– Я по поручению Владимира Алексеевича! – пожав руку встретившему его Кузьмину-Короваеву, сообщил он. – Адмирал спрашивает, почему задерживается дело.
– Делаю что могу! – развел руками уставший лейтенант. – Сами видите, что здесь творится.
– Вижу! – вздохнул Бутаков, осмотрел полуразрушенное судно и отправился обратно на «Одессу».
Вскоре после Бутакова на фрегат прибыл лейтенант Жандр.
– Ну как ты тут, Коля?
– Жарко, Саша! Но здорово, ведь победа!
Друзья обнялись. Жандр забрал спущенный турецкий флаг и отвез его Нахимову. Этот флаг турецкого фрегата в настоящее время находится в Морском корпусе.
С рассветом цепь разрубили, и, когда фрегат был отбуксирован к берегу, лейтенант Кузьмин-Короваев получил приказание зажечь судно. Исполнив приказ, он возвратился на «Одессу».
Разбитые и полуразрушенные неприятельские суда, оставшиеся после сражения у берега Синопской бухты, продолжали гореть. В предвечерней мгле четко выделялись остовы горящих фрегатов и корветов, и отблески пламени отражались на гладкой поверхности бухты. Неразряженные орудия, раскалившись от страшной жары и пламени, палили ядрами по рейду, а по мере того, как огонь достигал крюйт-камер, неприятельские суда взрывались одно за другим.
Вечером 18 ноября один за другим взлетели на воздух фрегаты «Фазли-Аллах», «Низамие», «Каиди-Зефер», пароход «Эрекли» и корвет «Неджми-Фешан». Горящие обломки разлетались по всей бухте и прибрежным кварталам.
Уже после первого взрыва на эскадре все были начеку.
Нахимов несколько забеспокоился:
– Как бы ветер не поменялся в сторону наших кораблей. От взрывающихся турок всего каких-то полторы сотни саженей!
Кроме того, следовало учитывать опасность, грозившую со стороны берега. Свыше тысячи турок, бежавших с эскадры во время сражения, могли ночью открыть огонь с берега по русской эскадре, подготовив предварительно часть уцелевших береговых орудий.
Вице-адмирал тут же распорядился эскадре сменить позицию и отойти на полторы мили от берега. В 8 часов вечера пароходам «Крым» и «Херсонес» было поручено «отбуксировать корабли из-под выстрелов береговых батарей на случай, если бы неприятель вздумал возобновить ночью стрельбу».
К этому времени на горевших турецких судах начали самопроизвольно разряжаться пушки, когда до них доходило пламя. Шальные ядра носились по всему рейду. Около 22 часов одно такое ядро попало в капитанскую каюту фрегата «Кулевчи», лишь по счастливой случайности никого не задев.
Что касается «Одессы», то, войдя в Синопскую бухту, Бутаков успел еще пленить фрегат «Несими-Зефер». Тот был прижат к берегу, но еще иногда отстреливался. Бутаков ювелирно подвел «Одессу» к турецкому фрегату, высадил на него призовую партию. Полторы сотни еще остававшихся на фрегате турок безропотно сдались победителям. «Одесса» с большим трудом стащила «Несими-Зефер» с песчаной отмели и, взяв пленника на буксир, вывела на рейд. Однако фрегат оказался настолько разбит, что его пришлось там же и сжечь.
Всю ночь наши пароходы отводили корабли от берега. По приказанию Нахимова корабли переменили свои позиции, отойдя от берега на полторы мили и бросив там якоря. Ночь прошла, к удивлению всех, спокойно. Несмотря на дождь, на берегу продолжались пожары, и лишь изредка над бухтой раздавались выстрелы турецких орудий. К утру 19 ноября на синопском рейде осталось только три турецких судна: фрегаты «Ауни-Аллах», «Дамиад» и корвет «Фейзи-Меабуд». Матросы с фрегата «Кагул» утром подошли на шлюпках к «Ауни-Аллаху» и «Фейзи-Меабуду», стоявшим рядом у мыса Киой-Хисар, взобрались на палубы неприятельских судов, и перед ними открылась картина полного развала: турецкий адмиральский корабль был весь изрешечен русскими снарядами и медленно погружался в воду, кренясь на правый борт.
Когда Осману-паше стало несколько лучше, Нахимов распорядился переправить его на «Кагул». На «Императрице Марии» хватало раненых и без него, и лекари не могли уделять важному пленнику должного внимания. Прибыв на «Кагул», Осман-паша снова поведал нашим офицерам, что свои же матросы обокрали его, сняли с него шубу, вытащили ключ от каюты, а напоследок еще и избили. Наши посочувствовали.
Спустя некоторое время, придя в себя, Осман-паша сообщил и некоторые подробности сражения и предшествующих событий и, в частности, очень интересовался русским фрегатом «Кагул». Он обратился к капитан-лейтенанту Спицыну с вопросом:
– Какой русский фрегат был у мыса Керемпе 8 ноября и едва не попался нам, когда я считал его уже в своих руках?
Спицын улыбнулся:
– Вы находитесь как раз на этом фрегате!
– Какая грустная судьба! – печально вздохнул Осман-паша. – Еще недавно я мечтал видеть вас своим пленником, и вот уже сам пребываю в плену на вашем судне!
– На войне, как на войне! – пожал плечами командир «Кагула».
