химову 100-пушечных кораблей не могут быть выяснены при помощи имеющихся в наших руках материалов. А между тем турецкая эскадра свободно разгуливала по Черному морю вплоть до Синопского погрома». Но как говориться легко рассуждать сидя дома на диване, а в штормовом море, когда обстановка предельно запутанна и нет никакой ясности ни в чем, принять единственно верное решение чрезвычайно сложно. Посему ошибки неизбежны и простимы».
Ах, эта милая Европа, которая всегда «радуется» успехам России. Не успело известие о пленении «Перваз-Бахри» докатится до европейских столиц, как английские журналисты уже начали дружно печатать целые полосы с описанием мифического боя, в ходе которого храбрые египтяне захватили русский пароход «Владимир» и знаменитый адмирал Корнилов сейчас уже кукует в знаменитом Семибашенном замке…
Двенадцатая главаВ штормах
Мы оставили эскадру Нахимова вышедшей 11 октября в крейсерство между Анатолией и Крымом с приказанием держаться между мысом Керемпе и портом Амастро, чтобы быть на сообщении между Константинополем и Батумом. При этом Нахимову указывалось, что до получения новых инструкций не надлежит считаться в войне с турками.
Однако Нахимов был настроен решительно. «Так как, Россия не объявляла войны, то при встрече с турецкими судами первый неприязненный выстрел должен быть с их стороны, – писал он в своей инструкции командирам кораблей. – Те же турецкие суда, которые на это решатся, должны быть уничтожены… Я убежден, что в случае разрыва между Россией и Турцией, каждый из нас исполнит свое дело».
Уже на следующий день после выхода эскадры ветер сильно засвежел, после чего штормы и ураганы уже почти без перерыва сопровождали эскадру во все время этого продолжительного плавания. Один из историков нашел для описания этой непрерывной штормовки поистине поэтические слова: «Казалось, сама природа напевала грустную лебединую песнь могучему флоту, гордо носившему в течение семи десятков лет свой флаг по волнам бурного Черного моря. Всего через год с небольшим этому флоту суждено было погибнуть в своем родном море – погибнуть, чтобы вновь возродиться твердым в наследии своих предков и еще более величественным, и прекрасным.
14-го числа эскадра Нахимова была уже у Анатолийского берега, и здесь она впервые была обнаружена трехмачтовым турецким батарейным пароходом, который осмотрел ее издали и, заметив дым подходившей «Бессарабии», скрылся из вида.
Каждые сутки плавания Нахимов старался использовать для учебы команд и офицеров. Вот один из дней плавания русской эскадры по записям в шканечном журнале пароходо-фрегата «Бессарабия»:
9 час. – «По сигналу поворотили оверштаг все вдруг».
10 час. – «Сигналом велено обучать пушечной экзерциции».
10 час. – «В исходе часа велено лечь в дрейф».
12 час. – «В половине часа велено сняться с дрейфа».
12 час. – «Сигналом велено построиться в две колонны на правый галс».
13 час. – «Велено обучать пушечной экзерциции».
13 '/2 час. – «Сигналом велено поворотить оверштаг».
15 час. – «Сигналом велено обучать ружейной экзерциции с пальбой»
16 час. – «Велено поворотить через фордевинд последовательно».
18 час. – «Велено окончить учение».
Из воспоминаний одного из участников этого плавания: «Частые тревоги приучили людей к быстроте… Орудие от прицела до прицела изготовлялось в 15–18 секунд; в три минуты после тревоги каждое орудие выбрасывало по 5 ядер прицельным выстрелом; комендор целился в назначенный предмет от 10 до 15-ти секунд от команды «трубку». Это – результат учений, взятый из журнала действий батареи. Не спорю, что в настоящем деле подобной скорости быть не может; но приуча команду к такой быстроте и правильности, можно вполне надеяться на успех действия и в самом сражении».
– На море, чтобы победить, нужно всегда долго ходить! Моряки никогда не могут, кстати, привести цезаревской тирады: пришел, увидел, победил. У нас все решительные успехи – это плод долгого и бдительного крейсерства! – говорил Нахимов тем, кто выражал свое нетерпение нескончаемым пребыванием в море.
– Вам, господа командиры, каждодневно играть парусные, артиллерийские и шлюпочные учения. Батарейным начальникам учить канониров! Абордажные партии приучать быстроте и сноровке. Старшим офицерам наблюдать, надежно ли укреплены гребные суда, якоря и орудия, закрыты ли порты и полупорты, туго ли обтянуты снасти.
«Сам адмирал, – вспоминал впоследствии один из моряков нахимовской эскадры, – «был неутомим, не давал нам заснуть, беспрестанные ночные тревоги, днем сигнал за сигналом, что то, то другое делать, ну и действительно надобно отдать справедливость, его эскадра была подготовлена замечательно, почему встреча с турецким флотом было наше страстное желание…»
Не теряя времени во время крейсерства, Нахимов основательно занимался подготовкой артиллерии к предстоящим боям. Командирам кораблей и артиллерийским офицерам он внушал:
– Надеюсь, что бой с турками мы будем вести на предельно малых дистанциях. Для этого после первых прицельных выстрелов наиболее целесообразно палить горизонтально», чтобы угол возвышения был равен нулю. Такая стрельба позволит поражать неприятеля в самые уязвимые места, и поэтому комендоры обязаны иметь на пушечных клиньях градусы, посредством которых при крене корабля орудия можно поставить в это положение!
