Доподлинно известно, что князь Меншиков был весьма недоволен текстом письма, которое Нахимов оставил в Синопе. Князь писал 21 ноября Нессельроде: «Я хотел бы видеть его иначе редактированным, но дело уже сделано». Впрочем, какие особые претензии могли быть здесь к Нахимову, который никогда не был дипломатом, но только моряком!
Что касается отсутствия победной эйфории у Меншикова, то таковой он действительно не испытывал. В отличие от большинства обывателей, князь слишком хорошо был осведомлен обо всех политических хитросплетениях и понимал, что Синоп не останется без ответа Лондона и Парижа, которые только и ищут повода для нападения. Будущее виделось Меншикову не слишком радостным, а потому причин для веселья у него не было. Князь был уверен, что вмешательство великих держав в войну отныне неминуемо и ничего хорошего от этого веевропейского вмешательства для России не видел. Необходимо было думать о срочном восстановлении боеспособности флота, ведь предстоял долгий и серьезный ремонт поврежденных кораблей. Больше всего, до двух месяцев надо было времени, чтобы привести в порядок «Три Святителя», до трех недель требовалось «Императрице Марии и «Ростиславу» и более двух недель остальным.
«После Синопского дела, возвратясь в Севастополь, – писал Павел Степанович Нахимов, – каждый из нас постоянно был занят: готовились достойно встретить врагов драгоценной нашей отчизны»
Восьмая главаНаграды и интриги
Россия праздновала свой морской триумф.
«Вы не можете себе представить счастье, которое все испытывали в Петербурге по получении известия о блестящем синопском деле. Это поистине замечательный подвиг», – так поздравлял военный министр Долгоруков князя Меншикова.
Со всей России в Севастополь слали поздравления. Синоп породил и небывалый доселе в России стихотворный бум. Все газеты и журналы были, буквально, забиты стихами и поэмами, посвященными подвигу черноморцев. Престарелый поэт Вяземский слал Нахимову омытые слезами письма из Карлсруэ. Известный славянофил Аксаков в те дни восклицал:
– А Нахимов этот молодец, истинно герой русский! Я думаю, что и рожа у него настоящая липовая лопата!
Влиятельный и умный архиепископ Таврический Иннокентий, намекая на нерешительность князя Горчакова, советовал послать подобных Нахимову на Дунай, «который что-то крайне обмелел». Афоризм сразу стал популярен по всей стране.
В те дни, близкий к высшим кругам Шевырев, писал писателю Погодину: «Государь весел. Победы его развеселили. Война и война – нет слова на мир. Ото всей России войне сочувствие. Флигель-адъютанты доносят, что таких дивных и единодушных наборов (рекрутских – В.Ш.) еще никогда не бывало. Крестовый поход. Государь сам выразился, что ему присылают Аполлонов Бельведерских на войну: в течение двадцати девяти лет он ничего подобного не видывал… Никогда еще мнения в Петербурге, так резко не высказывались, как теперь. Русского тотчас отличишь от западника. Жертвовать все готовы. Есть движения, напоминающие двенадцатый год…»
Предприимчивый драматург Нестор Кукольник, не теряя времени даром, в несколько ночей написал пьесу «Синоп», которую тут же начали ставить по всем театрам России от Варшавы до Иркутска многими театрами. Пьеса имела потрясающий успех. В конце ее публика вставала с кресел и кричала «ура»! Говорят, что балтийские моряки в театрах столицы, смотря на сцене подвиги своих товарищей, плакали от волнения.
Победителей при Синопе наградами не обошли, целый дождь орденов и чинов пролился на офицеров и матросов Нахимова. Император Николай был горд своим флотом, в точности исполнившем его волю и показавшим в очередной раз всему миру, что с Россией шутки плохи. Победу широко отмечали по всей России. В Севастополь шли бесчисленные приветствия поздравления.
Адъютант Меншикова подполковник Сколков доставил в Гатчину, где тогда пребывал Николай Первый, послание князя: «Повеление вашего императорского величества исполнено Черноморским флотом самым блистательным образом. Первая турецкая эскадра, которая решилась выйти на бой, 18 ноября истреблена вице-адмиралом Нахимовым. Командовавший оною турецкий адмирал Осман-паша, раненный, взят в плен и привезен в Севастополь…»
Архиепископ Иннокентий
Николай, читая донесение, едва не прослезился:
– Молодцы мои черноморцы! Я знал, что школа Михаила Петровича не пропадет даром!
– Ты, Сколков прими за добрую весть от меня полковничьи эполеты. Надеюсь, что еще не раз порадуешь меня подобными новостями!
– Буду стараться, ваше величество! – щелкнул каблуками сияющий Сколков. Император, тем временем, сел за стол и размашисто набросал на бумаге ответное письмо Меншикову, в котором просил его передать черноморцам, что он благодарит их за подвиги, «совершенные для славы и для чести русского флота».
– Адмиралу Нахимову будет от меня особый рескрипт! – объявил Николай Первый.
В особом рескрипте значилось: «Истреблением турецкой эскадры при Синопе вы украсили летопись русского флота новою победой, которая навсегда останется памятною в морской истории. Статут военного ордена св. Великомученика и Победоносца Георгия указывает награду за ваш подвиг. Исполняя с истинной радостью постановление статута, жалуем вас кавалером св. Георгия второй степени Большого Креста, пребывая к Вам императорскою милостию нашей благосклонным. Николай».
