На выходе из Синопа над «Тремя Святителями» неожиданно взвился сигнал «Не могу идти». С «Константина» последовал ответ Нахимова «Возвратиться в Синоп». После этого Кутров собрал команду и попросил сделать все, чтобы не подвести Нахимова. Матросы обещали не подвести. «Три Святителя» в Синоп так и не повернул, а продолжил движение вместе со всеми.
21 ноября вице-адмирал Корнилов оставил эскадру и на пароходе «Громоносец» пошел в Севастополь, чтобы сообщить о последних событиях, приготовить резервную эскадру на случай появления в море англофранцузской эскадры. В тот же день он прибыл в Севастополь. Тем временем корабли нахимовской эскадры, преодолевая волнение и сильные порывы штормового ветра, медленно шли к Севастополю
Что касается Нахимова, то мысли об оставленной позади «Марии» не покидали его все время перехода. «Императрица Мария» шла с грот-брам- стеньгой вместо грот-стеньги, с грот-марса реем вместо грота-рея. Перебитые ванты и штаги заменяли более тонкими снастями. Все было сделано временно, наскоро, а потому очень ненадежно.
Особенно томительной для командующего эскадрой была ночь. А вдруг посреди моря, попав в болтанку «Мария» снова потечет, что тогда? Уже какой раз клял себя Нахимов, что перенес флаг со своего старого флагмана. А вдруг Панфилов не справится с ситуацией. Не дай Бог потерять «Марию»! Нахимов отгонял от себя дурные мысли, но они приходили снова и снова.
Утром 22 ноября ветер, наконец-то, несколько стих. Пароходы вновь взяли корабли на буксир.
Успокоился он только тогда, когда тем же утром 22 ноября ему доложили с вахты, что в четырех милях к весту замечены суда, идущие тем же курсом. Не утерпев, Нахимов поднялся на шканцы, вооружившись трубой. Да это была его «Мария» в окружении парохода и фрегатов.
– Ну, вот и ладненько! Ну, вот и ладненько! – обрадовано повторял вицеадмирал.
Сейчас он был по-настоящему счастлив.
– Поднять мой сигнал: «Вице-адмирал Нахимов благодарит контр-адмирала Панфилова…»
Отряд Панфилова шел так хорошо, что, обогнав главные силы, вскоре скрылся за горизонтом. Ближе к обеду показалась «Одесса», которую заботливый Корнилов уже выслал навстречу кораблям из Севастополя. А вдалеке проступали очертания Крыма. Уточняя свое местоположение, штурмана уже брали пеленги на горные вершины.
После полудня три головных корабля благополучно вошли в Севастополь, а к ночи прибыли и остальные.
Корнилов уже оповестил флот о скором прибытии победителей. Флот встречал эскадру Нахимова со всей торжественностью. На рейде в строгом порядке выстроились линейные корабли «Храбрый», «Святослав», «Гавриил», фрегаты, корветы, бриги.
Привезенное Корниловым известие о полной победе над турками при Синопе в несколько часов облетело город. С раннего утра 22 ноября на берегах Северной бухты собрался весь тогдашний Севастополь. И если благородная публика ожидала появление эскадры с высоты Мичманского бульвара, то простой люд облепил скалы мыса Хрустальный. Наконец, незадолго до полудня по собравшимся пронеслось:
– Плывут! Плывут! Вон с маяка сигналят! Сейчас появятся!
Наконец, вдалеке, в облаке парусов, показался и первый линейный корабль.
– Никак «Маша» передовой! Иш, как ей бедняге досталось! – качали головами старики ветераны Анапы и Варны. – Да что-то флага Павла Степаныча не видать! Не случилось кабы чего!
«Марийка»! «Марийка»! – кричали матроски, прижимая к груди мальцов, и вытирая концами платков, льющиеся слезы.
– Твой, то Анюта на «Марийке»! Жив ли? Ты лучше гляди, может, увидишь!
– Да разве отсель увидать!
– А нашего Парижу что-то пока вообще нету. Не случилось бы чего! Ой, бабоньки!
– Цыть вы, бабье племя, чего голосить-то раньше времени! – прикрикнули на матросок старики-ветераны. – Море ночное бурное, потому и плывут, кто как может. Приплывет твой Париж, и не сумлевайся!
«Мария» входила в бухту со всею торжественность. Впереди «Крым». Немного сзади, ее верные рынды «Кагул» и «Кулевчи». Панфилов, как и положено в торжественных случаях, послал матросов по реям и салютовал крепости орудиями верхнего дека. Торжественный вход «Императрицы Марии» в Севастопольскую бухту навсегда запечатлел для потомков на своем полотне великий Айвазовский. И сегодня, глядя на эту величественную картину, невольно охватывает чувство гордости за подвиг наших предков. Они одолели грозного врага, они вернулись с победой. Они еще ничего не знают, о том, что ждет их всех в скором будущем…
Для встречи эскадры, празднично расцвечены были флагами все стоявшие на рейде корабли и суда. По реям были расставлены матросы в чистом платье, как знак высшего почета виновникам победы. На берегу и в бесчисленных яликах, пестрели букеты георгин и хризантем – это жены и дети первыми желали поздравить мужей и отцов. Берега бухты были усеяны толпой, кричавшей «ура».
