В древности Синоп был славен, как родина двух знаменитых мужей, Митридата и Диогена – воителя и философа. Первый прославился тем, что сотрясал Рим, второй, тем что жил в бочке и говорил умные вещи. Именно из Синопа прибыл на Русь апостол Андрей Первозванный, неся христову веру. В середине девятнадцатого века Синоп являлся центром санджака в вилайете Кастамуни. Город состоял из турецкого квартала на западе и греческого на востоке, имел два базара и одну мечеть. Но главное значение Синоп имел, как важнейший порт между Константинополем и Трапезунтом. Из него вывозили лес, шелк и кожу, в Синопе отстаивались суда, идущие с востока на запад и с запада на восток. Особе значение приобретал Синоп с началом войны. Если с высоты птичьего полета посмотреть на Синопскую бухту, то хорошо видно, что она образована дугой береговой линии, загнутой прямо к югу и простирающимся от юго-запада к северо-востоку полуостровом Бостепе- Бурун. Благодаря такому положению мыса Синопская бухта прямо обращена к югу и совершенно защищена от порывистых северных черноморских ветров Подходы, к расположенному в глубине бухты городу, защищены шестью береговыми батареями.
– Московитов я не боюсь! – заявлял Осман-паша своему младшему флагману… – Еще неделя и они будут вынуждены спрятаться от зимних штормов до весны в Севастополе и тогда руки у нас будут развязаны для кавказского десанта весной. Зиму же проведем здесь под защитой береговых пушек. Лучшего убежища у нас больше нет во всей Анатолии. Пока же надо лишь набраться терпения и подождать ухода московитов.
– Не решатся ли гяуры атаковать нас в Синопе? – высказал свои тревоги младший флагман.
– Это было бы самоубийство, ведь даже при небольших повреждениях они не смогут вернуться в свой порт! Впрочем, я уже отдал приказание расставить наш флот так, чтобы даже если у московитов помутится разум, и они рискнут напасть на нас, то получат пинок достойный их шакальей породы! Будем же надеяться на милость Аллаха и его гнев к неверным нечестивцам.
Младший флагман вполне резонно предложил было расположить эскадру не вдоль города, а южнее на мелководье. Но Осман-паша лишь смерил его насмешливым взглядом.
– Я провел в морских плаваниях сорок лет и лучше знаю, что мне надо делать! У московитов нет и трехсот пушек против моих шести сотен, так не безумцы же они, чтобы лезь своей непутевой головой в пасть к разъяренному льву! Выполняй мои приказы, и милость султана тебя не оставит!
Осман-паша устало откинулся на подушки. Он помнил ужас Наварина, в котором довелось сразиться с гяурами почти тридцать лет назад. Тогда суда Ибрагим-паши стояли очень тесно и неверным ничего не стоило их расстрелять. Теперь же он расставил свой флот так, чтобы каждый фрегат и корвет мог поддержать огнем другого, а всех их поддержат береговые пушки. Кажется, он сделал все, чтобы достойно встретить дерзких московитов! Из всех турецких флотоводцев именно он, осман-паша, сейчас самый удачливый, и как знать, может не сегодня, так завтра, султан оценит его по заслугам и вознаградит чином великого адмирала вместо этого выскочки Махмуда-паши Впрочем, историки и военные деятели считали, что Осман-праша так и не использовал до конца преимущества своей позиции. «При средствах арсенала и обыкновенной деятельности, – говорит г. Шестаков, – турецкий адмирал мог снять с недействующих своих бортов орудия и уставить ими городской берег. Тогда корабли наши, откуда бы ни подошли, подвергались бы страшным продольным выстрелам, и сила турецкого огня удвоилась бы. От востока их встретил бы в нос огонь целой эскадры, от юга – залп береговых батарей; а, по занятие мест для действий против турецких судов, наши суда, во все время боя, находились бы между двух огней. Не дозволяя себе презирать противника, Нахимов, без сомнения, полагал, что турецкий адмирал поступит так, как он постудил бы на его месте…»
Погода меж тем все больше портилась. Теперь помимо постоянного штормового ветра начались и самые настоящие метели.
Наконец, вечером 16 ноября вдали в разводьях первой метели показался частокол мачт. На кораблях спешно изготовились к бою. Вдруг это турецкие линейные корабли, наконец-то, вылезли из Босфора, а может англичане или французы? Еще несколько минут и напряжение разом спало, это были свои. Но кто именно, пока различить было трудно.
Всматриваясь в приближающиеся контуры кораблей, все ожидали увидеть «Святослав» с «Храбрым», но вместо этого увидели эскадру Новосильского в составе трех 120-пушечных кораблей и фрегата «Кулевчи». С эскадрой прибыл и неутомимый «Кагул». Первым шел 100-пушечный «Париж». За ним «Константин».
Командир «Кулевчи» капитан-лейтенант Будищев привез последние новости и самое главное письмо Нахимову от князя Меншикова. Князь просил, по возможности, пощадить сам Синоп, чтобы не дать Англии и Франции повода к войне. Льва Будищева на флоте любили. Он был весел, любил покутить и метнуть банк, обожал розыгрыши и знал массу анекдотов на все случаи жизни. Под стать командиру была и команда «Кулевчи», где царил дух задора и лихости, а за бравый вид, хорошую шутку и красивый матерный загиб награждали чаркой. Но сейчас Будищеву было не до шуток. Переход в штормовом море дался «Кулевчи» нелегко.
