23 декабря англо-французская эскадра из семнадцати парусных и паровых судов, к которым присоединились пять турецких кораблей, вошла в Черное море. Демонстрируя флаг, она пошла к Синопу. В тот же день пароход «Резолюшн» был послан в Севастополь для сообщения о вступлении союзных кораблей на Черное море и одновременно для разведки укреплений.
Союзники прикрывали переходы турецких судов в Самсун, Трапезунд, Батум, а 10 января вернулись из-за бурной погоды в Босфор, оставив для крейсирования пароходы.
Уже 5 декабря В.А. Корнилов отдал приказ о размещении кораблей для обороны севастопольского рейда; командовать судами на рейде и в бухтах в случае нападении на Севастополь он назначил Нахимова, а находившимися в ремонте – Новосильского. В соответствии с приказом, следовало корабли «Великий князь Константин», «Три святителя» и «Силистрия» поставить при входе в Южную бухту, установив перед ними бон, а остальные оставить на рейде готовыми выйти в море. Пароходам предстояло расположиться сзади кораблей, стоящих у входа в Южную бухту, а мелким судам – в бухте. Матросов с судов, находившихся в ремонте, определили на береговые батареи; для наблюдения за морем высылали казачьи разъезды, а на высоких пунктах города (Георгиевский монастырь, Херсонесский маяк, в деревне Учкуевке и на Малаховом кургане) учредили посты штурманских офицеров. В случае тревоги было приказано погасить маяки и срубить вехи.
С 15 декабря пароходы «Громоносец» и «Дунай» по очереди начали дежурить у входа на рейд, против Константиновской батареи.
Из Парижа в те дни пришло известие, что командующий французской эскадрой в Константинополе получил инструкцию войти на Черное море только в случае высадки русских войск между Босфором и Варной, и то после совещания с посланником. Но 21 декабря стало известно, что в Константинополе произошла очередная резня и европейцы перебрались на суда союзной эскадры. А 25 декабря у Севастополя появился английский пароходо-фрегат «Резолюшн». Так как к порту его не допустили, на шлюпке были переданы письма. Фактически целью визита являлась разведка.
Меншикова этот случай встревожил. Он не разрешил переставить корабли в соответствии с планом Нахимова, но принял некоторые предложенные вице-адмиралом меры. На укрепления Северной стороны направили моряков со стоящих в гавани кораблей, установили бон поперек бухты. Бон должен был заменить импровизированное заграждение из цепей, связывающих три корабля, стоявшие у входа на рейд; работу эту поручили Нахимову. К концу декабря установили пять звеньев бона из старых мачт, шла усиленная постройка укреплений на суше.
25 декабря выслали в море пароход «Крым», чтобы выяснить, нет ли неприятельских судов за мысом Херсонес. «Крым» возвратился, ничего не обнаружив. Однако весь день 27 декабря у входа на рейд крутился купеческий бриг, явно оставленный союзниками для наблюдения.
С 27 декабря на время болезни Нахимова эскадра на рейде стояла под флагом Корнилова. В тот же день стало известно, что 18 кораблей и 13 больших пароходов союзников вступили на Черное море.
29 декабря Меншиков назначил Нахимова командовать судами для обороны рейда; вице-адмиралу Станюковичу поручили защиту Южной стороны, а Корнилову – оборону гавани.
2 января 1854 года после выздоровления Нахимов принял командование. 6 января под наблюдение Нахимова поступили также береговые батареи, укомплектованные моряками и прикрывающие эскадру.
Состояние флота оказалось неважное. В.А. Корнилов 3 января 1854 года писал брату Александру: «…Наша севастопольская жизнь в настоящее время неотрадна. Флот весь в сборе, и даже в Новый год нас порадовало прибытие отряда с восточного берега, где осталось теперь два фрегата и два корвета под командой лихого черногорца адмирала Вукотича, который даром не отдастся хоть какой силе. Укрепления приводятся в порядок, так что если какой сумасшедший вздумает покуситься разорить наш черноморский притон, то вряд ли выйдет с барышом, но все-таки как-то неловко находиться в осадном положении, разыгрывая роль генерала Шале не по русскому характеру, а нельзя и думать о другой роли в случае выхода соединенных эскадр. Корабли наши покуда не в полной готовности. Герои Синопа потребовали мачт новых и других важных рангоутных дерев, а старики надорваны усиленным крейсерством в глубокую осень и нуждаются в капитальных исправлениях; меры берем, но нелегко исправить без адмиралтейства и без запасов…» Разумеется, что приведением кораблей в боевое состояние пришлось заниматься Нахимову.
Глава шестнадцатаяЭхо Синопа
Едва 20 ноября «Таиф» бросил якорь на рейде Золотого Рога, Слэйд немедленно съехал на берег. Но поспешил он не к капудан-паше, куда, казалось бы, ему надо было идти, а к послу Стрэдфорду Рэдклифу.
В Константинополе как раз в это время праздновали «победу турецких пароходов над русскими фрегатами». Именно так был произведен позорно проигранный бой трех пароходов с «Флорой». Газеты писали, что турецкие герои разогнали целую русскую эскадру. Поэтому известие Слэйда было подобно грому небесному.
