Очень сильно пострадал «Три Святителя», который к концу сражения находился в бедственном положении, и Нахимову пришлось принять срочные меры для его спасения. Ведомость отмечает 48 пробоин в обшивке, повреждения кормы, галерей, палубы и других деталей, что требовало не менее двух месяцев ремонта. Серьезные потери были и на «Ростиславе».
«Чесма» получила восемь несквозных пробоин по левому борту, из них два ниже опер-дека, одно попадание в грот-мачту и грота-рей, повреждение грот- салинга, да два попадания в крюйс-стеньгу и крюйс-брам-рей).
На «Париже» одно турецкое ядро пробило волнорез. Еще одиннадцать ядер попали в нижний дек, четыре – по оконечностям верхнего дека и четыре – выше. Еще четыре снаряда поразили корму. Серьезно повреждены были и паруса. «Париж» оказался одним из двух кораблей, который был способен дойти до Севастополя самостоятельно.
Всю ночь при свете горящих турецких судов, освещавших Синопскую бухту кровавыми отблесками пожаров, на наших кораблях шли работы. Все понимали важность и неотложность ответственного дела.
Записи в шканечных журналах кратко, буднично говорят о тех часах: «До 11 часов спускали побитый рангоут; сплеснивали и клали стопора на стоячий такелаж, закладывали сей-тали в помощь штагам и вантам; поднимали шкалы на мачты и клали на них найтовы…»
Утром 19 ноября сигналом по эскадре был сделан короткий перерыв. После отслуженного благодарственного молебна за дарованную победу и заупокойной обедни по убиенным.
Тела погибших завернуты в их же парусиновые койки и тщательно зашнурованы. Кто-то перед этим успел сунуть в руки павшим товарищам иконки. В ногах у каждого по ядру. Последний стежок парусной иголкой делается усопшему через нос, такова старинная морская традиция!
Наконец все погибшие уложены в ряд на откидных досках. В знак траура об умершем реи на корабле поставлены «козлом»: на одной мачте их отопили правым ноком, на другой левым. Корабельный флаг наполовину приспущен. Напротив погибших выстроилась команда с обнаженными головами с офицерами во главе. Вышел командир. Корабельный батюшка отслужил последний молебен. Командир сказал несколько прощальных слов. По команде отряженные матросы поднимают доски, и тела в саванах один за другим навсегда уходят в стылую черную воду. Грохочут холостыми залпами пушки верхнего дека – прощальный салют, как последнее прости. Минута и все уже кончено.
Старший офицер командует:
– Накройсь! Корабельные работы продолжить!
Вахтенный лейтенант кричит сигнальщикам:
– Флаг до места!
И вновь продолжались работа. Перво-наперво убрали обломки, выбросили за борт разбитые части рангоута, расчистили палубы, насколько можно восстанавливали рангоут и такелаж, поменяли паруса. «Только неутомимая ревность к службе и знание морского дела офицеров и нижних чинов, – писал Нахимов, – могли в полтора суток поставить эскадру, потерпевшую капитальные повреждения в корпусе, рангоуте, такелаже и парусах, в состояние предпринять плавание в глубокую осень через все Черное море». В адмиральском салоне «Императрицы Марии» адмиралы вечеряли за чаем.
– Увы, но с разгромом турок ситуация, дорогой, Павел Степанович, не улучшилась! – делился своими мыслями, размешивая сахар в стакане, Корнилов. – Из донесений наших крейсеров, стоявших в дозоре у Босфора, Корнилов доподлинно известно, что англо-французская эскадра уже несколько раз выбиралась из пролива в Черное море, якобы, на «практические» стрельбы. Кроме этого несколько фрегатов под предлогом поддержания связи со своими консулами уже доплывали до болгарских портов!
– Да-с, положение хуже губернаторского-с, – кивнул Нахимов, бросив в чай ломтик лимона. – Думаю, что сбежавший «Таиф», наверняка уже на подходе к Константинополю, а после его известия о Синопском разгроме вполне можно ожидать появления у наших берегов и союзников. Можно только представить какой лакомый кусок представляет сейчас для них наша избитая эскадра. Помимо этого, я не исключаю и возможного нападения «Таифа» с другими пароходами. Наконец, пока ноябрьская погода не ухудшилась окончательно, нам надо выбираться из Синопа!
– Покинуть в Синоп следует в ближайшее время, пока в Константинополе не определились по дальнейшим действиям! – Корнилов отхлебнул обжигающего чаю. – Удивляюсь, какой у вас всегда на «Марии» вкусный чай!
– А мы заварки не жалеем-с, оттого и вкусен! – улыбнулся Нахимов.