По приказу Меншикова, Будищев вышел из Севастополя утром 15 ноября, чтобы передать, наконец, Нахимову "высочайшее повеление", как ему следует поступать. Хотя это повеление было уже в целом передано ему на словах Новосильским, но официальная бумага – это официальная бумага!
Капитан-лейтенант Будищев вручил Нахимову сразу два пакета. Первым было письмо, который Меншиков уже посылал раньше с пароходами «Одесса» и «Громоносец». Но оба парохода попали в сильный шторм, и, не дойдя до эскадры Нахимова, вернулись в Севастополь.
– Садись, Лев Иванович, пока я бумаги твои прочитаю! – кивнул Нахимов на стоявший у переборки стул. – В ногах правды нет!
Будищев упрашивать себя не стал. Нахимов, тем временем, уже рвал сургучные печати с первого пакета.
Высочайшие повеления расписанные в этом письме состояли из трех пунктов. Во-первых, требовалось турецкие приморские города не атаковать. Во- вторых, повелевалось турецкий флот стараться истребить, если он вышел в море. Наконец, в-третьих, предписывалось стараться перерезать сообщения между Константинополем и Батумом.
Нахимову бумага эта очень не понравилась.
– Ну, не ждать же мне до второго пришествия, когда Осман-паша в море соизволит выйти, чтобы там за ним гоняться! Синоп мы и атаковать не будем, к чему он нам! Единственно, что придется сбивать береговые батареи, от этого уже никуда не деться. Что касается иностранных консульств, то они должны будут поднять над крышами свои флаги. Командиров я проинструктирую на сей счет, а они уж пусть своих артиллеристов стращают! – рассуждал вицеадмирал сам с собой, крутя в руках первое меншиковское письмо.
Затем, вздохнув, сорвал печати со второго пакета. Посмотрел на дату. Если первое письмо было датировано 23 октября, и поэтому уже изрядно устарело, то второе письмо было написано Меншиковым непосредственно перед выходом «Кулевчи» в море, значит, оно и есть главенствующее!
В этом втором письме князь писал: «Приказываю вам, по истреблении в Синопе неприятельских судов – двух фрегатов и двух корветов, пройти с эскадрою вдоль Анатолии к восточным берегам Черного моря, у которых появились турецкие пароходы и делают нападения на крейсирующие там суда…»
Это письмо понравилось Нахимову значительно больше предыдущего. Главным было то, что в нем Меншиков разрешал атаку турецкого флота на Синопском рейде. Ну, а то, что в бухте у Осман-паши сейчас уже не два фрегата, а целых семь, так это дела не меняет – бить, так бить!
– Любопытно-с, – поднял на сидевшего напротив него Будищева глаза Нахимов, – А на какие это суда турки делают свои нападения?
Будищев с удовольствием поделился с вице-адмиралом всем, что знал:
– Сообщение это, ваше превосходительство, доставил в Севастополь от контрадмирала Вукотича командир «Херсонеса» Руднев. Он был в эскадре Серебрякова при атаке Николаевского поста. Что до поста то атака его была неудачной, однако нападение трех пароходов на «Флору» было отбито наиблестяще и без всякого для нас урона!
Последнее известие особо порадовало Нахимова, который всегда отличал капитана 2 ранга Скоробогатова среди прочих за доблесть и молодечество.
– Что Серебряков пост Николаевский не слишком удачно обстрелял – это не беда, а вот то, что Скоробогатов туркам по шее надавал – это просто здорово! Письма Меншикова Нахимова встревожило. Было очевидно, что политическая обстановка меняется очень быстро. И, как знать, может, через несколько дней вообще придет письмо оставить Синоп и вернуться в Севастополь Совершенно ясно и то, что англо-французский флот ждет только повода, чтобы вступить в Черное море и поддержать турок, а потому Синоп может стать для них хорошим поводом. Однако и уходить, не уничтожив турецкую эскадру, тоже уже нельзя. Необходимо обезопасить кавказское побережье от высадки турецкого десанта и возможных повторных рейдов турецких пароходов. Выход был один – атаковать как можно скорее, тем более что подошла долгожданная помощь.
От Нахимова до последнего юнги на эскадре все были рады приходу такого мощного пополнения. Теперь уже никто не сомневался, что блокада Синопа скоро закончится и закончится генеральным сражением, в исходе которого тоже ни у кого сомнений не было. Подъем духа был небывало высок. Когда же командир «Кулевчи» капитан-лейтенант Будищев сообщил всем о славном бое «Флоры» с тремя турецкими пароходами, это сообщение вызвало на эскадре всеобщий восторг.
– Флорские то уже туркам прятки салом хорошо смазали, теперича и наш черед! – переговаривались между собой матросы.
– Как ни говорите, господа, пусть шторма штормами, но кажется, настала пора и для наших пушек! – обменивались мнениями офицеры.
Корабли качало на крутых волнах. Вдалеке угадывался турецкий берег. Черноморский флот был готов к подвигу во имя России.