Вице-адмирал Корнилов восторженно воспринял победу и писал 22 ноября жене: «Имею времени только тебе сказать, что 18 ноября произошло сражение в Синопе. Нахимов со своей эскадрою уничтожил турецкую, и взял пашу в плен. Синоп город теперь развалина, ибо дело происходило под его стенами, и турки с судами бросались на берег и зажгли их. Битва славная, выше Чесмы и Наварина, и обошлась не особенно дорого: 37 убитых и 230 раненых. Офицеры все живы и здоровы, ранены только один мичман и два штурманских офицера и штурман убит. Я с отрядом пароходов пришел вначале и потому был свидетелем великого подвига Черноморского флота. Ура, Нахимов! М.П. Лазарев радуется своему ученику!..»
Спустя два дня он не менее восторженно писал старшему брату Александру: «…Нахимов 18 ноября задал нам собственное Наваринское сражение. Цвет турецких фрегатов и корветов (7 фрегатов и 3 корвета) и еще пароход на Синопском рейде сожжены дотла. Батареи в числе 4 срыты под корешок. Город, к большому сожалению, сожжен, и за все это мы – за повреждениями в мачтах и реях. Мне удалось поспеть к битве с эскадрой пароходов и выбуксировать героев наших, так что теперь, несмотря на шторм, они все здесь и готовятся на новые подвиги. Было и пароходное дело, но, по несчастию, «Владимир» поврежден в машине и потом я сидел на другом, с которого не мог догнать турку. Тот шел 10 узлов, а мы 8. На эскадре убит один офицер, и то штурманский, и ранен один мичман, но между нижними чинами до 40 убитых и 230 ранено, из последних много трудных…»
Командующий отрядом судов у кавказских берегов контр-адмирал Вукотич в связи с Синопской победой писал Нахимову: «С сердечным удовольствием имею честь поздравить Ваше превосходительство с блистательным истреблением неприятельской синопской эскадры – великой грозы всего Кавказа… Быстрое и решительное истребление турецкой эскадры Вами спасло Кавказ, в особенности Сухум, Поти и Редут-кале; покорением последнего досталась бы в добычу туркам Гурия, Имеретия и Мингрелия».
В конце ноября 1853 года, в бескрайних степях Ставрополья встретились два фельдъегеря. Первый, посланец Меншикова, спешил на Кавказ, чтобы сообщить наместнику и армии радостную весть о Синопской победе, второй торопился в Севастополь с известиями о разгроме турецкой армии под Баш- Кадыкляром. Встретились фельдъегеря, обменялись новостями, расцеловались, подняли по чарке за русское оружие.
– Давай почаще так встречаться! – сказали друг другу, и помчались, каждый в свою сторону с радостной вестью.
Лейтенант князь Ухтомский привез из Петербурга приказ о награждении участников сражения. Самого Нахимова удостоили за Синоп ордена Святого Георгия II-й степени – награда достойная. Но вице-адмирала орден особо не радовал. Нахимов переживал, что одержанная им победа явится поводом к всеевропейской войне и он станет ее невольным виновником. Вскоре после Синопского сражения в разговоре с лейтенантом Ухтомским, не участвовавшим в бою при Синопе, Нахимов увлеченно рассказывал о действиях моряков, но добавил в конце изменившимся голосом, что «…эта победа подвинет против нас войну, ибо англичане увидят, что мы им действительно опасны на море, и поверьте, они употребят все усилия, чтобы уничтожить Черноморский флот».
В сентябре 1854 года, когда огромная союзная англо-французская армия высадилась в Крыму, чтобы уничтожить флот и Севастополь, Нахимов, по- прежнему, считал себя виноватым во всех обрушившихся на Россию бедах. Уже знакомый нам лейтенант Ухтомский впоследствии вспоминал, как при обходе вице-адмирал вступил в разговор с раненым матросом, терпеливо ожидавшим, пока ему отрежут ногу. «Ваше превосходительство, – сказал матрос, – а ведь это они нам за Синоп отплачивают!» «Правда, братец, за Синоп», – ответил Нахимов «Ну, уж и задал же я им Синоп!» – сказал матрос, сжимая кулак. Адмирал только вздохнул». Чувство невольной вины не покинет Нахимова до конца его жизни.
Есть мнение, что Меншиков после Синопа, якобы, отказался представить Нахимова к адмиральскому чину, т. к. был зол, что победа явится поводом к большой войне. Так ли это или нет, мне неизвестно. Но дав Нахимову чин полного адмирала, его после этого следовало ставить во главе всего Черноморского флота, то есть в обход Корнилова, а этого, как известно, в планах Николая Первого не было. Так что перед нами, скорее всего, еще одна из легенд о зловредном князе Меншикове.
14 декабря к Нахимову прибыл флигель-адъютант императора полковник Сколков с письмом от Николая и повелением сказать, что царь жалеет, что еще не был лично знаком с моряком, но надеется познакомиться ближе. Это обрадовало Нахимова. Корнилову же Николай Первый поручил передать, чтобы тот больше лично не ходил на пароходах в бой, ибо нужен для более важных дел. Зашедший после этого на квартиру болевшего Нахимова с поздравлением, Меншиков сообщил ему, что царь пожаловал по 100 рублей серебром тяжелораненым, и