В 8 утра по сигналу с флагмана корабли начали поочередно сниматься с якоря.
Наиболее избитую «Императрицу Марию» надлежало буксировать пароходом «Крым» под флагом контр-адмирала Панфилова, при конвое фрегатов «Кулевчи» и «Кагул», прямо в Севастополь.
«Великий князь Константин», на который к этому времени уже перебрался Нахимов, вышел на буксире парохода «Одесса».
«Три святителя», в не менее бедственном виде, чем «Мария», шел на буксире парохода «Херсонес», а «Ростислав» – на буксире парохода «Громоносец».
Что касается наименее поврежденных «Парижа» и «Чесмы», то они отправились в Севастополь самостоятельно.
Однако, как это часто бывает, море и погода внесли свои коррективы. За Синопским мысом эскадра встретила сильную зыбь, и пароходы принуждены были отказаться от буксира. Ночью ветер еще более усилился, и поврежденные корабли были вынуждены следовать в Севастополь, кто как может.
Разумеется, не обошлось без нервотрепки. Едва «Императрица Мария» вышла в открытое море, едва ее хорошо качнуло, как разбитый корпус сразу же дал серьезную течь. Даже поставив дополнительные каттенс-помпы, едва успевали откачиваться. Пришлось «Марию» снова заводить в бухту, клепать трюма и вбивать в пробоины новые заглушки. На все это надо было время. Чтобы не задерживать остальные корабли, Нахимов с Корниловым решили оставить при «Марии» отряд судов: пароход «Крым» в качестве буксира и фрегаты «Кагул» и «Кулевчи» для охраны. Командиром этого импровизированного отряда определили контр-адмирала Панфилова, который тут же перебрался на «Марию».
На выходе из Синопа над «Тремя святителями» неожиданно взвился сигнал «Не могу идти». С «Константина» последовал ответ Нахимова: «Возвратиться в Синоп». После этого Кутров собрал команду и попросил сделать все, чтобы не подвести Нахимова. Матросы обещали не подвести. «Три святителя» в Синоп так и не повернул, а продолжил движение вместе со всеми.
21 ноября вице-адмирал Корнилов оставил эскадру и на пароходе «Громоносец» пошел в Севастополь, чтобы сообщить о последних событиях, приготовить резервную эскадру на случай появления в море англо-французской эскадры. В тот же день он прибыл в Севастополь. Тем временем корабли нахимовской эскадры, преодолевая волнение и сильные порывы штормового ветра, медленно шли к Севастополю.
Что касается Нахимова, то мысли об оставленной позади «Марии» не покидали его все время перехода. «Императрица Мария» шла с грот-брам-стеньгой вместо грот-стеньги, с грот-марса-реем вместо грот-рея. Перебитые ванты и штаги заменяли более тонкими снастями. Все было сделано временно, наскоро, а потому очень ненадежно.
Особенно томительной для командующего эскадрой была ночь. А вдруг посреди моря, попав в болтанку, «Мария» снова потечет, что тогда? Уже какой раз клял себя Нахимов, что перенес флаг со своего старого флагмана. А вдруг Панфилов не справится с ситуацией? Не дай Бог потерять «Марию»! Нахимов отгонял от себя дурные мысли, но они приходили снова и снова.
Утром 22 ноября ветер наконец-то несколько стих. Пароходы вновь взяли корабли на буксир.
Успокоился он только тогда, когда тем же утром 22 ноября ему доложили с вахты, что в четырех милях к весту замечены суда, идущие тем же курсом. Не утерпев, Нахимов поднялся на шканцы, вооружившись трубой. Да, это была его «Мария» в окружении парохода и фрегатов.
– Ну вот и ладненько! Ну вот и ладненько! – обрадованно повторял вице-адмирал.
Сейчас он был по-настоящему счастлив.
– Поднять мой сигнал: «Вице-адмирал Нахимов благодарит контр-адмирала Панфилова…»
Отряд Панфилова шел так хорошо, что, обогнав главные силы, вскоре скрылся за горизонтом. Ближе к обеду показалась «Одесса», которую заботливый Корнилов уже выслал навстречу кораблям из Севастополя. А вдалеке проступали очертания Крыма. Уточняя свое местоположение, штурмана уже брали пеленги на горные вершины.
После полудня три головных корабля благополучно вошли в Севастополь, а к ночи прибыли и остальные.
Корнилов уже оповестил флот о скором прибытии победителей. Флот встречал эскадру Нахимова со всей торжественностью. На рейде в строгом порядке выстроились линейные корабли «Храбрый», «Святослав», «Гавриил», фрегаты, корветы, бриги.
Привезенное Корниловым известие о полной победе над турками при Синопе в несколько часов облетело город. С раннего утра 22 ноября на берегах Северной бухты собрался весь тогдашний Севастополь. И если благородная публика ожидала появление эскадры с высоты Мичманского бульвара, то простой люд облепил скалы мыса Хрустальный. Наконец незадолго до полудня по собравшимся пронеслось:
– Плывут! Плывут! Вон с маяка сигналят! Сейчас появятся!
Наконец вдалеке в облаке парусов показался и первый линейный корабль.
– Никак «Маша» передовой! Ишь, как ей, бедняге, досталось! – качали головами старики-ветераны Анапы и Варны. – Да что-то флага Павла Степаныча не видать! Не случилось кабы чего!
– «Марийка»! «Марийка»! – кричали матроски, прижимая к груди мальцов и вытирая концами платков льющиеся слезы.