Теперь уже командиры артиллерийских палуб-деков собирали лучших комендоров Черноморского флота: Якова Грибарева и Василия Корчагина, Григория Астафьева и Дмитрия Семенова, Павла Минакова и Алексея Лескотова. Каждый отслужил на флоте не один десяток лет и знает свое дело отменно.
– В начале ставить прицелы на нуль! Понятно?
– А чего тут не понятно-то? – чесали затылки, просоленные ветрами комендоры.
– Потом наводите пушку на видимый горизонт и замечаете в то же время крен корабля, потом по подушке и клину делаете мелом вертикальную черту, которая будет вам указателем, а на клине черта будет соответствовать числу градусов крена корабля.
– Ясно?
– Пока ясно! – кивали слушатели.
– При повороте же на другой галс также наводите орудие также все орудие на горизонт и замечаете крен, а затем имеющуюся на подушке черту указателя рисуете вверх по клину. Это уже обозначится другая черта на нуль, соответствующая градусу крена на другую сторону. После этого нетрудно мы уже вместе расчертим клин на градусы, и очертить их белой краской. Ясно ли?
– Мудрено конешное дело, но помозгуем, чай мы не турки какие! – кивали головами комендоры.
20 октября адъютант Корнилова лейтенант Железнов привез Нахимову известие о деле у Исакчи, но эта новость о фактическом начале войны, так не развязала рук нашим морякам. Железнов вновь подтвердил приказание выжидать первого выстрела турок и быть в оборонительном положении. Благодаря запрету на нападение турецкие военные пароходы безнаказанно тянули на восток мимо нахимовской эскадры суда с далеко не мирным грузом. Биограф адмирала писал об этих томительных для Нахимова днях: «С нетерпением и, без сомнения, со скорбью Нахимов продолжал бороться у Анатолийского берега с бурями и ураганами в томительном ожидании вожделенного вестника, который освободил бы его от невыносимой обязанности отражать, но не атаковать».
Наконец 1 ноября из Севастополя наконец-то подошли пароход «Бессарабия» и фрегат «Коварна» с долгожданным манифестом о войне.
– Ну, слава Богу! – перекрестился Нахимов, выслушав доклад командира «Бессарабии» капитан-лейтенанта Щеголева. – Спасибо тебе, Петя, за добрую весть! Теперь, кажется, все окончательно прояснилось!
Прочитав гербовую бумагу с манифестом, вице-адмирал тотчас же поднял сигнал: «Война объявлена; турецкий флот вышел в море. Отслужить молебствие и поздравить команду». Под звуки бушующего шторма экипажи приветствовали эту новость несмолкаемыми криками «ура!»
Сильный ветер окончательно прервал всякое сообщение между судами эскадры Нахимова, и только вечером следующего дня командующий смог передать эскадре свои приказания.
Через день на уходящих из-под ног корабельных палубах нахимовских кораблей уже читали приказ командующего «Не имея возможности, – писал он, – за крепким ветром и большим волнением два дня передать на суда вверенного мне отряда копии с манифеста объявления войны Турции, я передаю их теперь и предлагаю гг. командирам приказать священникам прочесть их при собрании всей команды. Имею известие, что турецкий флот вышел в море с намерением занять принадлежащий нам порт Сухум-Кале и, что для отыскания неприятельского флота отправлен из Севастополя с шестью кораблями генерал-адъютант Корнилов. Неприятель не иначе может исполнить свое намерение, как пройдя мимо нас или дав нам сражение. В первом случае я надеюсь на бдительный надзор гг. командиров и офицеров; во втором – с Божьей помощью и уверенностью в своих офицерах и командах, я надеюсь с честью принять сражение. Не распространяясь в наставлениях, я выскажу свою мысль, что в морском деле близкое расстояние от неприятеля и взаимная помощь друг другу есть лучшая тактика. Уведомляю гг. командиров, что в случае встречи с неприятелем, превышающим нас в силах, я атакую его, будучи совершенно уверен, что каждый из нас сделает свое дело».
Оценивая этот краткий, полный решимости и достоинства приказ, один из моряков того времени говорил о нем следующее: «Как знаток дела, адмирал отлично понимал, что успех действий с парусными судами в открытом море зависит от начальника только до первого выстрела. С этой же минуты начальник эскадры должен в полной мере положиться на личные способности и опытность командиров, предоставляя себе лишь лестное право кинуться первым в бой. Если адмирал в течение крейсерства сумел приучить экипажи к управлению кораблями, если он развил в командирах соображение, дал им возможность постичь качества своих судов, вселил в них уверенность, которая не может существовать без чувства собственного достоинства, тогда, подобно Нельсону под Трафальгаром, он может закрыть сигнальные книги. Другое не менее важное и чисто нравственное условие – это тесная дружеская связь между командирами, которая одна только вполне обеспечивает столь необходимую взаимную помощь. Лазарев и его достойные сподвижники в течение многих лет воспитывали Черноморский флот именно в этом направлении. Во время последнего трехнедельного крейсерства в бурную осень под руководством своего опытного адмирала Нахимовская эскадра довершила свою боевую подготовку. И теперь, вступая в открытую борьбу, когда пришло время использовать результат многолетних трудов, Павлу Степановичу незачем было быть многоречивым: от адмирала и до последнего матроса все мыслили у него в эскадре одинаково, все отлично знали, что и как предстоит им делать под флагом своего обожаемого начальника».