– Эскадры Осман-паши больше нет! – сказал он без лишних предисловий. – Это был настоящий железный шторм! Русские сожгли все дотла!
Выслушав старого моряка, посол, однако, нисколько не опечалился:
– Вы видите, Артур, насколько я был провидцем, когда настоял, чтобы турки не посылали своих линейных кораблей на зимовку в Синоп! Вряд ли их присутствие удержало бы Нахимова от нападения, да и участь этих кораблей была бы столь же печальна, как и Осман-паши. А так у султана хоть что-то еще осталось после погрома!
– Что же нас теперь ожидает? – нервно дернулся Слэйд.
– Все пока идет, как и должно идти! – улыбнулся Стрэтфорд. – Сейчас мы поднимем шум о русском вероломстве и зверствах, разжалобим Европу рассказом о турецких страданиях и введем флот в Черное море!
– Достаточно цинично, хотя, наверное, и правильно! – пожал плечами Слэйд.
– Разумеется, цинично! – рассмеялся посол. – А где вы слышали, милый Артур, о морали в большой политике? Мораль – это прибежище слабых!
Затем была встреча с капудан-пашой, который, выслушав рассказ Слэйда о перипетиях синопского погрома, воздел руки к небу:
– На все воля Аллаха, и даже кара его есть благодеяние нам, рабам его!
Самому же англичанину Махмуд-паша сказал следующее:
– Благодаря провидению и вашей храбрости у нас остались еще три линейных корабля и пароход. За Константинополем дымят трубами огромные корабли наших друзей, а значит, не все еще потеряно для воинов Аллаха!
– Ничего не могу сказать вашей милости насчет французов, но то, что флот ее величества королевы Виктории вас в беде не оставит, в этом я уверен точно! – отвечал ему британский советник.
Странно, но наши историки и писатели откровенно не выносят Артура (Адальфуса) Слэйда. Да ладно бы просто не любили, но его при каждом удобном случае его обвиняют то в неком вероломстве, то в трусости. Дежурное обвинение – Слэйд постыдно бежал из Синопской бухты, бросив на произвол эскадру Осман-паши. Да полноте! В той ситуации Слэйд выбрал единственно правильный вариант действий. Останься он в бухте, и «Таиф» просто пополнил бы перечень потопленных турецких судов. Ничего в ходе сражения Слэйд изменить уже не мог, а потому он сделал то, что было в его силах, – спас туркам новейший пароходо-фрегат. При этом надо отдать должное англичанину: прорыв его из бухты был на редкость дерзок, смел и грамотен. Умело маневрируя, Слэйд сумел уйти от погони как наших фрегатов, так и пароходов. Вообще, личность Артура Слэйда еще очень мало изучена, а ведь это был выдающийся морской специалист, готовивший турецкий флот против нас в трех войнах с 1828 по 1878 год! А потому обвинение Слэйда в грехах, им не совершенных, не достойно памяти этого незаурядного человека. Унижая наших противников, мы тем самым принижаем и свои над ними победы. Много ли надо ума и храбрости, чтобы одолеть дурака и труса, но сколько надо мужества, чтобы выйти победителем из схватки с умным, дерзким и смелым противником!
Султан Махмуд-Меджид, узнав о разгроме своей морской силы, «впал в большую печаль». Результатом этой печали стало смещение и отдание под суд главного начальника турецкого флота Махмуда-паши. Не менее жестокой расправе подверглись уцелевшие офицеры разгромленной эскадры. Особенно был гневен султан на Осман-пашу:
– Если Аллах еще не забрал этого нечестивца к себе для грозного суда, то изыщите мне его, и я самолично задавлю его веревочным шнурком, как издревле османлисы давят предателей и изменников!
Защищаясь, Махмуд-паша и офицеры пытались было переложить вину на Слэйда. «Турки обвиняют в синопском поражении Мушавера-пашу (Слэйда), к эскадре которого принадлежали истребленные корабли… Он оставил турецкий флот в Синопе вопреки данным ему инструкциям, – писал в те дни один из наших агентов в Турции. – Капитан Слэйд (англичанин, принявший магометанскую веру и служащий адмиралом под именем Мушавера-паши) играет в английских газетах воинственную роль, а в Константинополе заслужил славу человека, не знающего своего дела, и труса… Он трус, ибо в самом начале дела бежал со своим пароходом и был издали свидетелем погибели эскадры».
Но британский посол Слэйда в обиду не дал:
– Наш советник вам лишь советует. А воевать надо все же самим!
И турки от Слэйда отстали.
Сообщение о синопском разгроме вызвало не только растерянность турецкого правительства, но и волнения в столице. Как всегда, зачинщиками выступили полузапрещенные дервиши-бакташи, собиравшие народ на площадях и ведших проповеди о гневе Аллаха из-за плохой власти. Султан Махмуд-Меджид вгорячах было велел послать в море линейные корабли и тем успокоить возмущение жителей.
Посол Стрэдфорд едва отговорил диван от этой авантюры:
– Неужели вы не понимаете, что русские только и ждут ваших последних четырех кораблей, чтобы, разом уничтожив их, навсегда покончить с морской силой Высокой Порты?