– Твой-то, Анюта, на «Марийке»! Жив ли? Ты лучше гляди, может, увидишь!
– Да разве отсель увидать!
– А нашего «Парижу» что-то пока вообще нету. Не случилось бы чего! Ой, бабоньки!
– Цыть вы, бабье племя, чего голосить-то раньше времени! – прикрикнули на матросок старики-ветераны. – Море нонче бурное, потому и плывут, кто как может. Приплывет твой «Париж», и не сумлевайся!
«Мария» входила в бухту со всей торжественностью. Впереди – «Крым». Немного сзади – ее верные рынды «Кагул» и «Кулевчи». Панфилов, как и положено в торжественных случаях, послал матросов по реям и салютовал крепости орудиями верхнего дека. Торжественный вход «Императрицы Марии» в Севастопольскую бухту навсегда запечатлел для потомков на своем полотне великий Айвазовский. И сегодня, глядя на эту величественную картину, невольно охватывает чувство гордости за подвиг наших предков. Они одолели грозного врага, они вернулись с победой. Они еще ничего не знают о том, что ждет их всех в скором будущем…
Для встречи эскадры празднично расцвечены были флагами все стоявшие на рейде корабли и суда. По реям были расставлены матросы в чистом платье, как знак высшего почета виновникам победы. На берегу и в бесчисленных яликах пестрели букеты георгинов и хризантем – это жены и дети первыми желали поздравить мужей и отцов. Берега бухты были усеяны толпой, кричавшей «ура».
«Утром нас уведомляют, – писал один из севастопольцев, – что эскадра наша видна, держащая на Севастополь. Все население при этом известии устремляется к пристани, садится на шлюпки или располагается у берега. Все пароходы высылаются для буксировки, и вскоре эскадра входит на рейд с Нахимовым во главе. Корабли носят еще свежие следы выдержанного боя, у некоторых недостает стенег, у других рей, и на всех виднелись ядерные пробоины, которые не успели заделать. В это время народ на берегу кричит “ура” и кидает вверх шапки, команды со всех стоявших на рейде судов взбегают на ванты и реи и оглашают воздух криками, на которые отвечают восторженно команды с победоносной эскадры. Как только эскадра стала на якорь, она тотчас окружена массой шлюпок с офицерами и женщинами, торопящимися приветствовать и поздравить отцов, мужей, братьев и сыновей».
– Я подчеркиваю исключительную трудность и сложность перехода от Синопа в Севастополь! – говорил в те дни Корнилов. – Черноморцы одержали свою вторую и труднейшую из побед!
А на шканцах вернувшихся из Синопа кораблей уже зачитывали приказ Нахимова: «Истребление турецкого флота в Синопе не может не оставить славной страницы в истории Черноморского флота. Изъявляю душевную мою признательность второму флагману Новосильскому, как главному моему помощнику… командирам кораблей и фрегатов за хладнокровное и точное постановление своих судов по данной диспозиции во время сильного неприятельского огня, равно и за непоколебимую их храбрость в продолжение самого дела; обращаюсь с признательностью к офицерам за неустрашимое и точное выполнение их своего долга, благодарю команды, которые дрались, как львы».
Утром 24 ноября на кораблях нахимовской эскадры состоялся торжественный смотр. Нахимов лично объехал все корабли и суда эскадры.
– Я хочу лично поздравить офицеров и команды с победой, поблагодарить их за благородное содействие моим предположениям. Я хочу объявить, что с такими подчиненными с гордостью встречусь с любым неприятельским флотом! – говорил он, поднимаясь по трапам, встречавшим его командирам.
От Графской пристани отошел катер начальника Главного штаба Морского министерства. Гребцы, молодец к молодцу, уверенно гнали катер навстречу входящей в бухту эскадре. Вот катер поравнялся с «Великим князем Константином», над которым развевался вице-адмиральский флаг. С правого (парадного) борта спустили трап. Меншиков ступил ногой на трап. Засвистали боцманские дудки, вытянулись в струнку фалрепные. На верхней площадке князя встречали Нахимов и командир корабля Ергомышев. Поднявшись, Меншиков слегка приобнял Нахимова, Ергомышева удостоил рукопожатием, остальных – кивком. Затем вместе с Нахимовым прошел в его салон. Разговор двух адмиралов происходил за закрытыми дверями. Когда Меншиков и Нахимов вышли, то последний казался несколько смущенным. Попрощавшись с вице-адмиралом, Меншиков покинул корабль.
Нахимов, проводив уходящий катер долгим взглядом, подозвал Ергомышева:
– Давай, Лев Андреевич, поднимай черный флаг! Никаких сообщений с берегом. Князь установил карантин на трое суток.
– С чего так? – не понял командир «Константина».
– С того-с, что корабли имели в Синопе сообщение с берегом, а на борту у нас две сотни турок! – недовольно буркнул Нахимов. – Да, передай сигнал о карантине по эскадре!
Вице-адмирал немного постоял, смотря на заходящее за Константиновский равелин солнце. Только сейчас, глядя на командующего, Ергомышев понял, насколько тот осунулся и постарел за последние дни.
– Людей работами сегодня и завтра не изнурять, – наконец повернулся к нему вице-адмирал. – В обед служителям по две чарки, пусть отдохнут, да песни попоют. А я пойду донесение, да представления на отличившихся составлять. Эх, дела мои бумажные!