– Да и резерв, на мой взгляд, Вы расположили слишком близко от боевых линий! – продолжил свои претензии князь Горчаков.
Генерал Данненберг, опять поерзав на стуле, смог ответить лишь следующее:
– Я полагал, что при атаке укреплений нужно наоборот сблизить резерв, чтобы, в случае надобности, поддерживать им боевые линии!
– Вашего мнения я не разделяю, так как оно ошибочно и привело к ненужной крови! – достаточно резко возразил Горчаков своему командиру корпуса.
Современник пишет: «Поставя генералу Данненбергу на вид сие неосновательное отступление от правил устава», подтвердил всем начальникам частей войск: «Впредь держаться в точности тактических правил, утвержденных уставом, с некоторым развитием сих основных начал».
Вскоре после сражения Омер-паша почел за лучшее оставить левый берег Дуная. Турки сожгли карантин, взорвали фугасы впереди своего ретраншемента, предали огню мост и поспешно ушли на правый берег Дуная. Очевидцы говорят, что отступление их больше походило на бегство. Причиной бегства турок на правый берег Дуная было дальнейшее сосредоточение наших войск в окрестностях Ольтеницы, не позволившее Омер-паше даже помышлять о каких-либо действиях на левой стороне Дуная. Европейские газеты уже во всю растрезвонившие о «великой победе Омер- паши над русскими под Ольтеницей» были в полнейшем недоумении от неожиданного бегства турок. История с «победой турок» дала серьезную трещину. Чтобы хоть как-то оправдать турецкого военачальника, выдумывали, что только могли, что Омер-паша, якобы, уже готовился идти на Бухарест, куда ему был открыт путь, но австрийские дипломаты (!!!) заставили его очистить левый берег Дуная.
– Если именно это обстоятельство действительно побудило Омера-пашу оставить позицию при Ольтеницком карантине, то почему же венский кабинет не потребовал от турок очищения валахского берега ближе к своей границе, в Калафате, где пребывание турок и отряда венгерского эмигранта Клапки беспокоило их куда больше? – вопрошал в те дни своих коллег дипломатов российский посол в Париже генерал Киселев.
Омер-паша
Ответом ему было многозначительное молчание.
Разумеется, сражение при Ольтенице победой признать нельзя. Однако, и поражением, как считают даже некоторые наши историки, признать это сражение было бы ошибкой. Да, тактического успеха наши войска при Ольтенице не достигли, но, не смотря даже на не слишком удачную атаку турецких укреплений, свою главную задачу они выполнили – турки, боясь повторной атаки, сами бросили укрепление и бежали. Так что бой при Ольтенице был вовсе не напрасным! Главная задача, ради чего, собственно говоря, и началось сражение, была выполнена. К тому же наши офицеры и солдаты явили высочайшую выучку, храбрость и мужество, явив миру полное моральное превосходство над противником.
После бегства турок из Ольтеницкого карантина, разумеется, более никаких активных действий от противника в этом году уже нельзя было ожидать. Поэтому Горчаков вполне спокойно занялся распределением войск на зимние квартиры. Оставив в землянках на берегу Дуная лишь авангардные части генерал-майора Павлова, он предписал разместить главные силы между Будешти и Бухарестом. Свою главную квартиру князь Горчаков тоже возвратил в Бухарест. Вслед затем и войска генерала Лидерса, двигавшиеся к Браилову, для противодействия наступательным покушениям неприятеля, возвратились на места своей прежней стоянки. А чтобы туркам жилось не слишком вольготно, Горчаков разрешил командирам авангардных отрядов и казакам поиски на турецкий берег Дуная, «дабы держать неприятеля в постоянной тревоге, но только с тем, чтобы поиски были непродолжительны, и чтобы производящие их люди не оставались долго за Дунаем». Теперь все переменилось и если раньше турки беспокоили наших своими вылазками, то теперь солдаты авангардных полков с казаками соревновали друг друга в дерзости и храбрости, вырезая турецкие дозоры, заклепывая пушки и взрывая пороховые погреба.
К этому времени у Рущука неприятель построил батареи на правом берегу Дуная, и под покровительством их и густого тумана, заняв небольшой островок Макан, переправил туда войска и начал сооружать на западной оконечности острова земляные укрепления. По получению донесения о том в нашу главную квартиру, генерал-лейтенант Соймонов получил предписание Горчакова: "В случае переправы турок у Журжи, или у Макана, оспаривать переход сколько возможно, не рискуя неудачи".