Историк пишет: «С истреблением неприятеля еще не была кончена задача русской эскадры. Нахимов основательно предвидел, что известие о Синопском погроме вызовет со стороны союзников Порты какое-нибудь решительное действие: наступление их флотов в Черное море, а может быть, и объявление войны. На этот случай необходимо было озаботиться немедленным возвращением эскадры в Севастополь, чтобы сосредоточить все средства для ведения оборонительной войны против двух могущественных морских держав. В Черном море в то время продолжал неистово свирепствовать порывистый восточный ветер; под могучим дуновением его ходил огромный, разрушительный вал, а состояние эскадры было такое, что, без значительных исправлений, многие суда не могли выдерживать волнения, а другие были лишены такелажа. На корабле «Императрица Мария», например, было 60 пробоин, из коих многие в подводной части; на корабле «Три Святителя» было 48 пробоин и повреждены все мачты; на корабле «Ростислав» было убито и ранено 104 человека… Исполнить вовремя последнюю задачу – привести победоносную русскую эскадру в Севастополь до прибытия в Синоп союзного флота – едва ли было не труднее, чем истребить турецкую эскадру; возможно же было это исполнение только при самой напряженной деятельности всех чинов. Еще не умолкли последние выстрелы страшной кровавой драмы, как – при необъятном зареве пожара в городе и на затопающих неприятельских судах, при потрясающих, оглушительных взрывах – все без исключения чины русской эскадры принялись за исправление повреждений. Несмотря на физическую и духовную усталость, работы неустанно продолжались всю ночь».
По настоянию Корнилова, Павел Степанович Нахимов перенес свой флаг на «Константин». По началу, командир эскадры долго отнекивался
– На «Марии» я пришел в Синоп, на «Марии» я дрался, на ней хочу, и вернуться обратно!
– Все это так! – кивал, слушая друга Корнилов, – Однако дорогой, Павел Степанович, есть и еще одна правда, и состоит она в том, что флагман обязан держать свой флаг на наименее поврежденном корабле, чтобы быть в готовности оказать помощь любому в ней нуждающегося. А что вы сможете сделать, сидя на разбитой «Марии»?
Приведенный аргумент на Нахимова подействовал и он, скрепя зубы, перебрался на «Великий князь Константин».
«Я уговорил начальника эскадры, – писал Корнилов, – пересесть на корабль «В. К. Константин», который хотя и потерпел, но не в такой степени, как корабль «Императрица Мария».
Спустя пару часов с «Константина» были сделаны следующие распоряжения по эскадре: «Кораблям «В. К. Константин», «Париж», «Три святителя», «Ростислав» и «Чесма», имея при себе пароходы «Одесса» и «Херсонес», составить передовой отряд; корабли «Париж» и «Чесма», как совершенно сохранившиеся, будут служить конвоем другим, отправляющимся не под полным вооружением; корабль «Императрица Мария», требовавший особенных исправлений, поручен контр-адмиралу Панфилову; он на пароходе «Крым» с фрегатами будет конвоировать корабль».
Александр Иванович Панфилов
После полудня с кораблей эскадры стали поступать доклады о готовности сняться с якоря. В исходе 4-го часа в Синопскую бухту вошел пароход «Громоносец», прибывший из Севастополя. К утру 20 ноября вся эскадра в составе шести линейных кораблей, четырех пароходов и двух фрегатов была изготовлена к выходу в море.
Перед выходом Нахимов послал на «Громоносце» письмо, адресованное австрийскому консулу, ибо турецкие власти еще не появились. Вице-адмирал писал, что его действия были вызваны необходимостью уничтожить корабли, направлявшиеся для возбуждения подданных России, и утверждал, что город пострадал главным образом от обломков турецких судов. Письмо Нахимов завершил словами: «…Теперь я покидаю этот порт и обращаюсь к Вам, как к представителю дружественной нации, рассчитывая на Ваши услуги, чтобы объяснить городским властям, что императорская эскадра не имела никакого враждебного намерения ни против города, ни против порта Синоп».
В 8 утра по сигналу с флагмана корабли начали поочередно сниматься с якоря. Наиболее избитую «Императрицу Марию» надлежало буксировать пароходом «Крым» под флагом контр-адмирала Панфилова, при конвое фрегатов «Кулевчи» и «Кагул», прямо в Севастополь.
«Великий князь Константин», на который к этому времени уже перебрался Нахимов, вышел на буксире парохода «Одесса».
«Три Святителя», в не менее бедственном виде, чем «Мария», шел на буксире парохода «Херсонес», а «Ростислав» на буксире парохода "Громоносец".
Что касается наименее поврежденных «Парижа» и «Чесмы», то они отправились в Севастополь самостоятельно.
Однако, как это часто бывает, море и погода внесли свои коррективы. За Синопским мысом эскадра встретила сильную зыбь, и пароходы принуждены были отказаться от буксира. Ночью ветер еще более усилился, и поврежденные корабли были вынуждены следовать отправились к Севастополю, кто как может.
Разумеется, не обошлось без нервотрепки. Едва «Императрица Мария» вышла в открытое море, едва ее хорошо качнуло, как разбитый корпус сразу же дал серьезную течь. Даже поставив дополнительные каттенс-помпы, едва успевали откачиваться. Пришлось «Марию» снова заводить в бухту, клепать трюма и вбивать в пробоины новые заглушки. На все это надо было время. Чтобы не задерживать остальные корабли, Нахимов с Корниловым решили оставить при «Марии» отряд судов: пароход «Крым» в качестве буксира, и фрегаты «Кагул» и «Кулевчи» для охраны. Командиром этого импровизированного отряда определили контр-адмирала Панфилова, который тут же перебрался на «Марию».