Из воспоминаний участника событий: «Здесь будет уместно привести, со слов очевидца, рассказ о покойном Родионове (старший штурманский офицер на «Париже»), как один из многочисленных эпизодов, характеризующих поведение наших офицеров во время сражения. Мичман (ныне флигель- адъютант, капитан 1 ранга) Н.Г. Ребиндер, командуя верхнею батарею на «Париже», получил с юта приказание адмирала – сосредоточить орудия на бывшую под мечетью береговую неприятельскую батарею, сильно бившую корабль в корму. В это время трапы на ют были сняты. Не имея возможности видеть со шканцев направления батарей за дымом от орудий нижних деков, Ребиндер просил Родионова, стоявшего на левой стороне юта, указать направление. В эту минуту неприятельское ядро попало в катер, висевший на боканцах, осыпало щепками Родионова. Обтирая одною рукою лицо от крови и щепок, Родионов протянул другую руку по линии к батарее, чтобы означить направление, – но в тот же момент ядро оторвало руку и бросило ее… Родионов зашатался и упал. После сражения Ребиндер, считая себя невольным виновником несчастия с героем-товарищем, поспешил навестить раненого и нашел его по обыкновению веселым и любезным, невзирая на только что перенесенные две мучительные операции. Родионов все еще чувствовал оторванную руку: ему казалось, что он шевелит пальцами… В числе несчастных жертв разрыва орудия на «Ростиславе» находился матрос Антон Майстренко, коему при разрыве были выжжены оба глаза. Во время продолжительного пребывания его в Севастопольском госпитале единственным его утешением были воспоминания подробностей той блестящей победы, за которую он поплатился своим зрением. Воодушевленный рассказ его живописно рисует картины Синопского пожара. «А Нахимов! Вот смелый, – с восторгом восклицал Майстренко, – ходит себе по юту, да как свистнет ядро, только рукой, значит, поворотит: туда тебе и дорога… И ходит он по верху, и приказание такое дал: покуда не будет повеления, чтобы паруса не убирали, а на гитовы, значит, подняли. Такая у него думка была, как пошлет на марс – там человек восемьдесят на одну мачту идет, от того три реи и букшварок, на которых паруса убирать нужно, – да по вантам, так тут-то только и бить народ. Того, видно, и турок смотрел, оттого все картечью паруса дырявил; одначе плохо. Мы как шпрюйты (шпринги) завезли с кормы, а там кабельтов с носу и ошвартовались так, чтобы корабль никакого движения не имел, а стоял как бы батарея, а тут еще бог дал как барказы, то шпрюйты завозили, так ни одного не положили бы наших. А он сыплет… Боже мой!.. Сыплет, да и шабаш. Ну, одначе, смотрим – и у нас красный флаг на бом-брам-стеньге, значит, открыть огонь Черноморскому флоту. Тут уж как зачали жарить наши, такой калечи понаделали, что и не дай господи! Два фрегата наши, «Кагул» и «Кулевчи», все на часах ходили от косы до косы; а мы действовали: какому кораблю ихнему мачты посбивали, какой на бок положили, а другой и совсем взорвали – и шабаш. Выходит так, что один на одно спотыкается; часом запалишь фрегат или бриг, а тут еще ядрами начнем насаживать: смотрим – упадет на другой и тот запалит. Такой пожар сделался: беда! Огонь, дым, – чисто всю бухту как жаром хватило, а ветер все в город подносит, все в город подносит, и звук такой пошел, что некоторых матросов у пушки позаглушил…»
Крайние суда левого фланга турецкой боевой линии находились под непрерывным обстрелом орудий «Ростислав», стоявшего в нескольких кабельтовых от мыса Киой-Хисар. Первые выстрелы его были направлены против фрегата «Низамие», корвета «Фейзи-Меабуд» и береговой батареи № 6. Однако вскоре после начала сражения, когда командир «Ростислава» заметил критическое положение корабля «Трех Святителей».
– Как говорит, наш незабвенный Павел Степанович, «взаимная помощь друг другу есть лучшая тактика»! – поднял кверху назидательно указательный палец капитан 1 ранга Кузнецов, оборотясь к своему старшему офицеру лейтенанту Гусакову. – А потому, прежде всего, поможем «Трем Святителям». Велите оставить пока в покое турецкие суда и направьте весь огонь на береговую батарею, которая донимает Кутрова!
Из хроники сражения: «Старший офицер «Ростислава» лейтенант Николай Гусаков, выказавший «отличную храбрость и мужество по всем частям управления кораблем», повернул корабль левым бортом прямо против батареи № 6, и комендоры «Ростислава» обрушили на нее огонь своих орудий. Благодаря своевременной поддержке «Ростислава» на корабле «Три святителя» в это время успели исправить шпринг, а батарея № 6, до этого сильно вредившая «Трем святителям», замолчала»,
После расправы с батарей, «Ростислав» помогал громить фрегат «Низамие», являвшийся главной опорой неприятеля на его правом фланге, а когда на последний перенес весь свой огонь, развернувшийся на шпринге «Париж», «Три Святителя» и «Ростислав» начали обстрел корвета «Фейзи-Меабуд». Под огнем нашей корабельной артиллерии его орудия одно за другим замолкали. А спустя какие-то полчаса несколько метких попаданий «Ростислава» завершили дело: «Фейзи-Меабуд», обрубив цепь, бросился к берегу и стал на мель невдалеке от того места, где уже покоился флагман турецкой эскадры «Ауни-Аллах». Но разбитый корвет все еще продолжал огрызаться.
