В 5 часов дня «Колхида» подошла на высоту поста. Поднявшийся туман не давал возможности разглядеть, что делалось на берегу; когда же в 7 часов вечера был брошен якорь, обстановка была по-прежнему невыясненной; у поста Святого Николая были видны огни, но осталось неизвестным, кому они принадлежали. Поэтому с берегом начались переговоры сигналами. На один пушечный выстрел с «Колхиды» (вопрос «благополучно ли?») из укрепления последовало два выстрела, означавшие, что укрепление находится в опасности от неприятеля, и одновременно со стороны турецкого берега последовало три боевых выстрела. На вопрос «можно ли пристать к берегу?» последовал утвердительный сигнал. Из этих переговоров можно было заключить, что берег в наших руках. Чтобы окончательно в этом убедиться, туда был отправлен баркас с капитаном Завадским и 30 нижними чинами, а для связи его с «Колхидой» спущена еще шлюпка. Капитан Завадский не мог, однако, ничего выяснить, так как на все вопросы и окрики не получал из укрепления никакого ответа. На сигналы же рожком получались ответы непонятные. Приходилось в море ждать утра. «Колхида» пыталась с 10 часов вечера до 3 часов ночи привлечь на себя внимание какого-нибудь русского крейсера, пускала ракеты, давала сигналы, но вблизи никого не оказалось.
В 3 часа ночи пароход направился прямо к посту Святого Николая. В 5 часов утра все были наверху. Когда туман поднялся, то на укреплении ясно обозначились турецкие значки и их войска, стоявшие развернутым фронтом; справа виднелся неприятельский лагерь, а у устья реки Чолока пять турецких кочерм.
Капитан-лейтенант Кузьминский решил подойти возможно ближе к берегу, чтобы прояснить ситуацию, и неожиданно стал на мель в расстоянии 300 саженей от укрепления и в 80 саженях от турецкого лагеря.
В половине 7-го утра «Колхида» подошла к укреплению. Курсом распоряжался командир парохода капитан-лейтенант Кузьминский, стоявший все время на площадке между кожухами. На дистанции двух кабельтовых от берега там были замечены турецкие войска.
– Пост занят турками, а гарнизон по всей видимости перебит или пленен! – с горечью констатировал подошедший генерал Миронов. – К сожалению, мы опоздали!
В это время лотовый унтер-офицер прокричал:
– Одиннадцать футов!
Кузьминский немедленно отреагировал:
– Оба колеса полный назад!
Но было поздно, «Колхида» почти незаметно вылезла днищем на песчаную отмель и встала недвижимо, всего в полукабельтове напротив укрепленного турецкого лагеря. Среди турок сразу поднялся шум и гвалт.
– Вот не повезло, так не повезло! – ругался на себя Кузьминский и велел в машину снова и снова давать полный назад.
Но все было напрасно, пароход оставался недвижим. Тем временем турки открыли по пароходу огонь, вначале только ружейный, но потом и артиллерийский. Дело принимало не шуточный оборот. Поначалу турки никак не могли пристреляться, ядра ложились то в стороне от парохода, то перелетали его, но спустя некоторое время огонь с берега стал более действенен. Видя, что просто так сняться с мели невозможно, Кузьминский велел подойти к борту барказу.
– Эй, станишники! – крикнул он в рупор казакам. – Принимайте якорь-верп! Казаки все поняли с полуслова. Приняв верп с канатом, барказ отошел мористее, где якорь и был брошен. После этого к канату стали все свободные от участия в бою солдаты и матросы и начали пытаться силой стянуть пароход с мели.
К этому времени турецкая батарея перешла уже на беглый огонь. Ситуация еще больше обострилась. Дело в том, что «Колхида» приткнулась к мели так неудачно, что оказалась повернутой носом к берегу. При этом именно на носу пароход не имел ни одного орудия, а только по бортам и на корме. Обсудив создавшееся положение с генерал-майором Мироновым, Кузьминский приказал насколько можно развернуть на станках две 12-фунтовые коронады правого борта и главную боевую силу парохода 68-фунтовую бомбическую пушку, хотя, даже развернутые на максимальный угол, они могли стрелять только по флангам турецкой позиции. Одновременно двести двадцать сухумских солдат, по приказанию Миронова, залегли по борту шканцев и шкафута, штуцерная команда залегла на баке. По команде Миронова солдаты открыли ружейный огонь по берегу.
Между тем для облегчения парохода за борт выбрасывали антрацит. Когда и это не смогло облегчить нос, старший офицер Степанов с матросами начал рубить фок-мачту. Во время этой работы был вначале контужен, а потом и ранен пулей в ухо, старшего офицера снесли в лазарет. Одновременно Кузьминский распорядился отдать оба якоря и велел расклепать цепи.
Тем временем в турецком лагере значительно прибавилось пушек, и мощь огня сразу возросла. Теперь против парохода действовало семь орудий, а огонь из ружей вело более трех тысяч турок. Однако и черноморские солдаты к этому времени тоже пристрелялись, было видно, что и наши пули не пропадают зря.