«Утром нас уведомляют, – писал один из севастопольцев, – что эскадра наша видна, держащая на Севастополь. Все население при этом известии устремляется к пристани, садится на шлюпки или располагается у берега. Все пароходы высылаются для буксировки, и вскоре эскадра входит на рейд с Нахимовым во главе. Корабли носят еще свежие следы выдержанного боя, у некоторых недостает стенег, у других рей, и на всех виднелись ядерные пробоины, которые не успели заделать. В это время народ на берегу кричит «ура» и кидает вверх шапки, команды со всех стоявших на рейде судов взбегают на ванты и реи и оглашают воздух криками, на которые отвечают восторженно команды с победоносной эскадры. Как только эскадра стала на якорь, она тотчас окружена массой шлюпок с офицерами и женщинами, торопящимися приветствовать и поздравить отцов, мужей, братьев и сыновей».
– Я подчеркиваю исключительную трудность и сложность перехода от Синопа в Севастополь! – говорил в те дни Корнилов. – Черноморцы одержали свою вторую и труднейшую из побед!
А на шканцах вернувшихся из Синопа кораблей уже зачитывали приказ Нахимова: «Истребление турецкого флота в Синопе не может не оставить славной страницы в истории Черноморского флота. Изъявляю душевную мою признательность второму флагману Новосильскому, как главному моему помощнику…командирам кораблей и фрегатов за хладнокровное и точное постановление своих судов по данной диспозиции во время сильного неприятельского огня, равно и за непоколебимую их храбрость в продолжение самого дела; обращаюсь с признательностью к офицерам за неустрашимое и точное выполнение их своего долга, благодарю команды, которые дрались, как львы».
Утром 24 ноября на кораблях нахимовской эскадры состоялся торжественный смотр. Нахимов лично объехал все корабли и суда эскадры.
– Я хочу лично поздравить офицеров и команды с победой, поблагодарить их за благородное содействие моим предположениям. Я хочу объявить, что с такими подчиненными с гордостью встречусь с любым неприятельским флотом! – говорил он, поднимаясь по трапам встречавшим его командирам.
От Графской пристани отошел катер начальника Главного штаба Морского Министерства. Гребцы, молодец к молодцу, уверенно гнали катер навстречу входящей в бухту эскадре. Вот катер поравнялся с «Великим князем Константином», над которым развевался вице-адмиральский флаг. С правого (парадного) борта спустили трап. Меншиков ступил ногой на трап. Засвистали боцманские дудки, вытянулись в струнку фалрепные. На верхней площадке князя встречал Нахимов и командир корабля Ергомышев. Поднявшись Меншиков слегка приобнял Нахимова, Ергомышева удостоил рукопожатием, остальных кивком. Затем вместе с Нахимовым прошел в его салон. Разговор двух адмиралов происходил за закрытыми дверями. Когда Меншиков и Нахимов вышли, то последний казался несколько смущенным. Попрощавшись с вице-адмиралом, Меншиков покинул корабль.
Лев Андреевич Ергомышев
Нахимов, проводив уходящий катер, долгим взглядом, подозвал Ергомышева:
– Давай, Лев Андреевич поднимай черный флаг! Никаких сообщений с берегом. Князь установил карантин на трое суток. Да, передай сигнал о карантине по эскадре.
– С чего так? – не понял командир «Константина».
– С того-с, что корабли имели в Синопе сообщение с берегом, а на борту у нас две сотни турок! – недовольно буркнул Нахимов. – Да, передай сигнал о карантине по эскадре!
Вице-адмирал немного постоял, смотря на заходящее за Константиновский равелин солнце. Только сейчас, глядя на командующего, Ергомышев понял, насколько тот осунулся и постарел за последние дни.
– Людей работами сегодня и завтра не изнурять. – Наконец, повернулся к нему вице-адмирал. – В обед служителям по две чарки, пусть отдохнут, да песни попоют. А я пойду донесение, да представления на отличившихся составлять. Эх, дела мои бумажные!
Передернул плечами и ушел к себе.
Над кораблями нахимовской эскадры медленно поднимались черные флаги карантина. С высоты дворцового балкона Меншиков мрачно смотрел на стоявшую на внутреннем рейде эскадру под траурными флагами. От этого зрелища на его сердце становилось еще горше. Умом князь понимал, что впереди и флот, и Севастополь и его самого не ждет ничего хорошего. Но траурный вид эскадры-победительницы терзал саму душу. Резко повернувшись, Меншиков покинул балкон. Прибежавшему на звон колокольчика лакею он велел:
– Зашторь окна темной портьерой и три дня не открывай!
Сам же сел за стол писать письмо императору.
В советское время историки много писали о том, что в карантин синопские победители были определены из зависти Меншикова, вот мол, какой мерзопакостный царедворец, который все сделал из зависти к Нахимову. На самом деле, разумеется, ни о какой зависти речи никогда не шло. Наши моряки действительно контактировали с турками, а в Синопе перед уходом кораблей эскадры началась чума. Так что карантин был не только вполне законен, но и необходим. При этом Меншиков се же нарушил закон и вместо сорока узаконенных карантинных суток, ограничился для победителей всего тремя. Получив доклад, что за это время на эскадре не заболел ни один человек, он своим приказом отменил карантин.