Генерал Соймонов был старым, храбрым воином, всегда хладнокровным в огне, и заботящимся с отеческой заботой о своих солдатах, за что и был ими обожаем. Отряд Соймонова стоял в восьми верстах от Журжи, в крепкой позиции у Фратешти. Пожелание главнокомандующего генерал принял как руководство к действию. Переправы турок на свой берег Соймонов решил не ждать, а нанести упреждающий удар самому. Желая прекратить работы турок по укреплению острова, Соймонов решил воспользовался густым туманом и утром 28-го октября (9-го ноября), неожиданно выкатил на берег против острова Макан восемь батарейных пушек под прикрытием батальона Томского полка, да конную батарею с дивизионом гусар. Артиллерия, спустившись с высот, незамедлительно открыла огонь ядрами и гранатами по неприятелю, занимавшему остров. Турки ответили огнем со всех своих батарей, но без успеха, и вскоре, бросив лопаты, спрятались в густом лесу, покрывавшем остров. Удовлетворившись сделанным, Соймонов отвел войска. Через день, когда турки снова, была, начали возводить укрепления на острове, генерал выслал против них штуцерных Томского полка. Расположившись на берегу, за возведенной накануне насыпью, стрелки завязали перестрелку с турками, которые снова разбежались и попрятались. На следующий день, генерал Соймонов утром выступил со всем своим отрядом из Фратешти, выставил артиллерию на позиции напротив острова Макан, и открыл яростный огонь, на который неприятель отвечал пальбой из крепости Рущук. Под гром нашей артиллерии, с левого берега на Макан были направлены лодки с сотней охотников. Во главе этого импровизированного десанта офицеры- добровольцы: поручики Чаплинский и Хабарев, подпоручики Бабарыкин и Пржеславский. Современник пишет: «Охотники смело взлезли на высокий, обрывистый берег острова и, разделясь на несколько частей, под командою помянутых офицеров, заставили неприятеля оставить остров, с потерею двадцати человек убитыми».
Стратегически важный остров был отбит. И хотя после этого турки несколько раз предпринимали ответные попытки отбить Макан, но всякий раз подвергаясь обстрелу наших батарей, отходили на правый берег Дуная. Чтобы закрепить свой успех, Соймонов для прикрытия острова, выстроил на берегу батарею с амбразурами, для прикрытия нашей артиллерии, приготовил плоты для наводки моста и 20 гребных судов, которые могли взять две сотни солдат человек. Деятельность и благоразумные распоряжения нашего отрядного начальника, наконец, заставили турок отказаться здесь от дальнейших покушений и в половине ноября уйти в Рущук. До самого конца 1853 года, турки более уже не отваживались ни на какие вылазки из крепости.
Предприимчивый Соймонов, пользуясь временем, когда Дунай несколько очистился ото льда, послал на остров Макан две роты, которые срыли укрепления, возведенные ранее турками, и уничтожили все находившиеся там шалаши и землянки.
– Чтобы неповадно было! – говорили солдаты, пот со лба утирая.
Отныне на всем пространстве по Дунаю, ниже Рущука турки ограничивались лишь редкими перестрелками с валахскими пикетами, убегая всякий раз при появлении наших разъездов.
Главные действия неприятеля в это время происходили в Малой Валахии, где неприятель, по-прежнему, сосредоточивал свои войска у Калафата.
Турецкие лазутчики раскидывали по дорогам литографические листки. Солдаты их по причине своей малограмотности не читали, а пускали на иные нужды. Офицеры же получали от чтения массу удовольствия. Воззвания извещали, что все перебежчики из русской армии будут приниматься в Турции с тем же чином, какой у них был в России.
Одну из таких листовок Горчаков переслал царю. Николай Первый, прочитав ее, долго смеялся:
– Жаль, что я не знал этого раньше, а то бы перешел на службу в Турцию со своим «чином» и сразу навсегда решил проблему и с проливами, и с Константинополем!
Девятая главаШтыки над Ахалцыхом
Предшествовавшие началу войны медленность и неопределенность политических переговоров привела к тому, что начало боевых действий на Кавказе застали нас врасплох. Турки имели огромное преимущество. Кроме громадного превосходства в силах, они, в начале войны, имели на своей стороне воинственные пограничные племена курдов, лазов, аджарцев и все враждебное нам горское население Кавказа, сильно возбужденное заграничными эмиссарами и давно ждавшее начала военных действий.
К осени 1853 года главные силы Анатолийской армии, под начальством Абди- паши в 40 тысяч человек, собрались в окрестностях Карса. Часть отрядов Абди-паша поставил по дороге из Ардагани к Ахалцыху и в Баязете.
В конце октября турки медленно двинулись от Карса к Александрополю. Впереди неистовствовали банды курдов и башибузуков. Главные силы Абди- паши расположил близ Баш-Шурагели, селения на правом берегу пограничной реки Арпачай, что всего в 15 верстах от Александрополя. Теперь противников отделяла лишь неширокая река. Однако банды турок, пользуясь малочисленностью наших войск, каждый раз совершали набеги на приграничные грузинские села, грабя и убивая.
Спустя несколько дней прибыл на границу и князь Бебутов. Собрав командиров отрядов, он сначала заслушал их. Новостью о набегах турок князь остался недоволен, затем взял слово сам;
– Я желаю иметь более точные сведения о расположении неприятеля! Кроме того, несмотря на то, что война еще не объявлена, следует положить предел дерзким грабежам! Для этого надо послать экспедиционный отряд за Арпачай и разогнать тамошние банды!
Собранные генералы и полковники были только «за». С общего согласия к Баяндуру был послан командир Грузинского полка генерал-майор князь Орбелиани с отрядом в 7 пехотных батальонов, 4 эскадрона, 3 казачьих сотни и местными милиционерами с 28 пушками. Выбор начальника экспедиции был не слишком удачен. Князь Элико Орбелиани был неимоверно храбр, но в военном деле был не слишком грамотен.