Несмотря на ожесточенный бой, служба на пароходе правилась по уставу. Несмотря на ядра и пули, отбивались склянки. Капитан-лейтенант Кузьминский, хладнокровно прохаживаясь по палубе, распоряжался. Обсудив положение дел с генерал-майором Мироновым, он решил подняться на шканцы, чтобы лучше обозреть позицию турецких батарей. Но едва он начал подниматься по трапу капитанского люка, как сзади него разорвалась граната. Осколки буквально вывернули спину капитан-лейтенанта наизнанку. Не издав ни слова, Кузьминский рухнул с трапа. Залитого кровью командира матросы тут же отнесли в лазарет.
– На стол! – велел лекарь.
Для него было достаточно одного взгляда, чтобы понять – Кузьминский не жилец.
Вколов умирающему офицеру дозу морфия, лекарь распорядился положить умирающего капитан-лейтенанта в углу лазарета.
– Пусть хоть умрет спокойно! И позовите командиру батюшку!
Так как старший офицер Степанов был к этому времени уже ранен, в командование «Колхидой» вступил лейтенант Дистерло, дотоле руководивший артиллерией.
– Молохова и Стренстрема ко мне! – распорядился он сразу.
Оба штурманских прапорщика быстро прибежали. Первый до этого времени занимался лотом, второй был в крюйт-камере на подаче картузов.
Молохову было велено закончить рубку мачты, а его сотоварищу Стенстрему принять на себя командование батареей парохода.
Между тем пушки «Колхиды» ни на минуту не прекращали огня по берегу, не переставая, палили из ружей и солдаты. Команда и часть солдат занималась стягиванием парохода с мели.
Не оставался в долгу и неприятель. Огонь турок тоже не ослабевал. Вскоре ядром был сбит кормовой флаг. Увидев это, лейтенант Дистерло, не теряя времени, схватил из сигнального ящика новый флаг и самолично поднял его на флагштоке. Позднее он рассказывал, что в эту минуту более всего боялся, что турки подумают, будто «Колхида» спустила свой флаг. Во время подъема флага Дистерло был сильно контужен ядром и ранен в шею щепой от грот- мачты, но остался командовать боем.
Спустя буквально несколько минут турецкая граната попала в шкиперскую каюту, вызвав сильный пожар, еще одна граната застряла в борту и подожгла его. С большим трудом, но оба пожара были вскоре потушены. Наконец Молохову и его подручным удалось перерубить мачту. Ее быстро выкинули за борт. При этом был ранен Молохов.
– Давайте ребята, еще разок навалимся! – кричал вытягивающим канат солдатам и матросам лейтенант Дистерло.
Матросы наскоро молились Богу. Не выдержав, лейтенант сам встал к канату:
– И ра-аз! И два-а! Пошла роди-мыя!
С криком «ура» канал, наконец-то, пошел и «Колхида» вначале медленно, а затем все быстрее поползла с мели. Наконец пароход подвсплыл и закачался.
– Ребята! Бог помог, не забывайте Его! – воскликнул Дистерло.
– Милосердный помог! – отвечала команда.
– Осмотреться на своих постах и доложить о повреждениях! – распорядился Дистерло, больше всего боявшийся за машину
К всеобщему удивлению оказалось, что паровая машина, не получила никакого повреждения, не смотря на 120 пробоин в корпусе. Это было настоящим чудом.
Сойдя с мели, Дистерло развернул пароход для наиболее выгодного действия бомбической пушки и тут уж наши артиллеристы отвели душу! В несколько выстрелов они заставили навсегда замолчать дотоле так допекавшую их артиллерийскую батарею.
Видя, что добыча уходит у них из-под носа, турки послали на перехват «Колхиды» две кочермы полностью заполненные солдатами.
– Никак на абордаж свалиться желают!
Стрелявшие из-за планширя солдаты сразу повеселели:
– Пущай гололобые заявятся, мы их живенько штыками поколем!
Но сваливаться с турками в абордаже в расчеты Дистерло не входило, и он велел Стренстрему утопить приближающие кочермы.
– Заряжайте брандскугелем! – велел он.
Первый же выстрел бомбической пушки был так удачен, что передовую кочерму разнесло в куски. Второе турецкое судно, не испытывая судьбу, сразу развернулось к берегу. Прекратили турки пальбу и с берега. Сражение подошло к своему концу. Дистерло велел править прочь от берега и бить отбой.
– Курс норд-норд-вест! – приказал лейтенант рулевому. – Идем на Сухум! Более тщательно подсчитали потери и повреждения. Из всех пробоин наиболее опасными были девять в районе ватерлинии, но штиль на море Команда потеряла двух матросов и смертельно раненного командира. Потери армейцев были значительно больше: десяток убитых и полтора десятка раненных. Когда пароход отдалился от берега, на «Колхиде» приспустили флаг и погибшие были торжественно захоронены в море.
Из хроники сражения: «Во время боя офицеры и нижние чины были на местах, им назначенных, всякий исполнял свое дело, не страшась неприятельских ядер и пуль, беспрерывно и во множестве попадавших в пароход, палубу, между людей и внутрь судна».
На подходе к Сухуму, так и не приходя в сознание, умер капитан-лейтенант Кузьминский. По прибытию в Сухум с «Колхиды» были свезены армейцы, после чего пароход, уже под командой несколько оправившегося лейтенанта Степанова, перешел в Керчь, и там уже встал на ремонт.