцах сломал и второе.
Наконец, третье письмо было окончено, отдавая его лейтенанту, Корнилов велел:
– Давай, Гриша на «Одессу», он, кажется, под парами. Сразу выходи и полным ходом, догоняй «Коварну» и «Калипсо». Заберешь у Гувениуса мои старые письма и передашь для Нахимова новое. Время не ждет!
Нервное напряжение достигло высшей точки. От волнений у вице-адмирала перехватило горло, и он жадно отхлебывал остывший чай:
– Нам запрещено атаковать первыми, следует ждать первого выстрела турок! Все!
После ухода вице-адмирал присел на софу. Щемило сердце. Расстегнув сюртук, Корнилов потер его рукой. Немного посидел, прикрыв глаза. Когда боль несколько уменьшилась, застегнулся на все пуговицы и снова обратился к карте.
Чувство опасности всегда оказывало на Корнилова особое действие. Всегда и без того деятельный, в минуту опасности он становился еще более энергичным. Никто не знал, когда начальник штаба спал. Теперь его видели везде: на кораблях, верфях, в арсенале и береговых батареях. Дел у вицеадмирала хватало. Он лично инструктировал всевозможных начальников, требуя, чтобы все учения были максимально приближены к боевым реалиям, устанавливал орудия на пароходы, которым надлежало исполнять роль пакетботов. Над Севастополем стоял нескончаемый грохот – это опробовали взятые из арсенала пушки. Одновременно Корнилов формировал особый отряд из четырех вооруженных пароходов, которые подчинил лично себе.
Но предполагаемый выход на рекогносцировку задерживался. Дело в том, что по прибытии в Севастополь Корнилов не нашел всех пароходов в сборе и оттого сильно нервничал.
22-го числа он получил от Меншикова письмо, дающее понятие о том фальшивом положении, в которое был поставлен флот запутанными дипломатическими отношениями и постоянной неизвестностью о мире и войне. «Может быть, – писал Меншиков, – нелишне было бы показаться вам у Сулина, дабы узнать, не было ли между тем покушений турок учинить набег за Дунаем, и, следовательно, начать действительную войну, что нам развязало бы руки… Но ежели бы турецкий флот действительно расположился где-либо вне Босфора, хотя бы то было и с охранным кораблем английским и французским, я решусь, под своей ответственностью, на всякое действие».