Вечером матросы на баке фрегата уже распевали только что сочиненную песню о знаменитой погоне:
А наш фрегат «Кагул» под ветер валит,
Фор-марсель полощет, бизань не стоит…
Вскоре на эскадру доставили пленных с корвета «Фейзи-Меабуд» и других неприятельских судов. На корабле «Чесма» были размещены пленные матросы, а на «Одессе» – турецкие офицеры. «Матросы наши отдавали пленным даже куртки свои», – писал очевидец.
Наиболее пострадавшим оказался брошенной турками 56-пушечный фрегат «Дамиад». «Одессе» сигналом с «Императрицы Марии» было приказано отвести его от берега, осмотреть и принять меры к исправлению, чтобы попытаться доставить в Севастополь, как трофей. Около полуночи пароход «Крым» вывел фрегат на глубокую воду, но буксирный трос оборвался, и фрегат навалился на корабль «Три святителя», сцепившись с ним бушпритами. Потребовалось выслать баркас, чтобы расцепить корабли. Затем «при внимательном осмотре оказалось, что фрегат “Дамиад” имел 17 подводных пробоин, вся подводная часть, рангоут и снасти до того повреждены, что без значительных исправлений, потребовавших бы много времени, его невозможно было бы привести до Севастополя…» Поэтому Бутакову было приказано его сжечь. За этим дело не стало, и последнее судно Осман-паши было уничтожено.
Незавидной оказалась судьба единственного нейтрального судна, оказавшегося на момент сражения в Синопской бухте. Это была небольшая ионическая шхуна, привезшая в Синоп уголь. И хотя специально по ней никто не целил, но от разлетающихся горящих головешек на шхуне то и дело вспыхивали пожары. При этом вконец растерявшаяся команда никак не могла выбрать якорь, чтобы уйти с линии огня. Затем на шхуну навалило один из дрейфующих и горящих фрегатов. Едва шхуна и фрегат сошлись бортами, как на палубу шхуны перескочило до сотни турок. Одни – для того, чтобы спастись (большинство), другие – чтобы перерубить якорные канаты и дрейфовать дальше (меньшинство). Однако ни обрубить якорь на шхуне, ни спастись на ней не удалось. Пожар с фрегата быстро перекинулся и на нее. Раздался вопль: «Спасайся, кто может!» И турки, и ионийцы начали бросаться в воду. Спустя несколько минут пламя на фрегате дошло до крюйт-камеры, раздался оглушительный взрыв. И фрегат, и несчастную шхуну разнесло в щепки. Как стало известно позднее, шкипер шхуны добрался вплавь до берега и там сразу же был ограблен местными жителями. Из команды шхуны погибли двое, остальные же во главе со шкипером отдались под покровительство австрийского консула.
К 9 часам утра 19 ноября лишь обломки турецких кораблей, плавающие по рейду, да торчавшие над водой перебитые мачты напоминали о минувшем сражении.
Всего в результате сражения турки потеряли десять боевых судов, пароход, два транспорта; были потоплены также два торговых судна и нейтральная шхуна. По сведениям неприятеля, турок погибло в день сражения до четырех тысяч человек. В воспоминаниях Осман-паши отмечены и полторы тысячи бежавших. Кроме самого вице-адмирала в плен попали еще три капитана фрегатов и около двух сотен матросов. Больше просто не брали, так как их некуда было размещать. Прибывшие несколько дней спустя в Синоп англо-французские пароходы нашли в городе и его окрестностях еще более двух сотен тяжелораненых турок.
С нашей стороны были убиты: корпуса штурманов прапорщик Высота и 37 нижних чинов; ранены: командир корабля «Императрица Мария» капитан 2-го ранга Барановский, мичманы Зубов, Костырев и Варницкий, корпуса штурманов штабс-капитан Родионов, прапорщик Плонский, морской артиллерии поручик Антипенко и 233 нижних чина. Более всего поредели команды кораблей «Императрица Мария» и «Ростислав», потери которых ранеными и убитыми составили 185 человек. На кораблях были подбиты 13 орудий и десяток станков.
«Ведомости о числе убитых и раненых в Синопском сражении» от 29 ноября 1853 года показывают, что на первый подвергшийся обстрелу корабль «Императрица Мария» приходится 16 убитых (42 %) и 59 раненых (40 %) из числа потерь эскадры. Второе место по потерям занимает «Ростислав» с 5 убитыми (12 %) и 105 ранеными (45 %); однако половина раненых появилась от разрывов собственных орудий, а другие могли явиться следствием стрельбы высоко расположенной батареи. На корабле «Великий князь Константин», вторым попавшем под огонь, насчитывалось 8 убитых (20 %) и 24 раненых (24 %); потери прочих экипажей были меньше. Если учесть, что в числе раненых насчитывалось немало легко пострадавших, оставшихся в строю, потери оказываются еще меньше. В частности, при сравнении ведомости состава моряков на эскадре 18 и 25 ноября 1853 года видна разница всего в 80 человек. Так как вряд ли за неделю, включавшую переход в Севастополь, поступили значительные пополнения, следует полагать, что число убитых, умерших от ран и определенных в госпиталь не превышало сотни.
Позднее специалисты определят, что эффект от действия бомб мог оказаться больше, если бы Нахимов перед боем не рекомендовал по возможности не наносить ущерб консульским домам. Увы, но иного выхода у командующего эскадрой просто не было. Вице-адмирал пытался сделать все возможное для сбережения города, прекрасно понимая, что это может стать поводом к конфликту с Лондоном и Парижем. В письме австрийскому консулу Нахимов писал, что искренне сожалеет о невольном разрушение города, и только необходимость подавить батареи заставила его стрелять бомбами. В подтверждение этих слов следует вспомнить, чт