Однако вскоре пальба с «Феизи-Меабуда» стихла окончательно, а еще через некоторое время корвет запылал. Капитан Ицет-бей возглавил спасение турок с разбитого корвета. «Фейзи-Меабуд» был одним из последних судов турецкой эскадры, прекратившим сопротивление русским кораблям.
Со своей задачей «Ростислав» справился вполне. Но и нашему кораблю тоже досталось – фрегаты «Низамие» и «Дамиад» палили по нему до половины четвертого пополудни, пока не были взорваны. После этого корабль вел уже перестрелку с береговой батареей № 6 и к четвертому часу дня срыл до основания эту осточертевшую всем батарею.
От сильного огня неприятельских судов и береговой батареи на «Ростиславе» было много раненых. В кубрик, где находился штаб-лекарь А. Белоусов, приносили все новых матросов с батарейных палуб. Однако огонь «Ростислава» не ослабевал. «Корабль этот, – писал Нахимов, – при значительном числе раненых продолжал действовать так же хорошо, как и при начале боя».
Отбой на «Ростиславе» пробили лишь в 17-м часу.
Впоследствии историки подсчитают, что наибольшая скорострельность во время сражения была достигнута именно на «Ростислав», в чем была первейшая заслуга артиллерийского офицера поручика Антипенко. Из каждого орудия действовавшего борта «Ростислава» было сделано от 76 до 130 выстрелов. На остальных кораблях в среднем было сделано от 50 до 100 выстрелов.
Шестая главаПоследние залпы
К исходу первого часа перешел перелом в сражении, и боевая линия турецкой эскадры была окончательно расстроена. Фрегаты «Ауни-Аллах», «Несими- Зефер», «Дамиад», «Каиди-Зефер» выбросились на берег. От «Наеек-Бахри» и корвета «Гюли-Сефид» остались к этому времени лишь плавающие обломки. «Посредине рейда, как громадные кресты над могилами, торчат мачты потопленного фрегата с реями поперек» – писал очевидец.
Крепко досталось и другим судам, над которыми поднимался дым пожаров. Однако турки продолжали оказывать сопротивление. Начальники, подбадривая матросов, кричали им о помощи из Босфора, которая вот-вот должна подойти. Некоторое время это позволяло удерживать турок у своих пушек. Против наших кораблей вели огонь к этому времени фрегаты «Фазли- Аллах», «Низамие», корветы «Фейзи-Меабуд», «Неджми-Фешан», пароходы «Таиф», «Эрекли», и береговые батареи № 3, 5 и 6.
Тем временем, на горящем «Ауни-Аллах» происходили события поистине драматические. Еще в начале боя Осман-паша получил тяжелое ранение ноги. Несмотря на это, он до последней минуты поединка «Ауни-Аллаха» с «Императрицей Марией» оставался наверху и командовал фрегатом. Когда же «Ауни-Аллах» приткнулся к отмели, Осман паша пытался, было, навести на судне хоть какой-то порядок, а самом попытаться перенести флаг на какое-нибудь дерущееся судно. Но не тут-то было! Команда вышла из повиновения. Вчера еще робкие матросы-галионджи, которые дрожали при одном взгляде на своего адмирала, теперь они с явным удовольствием плевались ему в лицо. Когда де Осман-паша пригрозил им расправой и гневом султана, они и вовсе разъярились. Раненного Осман-пашу пинали ногами, харкали ему в лицо. Затем с него сорвали с плеч дорогую шубу, которой некогда флотоводца одарил сам султан, затем стянули шелковые шальвары, сорвали с пальцев золотые перстни, забрали ключ от каюты, которую тут же и разграбили. На прощанье матросы попинали своего командующего ногами, а затем и вовсе выкинули за борт. Напрасно взывал Осман-паша к их милости и состраданию. Никто не обращал на него уже никакого внимания. Кое-как Осман-паша доплыл до остова флагманского судна, обхватил на плававшую у борта мачту и, шепча молитвы, бессильно взирал, как один за другим взрываются его суда. Эскадры его больше не существовала, а сам он, избитый и ограбленный собственными матросами, был предоставлен теперь самому себе.
Мимо Осман-паши проплывали обезглавленные и растерзанные трупы. Бухта пылала и чадила.
– О, Аллах, забери меня к себе в райские кущи! Я исполнил свой долг до конца! Вина же моя в том, что я не был сегодня счастлив! Даруй же мне быструю смерть, как избавление от позора! – шептал старый моряк.
Но судьба в тот день отказала ему даже в этой малости…
Едва наша эскадра начала движение на рейд Синопа, наблюдавший за ней с мостика «Таифа» Слэйд, велел развести на пароходе пары. Опытным взглядом он уже определил, что эскадра Осман-паши обречена. Участие в сражении «Таифа» ничего изменить не сможет. Но к радости англичанина, в составе русской эскадры он не усмотрел ни одного парохода. Это давало «Таифу» шанс.
– Единственно верное для нас решение в данной ситуации – это попытаться прорваться в открытое море, используя два козыря – маневр и скорость! Поделился своими мыслями Слэйд с офицерами «Таифа».
Те столь обрадовано закивали головами, отчего кисточки на фесках комично перекидывались с затылка на лоб.